Если внутри живёт ненависть — дело дрянь, но
Ольга опять отправляется мстить древлянам.
То, что горело — не грело, и между делом
Ольге мерещатся тонкие злые стрелы.
Ольга на кухне с кастрюли смывает копоть, и ей мерещатся острые злые копья,
словно проклятым торчать из стены по фану,
словно стоит она, глупая, в сарафане.
Нет за окошком Крещатика, Мака, Биллы.
"Замуж? пойду, я ведь мужа-то не любила.
Нравишься ты мне, древлянин, хорош и весел. Сложится в Киеве сотня застольных песен.
Свадьбу сыграем, наряд подвенечный дорог".
Ольга проводит рукой, прогоняя морок,
Ольга бросает на кресло халат из ситца.
Завтра с утра на работу, а ей не спится.
Если царапает красная жажда мести, счастья и белых цветов не видать невесте.
Яму разрыли у дома, меняют трубы.
Ольге мерещатся трупы, ладьи и трупы.
Чем по весне прорастают людские зёрна? Мёртвые речи заполнены чернозёмом, лица остались в печальном недоумении.
"Княже жестокий, ну как тебе угощенье? Вижу подкожно, как кровушка в жилах стынет.
Пиру хмельному такое подать не стыдно".
Вроде грозу обещали, в квартире душно.
Ольга сидит нагишом под холодным душем.
Падает мыльница, Ольга метёт осколки, через неделю ей в отпуск, сыночку — в школу.
Если сама не святая — не жди пощады.
Есть, Ольга, вещи, которые не прощают.
Ольга погибшую птицу нашла в бурьяне.
Ольге мерещатся голуби с воробьями, как они в город летят, и пылают перья,
как превращаются гнёзда в золу и пепел.
Люди бегут,
людям страшно, и людям больно.
Птица глаза открывает: "Теперь довольна?
Муж не воскреснет, но имя застряло в горле. Горе одно превратилось во много горя".
Ольга, окстись, век на улице двадцать первый.
Это обычные нервы, банально нервы.
Ольга готовит обед, трёт морковь на тёрке.
Сын в понедельник из школы принёс пятёрку.
Смотрит на мальчика Ольга — он мал как винтик,
и наконец отучается ненавидеть.