Прелюдия
Изучая пространственную структуру города средних веков, некоторые исследователи приходили к мысли о феноменальном разграничении его территорий. Так, известный культурный антрополог Марков Б. в своей замечательной книге "Храм и рынок" стремится представить картографию городского пространства в виде соседствующих рядом друг с другом священных (сакральных) и мирских территорий. Есть место для молитвы, а есть место для житейской суеты и развлечений. Соответственно этими областями одного пространства становятся храм и рынок. Не трудно согласиться, что на последнем бурлит жизнь, производится торговля и реализуются увеселительные программы. Это "территория для тела". В то время как храм был всегда "территорией для души". Возможно убежденность в том, что торговать в храмах нельзя, связана именно с этой четкой функциональной демаркацией. Были также табуированные пространства, вход на которые был разрешен дозированно и в определенное время суток - это территория смерти, кладбища. Это особенная территория, которую профанировать, осквернять категорически запрещалось. Страх и уважение перед феноменом смерти заставлял народные умы сочинять разного рода поверья о кладбище как о месте силы мертвых, которое принадлежит то вампирам, то восставшим мертвецам или зомби.
Однако, строгое разделение на зоны иногда нарушалось, так рыцарский поединок мог стать местом выявления не просто сильнейшего, но и божьей воли, божьего суда, когда человечекий суд был в этом бессилен. Да победит тот, кому благоволит бог, на чей он стороне.
Эшафот
Однако, в средние века были более сложные феномены, которые не делили пространства разных типов, а наоборот их незримо объединяли, это места презентации смерти, перехода из этой жизни в иную загробную. Эшафот как возвышенное место на городской площади, т.е. находящееся на мирской территории, тем не менее означал место исполнения как гражданской так и божьей справедливости. И не важно чей приговор исполнялся, суда церковного, святой инквизиции или монарха, который по сути был помазанником божьим.
Эшафот как мирская территория презентации смерти приговоренного, который по своей роли воспринимался зрителем как преступник, в это же время становился ареной зрелищ. Это сцена смерти. И чем зрелищнее сценарий, тем лучше как для режиссеров, так и для зрителей. Институционализация насилия поневоле подводит к возникновению на данной арене социальных ролей, которая формирует квадрат взаимоотношений: власть-палач-жертва-зритель.
Для власти эшафот есть средство манипулирования толпой, которая в свою очередь требует хлеба и зрелищ. Для власти это хороший способ продемонстрировать свою заботу о народе, а с другой - намекнуть кто главный, посеять страх и тем самым укрепиться на троне политики.
Для палача - это место-мастерская, где он может заняться своим искусством и продемонстрировать свое мастерство и тем самым заработать на хлеб насущный. Если власть это режиссер, то палач - оператор, от которого во многом зависит, как он презентует режиссера во всей его красе.
Жертва - пассивный объект, который может кричать, плакать или наоборот смеяться в истерике, но именно она является центральным героем разворачивающейся драмы.
Зритель также пассивный элемент, который может созерцать смерть молча или воодушевляясь криками. По сути, торжество справедливого наказания для него превращается в форму развлечения.
Эшафот как священная территория. В большинстве своем специалисты, говоря об истоках смертной казни, возводят ее к феномену человеческих жертвоприношений. Ритуальное убийство людей в жертвенных целях имеет древнее происхождение. Это позволяет многим людям полагать, что подобные убийства свойственны только нецивилизованным народам. При ближайшем рассмотрении, однако, становится очевидным, что это заблуждение, потому что прошлая и настоящая практика смертной казни включает в себя тонко замаскированное проявление ритуального убийства людей. Об этом много написано французским философом Жираром. Т.е. эшафот уже предстает неким жертвенником, местом искупления кровью, страданием и болью преступниками своих социальных грехов.
Казнь преступника как восстановление вселенского правопорядка встречается практически во всех религиозных культурах. Бог Иегова требует жертв беззакоников, приговаривая к побиению камнями, аллах требует изменникам веры отрубать головы, более кровавые ритуалы видны у инков и кельтов. Даже миролюбивая индийская культура, которая дикларирует ахимсу, неприченение вреда всему живому, в Дхарма-шастре интерпретирует смертную казнь как обязанность правителя, как исполнение мирового закона Дхармы. Присутствие на эшафоте пятой фигуры - священника, не менее придает сакральности акту убиения. Весьма на лицо разница архаичной и более поздней религиозной, вчастности христианской, культуры. В архаичных культурах человеческие жертвоприношения как правило выполняют сами жрецы, в то время как в более развитых культурах происходит дифференциация функций жреца и забойщика (палача). Она видна и на эшафоте. Понятное дело, что до наших времен ритуал смертной казни эволюционировал и пришел к нам как культурный атавизм.
Также сакрализирует смертную казнь ее символизация и форма исполнения. Сама традиция считать обезглавливание благородной казнью восходит к варварскому обычаю завладевать головой достойного противника. Присваивание ее означало присваение силы оппонента. Естественно, что ценнее была голова равного или выше по статусу врага. Это и закрепило традицию в Европе рубить головы аристократам. С приходом в Новое время лозунгов о свободе и равенстве во Франции именно обезглавливание становится одним из символов равенства ее граждан.
Помимо прочего, эшафот является также территорией смерти. На нем человека прежде всего лишают жизни. Это не смогло не отразиться на отношении к данной арене и ее участникам, и не породить разные мифы и поверья. Палачи, особенно в Европе, представляли из себя отдельную "касту", с ними не стремились входить в тесные отношения, на рынках из их рук не брали деньги, поэтому часто палачу разрешалось взять с собой провизии бесплатно. Своих детей женили или отдавали за муж за людей из круга близких себе профессий могильщиков, живодеров, проституток и т.д. Формировались целые династии палачей. При этом палачи допускались в церковь, но к принятию святых таинств должны были подходить последними. Иногда их даже приглашали проводить сеанс экзорцизма, когда требовалась пытка тела. Считалось, что через физическую боль бес может покинуть тело одержимого. Другим интересным моментом из суеверной жизни палачей была торговля частями тела казненных, фрагментами своих аксессуаров, например веревкой висильника. В основном клиентами были знахари и алхимики, делавшие зелья и обереги, и разные суеверные люди. И конечно же как не вспомнить народное поверье о мандрагоре. Считалось что ее корень обретает особую силу выростая из семени повешенного. Поэтому ведьмы ночью стремились накопать корней под виселицами с повешенными, у которых в момент казни случилась эрекция и семяизвержение.
Как это ни странно, но именно Библия по неволе популяризировала мадрагору в качестве репродуктивного стимулятора, применяемой женщинами для успешной беременности.
Книга Бытия гл. 30.
14. Рувим пошел во время жатвы пшеницы, и нашел мандрагоровые яблоки в поле, и принес их Лии, матери своей. И Рахиль сказала Лии [сестре своей]: дай мне мандрагоров сына твоего.
15. Но [Лия] сказала ей: неужели мало тебе завладеть мужем моим, что ты домогаешься и мандрагоров сына моего? Рахиль сказала: так пусть он ляжет с тобою эту ночь, за мандрагоры сына твоего.
16. Иаков пришел с поля вечером, и Лия вышла ему навстречу и сказала: войди ко мне [сегодня], ибо я купила тебя за мандрагоры сына моего. И лег он с нею в ту ночь.
17. И услышал Бог Лию, и она зачала и родила Иакову пятого сына.
Видимо, миф о свойствах мадрагоры был известен еще за долго до появления христианства. Но самое главное, по сюжету беременеет Лия, а не Рахиль. Что призвано подчеркнуть важность воли бога в процессе зачатия, а не магических манипуляций.
Как можно заключить эшафот был не просто сооружением, на котором происходила смерть приговоренного. Эшафот воплощал собой ценности конкретной культуры, конкретной эпохи, содержал в себе символизацию и был сам символом мирских и сакральных культурно-смысловых парадигм. Вернется ли он в наше время в новейшую историю, покажет время. А пока я дальше буду осмысливать слодный феномен смертной казни.
Пишите критику и обсуждения🙃