Начало рассказа - по этой Дзен-гиперссылке.
***
Поэтому они так ликовали, когда баба Лиза, сразу полюбившая Стаську, вдруг решила на полгода уехать к своей дочери, сестре Витиного отца в Харьков и пригласила их пожить в своей квартирке. Так радовались уединению! А Варвара Сергеевна была в бешенстве. Всё решили без неё, а главное, Витенька пошёл на поводу у жены и у бабки, вопреки её мнению!
С тех пор она устраивала «семейные обеды» почти каждое воскресенье, непременно требовала их присутствия, ненавязчиво сокрушалась, как Витенька похудел, подкладывала ему на тарелку кусочек пожирнее.
Затем стало ещё хуже. И Вик, и его родители знали, что Стася на первых курсах института была в составе полусамодеятельной, почти профессиональной театральной труппы. А ему она также призналась, что у неё с одним из артистов был роман, закончившийся нежелательной беременностью. Вик не расспрашивал её о подробностях, понимал, что она очень переживает, и тему эту больше не затрагивал.
Он не ревновал её к прошлому – сам, бывало, весело проводил время в студенческой общаге, но вот то, что Стаська никак не могла забеременеть, его начинало тревожить. Да и мама изводила расспросами. Стася на первых порах, через силу смеясь, отвечала, что надо институт закончить, потом просто уходила от этой темы. А он однажды в телефонном разговоре… ну, допустил намёк, потеряв на секунду бдительность. Варвара Сергеевна намёк приняла к сведению, но виду не подала.
И вот тогда, в тот самый день, в конце долгого обеда,
– когда он уже думал, как покультурнее объявить, что им пора домой;
– когда, наконец, вроде бы, иссякла долгая, вязкая тема беременности дочери маминой подруги и рождения внука у соседки;
– когда наступила тишина, предшествующая обычно окончанию застолья,
Варвара Сергеевна вдруг повернулась к Стаське и притворно-ласково спросила:
– А вы так и будете вдвоём свободой наслаждаться? То после института собирались рожать, теперь что, карьеру надо делать?
– Мам, ну всему своё время! Не надо на нас давить, мы сами разберёмся! – вступился Виктор за молчавшую Стасю.
– Да кто же на тебя давит, сыночка? Как ты можешь так говорить? Я же добра вам хочу, без деток – какая семья, а вы уже почти три года женаты…
– Мама, мы сами разберёмся! Зачем ты вмешиваешься, да ещё при всех…
– Смотри на него, сами они разберутся! Как же! Тебя, дурачка, за нос водят, а ты всё «сами, сами…»
– Викочка, пойдём, пожалуйста, домой. Мне плохо… – тихо тронула его за рукав Стася.
– Кто это меня водит за нос, мама? – он повернулся к Стасе, – Сейчас идём…
– Кто тебя водит? Твоя жена, – она произнесла это слово с явным сарказмом, – три года она морочит тебе голову, что ещё рано, что надо пожить для себя! Она же не может иметь детей!
– Мама! Перестань!
– Вик, пожалуйста, прошу тебя, уйдём скорее, разве ты не видишь, что нас хотят поссорить!
– Нет, Витя, ты обязан мать выслушать! Она же актриска, она тебе сейчас всё, что хочешь изобразит, как три года святую невинность изображала!
Стаська, вся в слезах, пыталась пробиться в прихожую, Вик в растерянности пытался остановить её, а Варвара Сергеевна уже не говорила, а почти кричала:
– Расскажи нам, Настенька, комедиантка ты наша, сколько артистов в твоей постели побывало, да сколько раз ты аборты от них делала! Это ты его можешь дурачить, про свою непорочность рассказывать, а мать не обманешь, нет! Мы-то думали, ты там пару раз в КВН участвовала между делом, и всё. А я про тебя всё разузнала! Как вы на гастроли ездили и какие оргии там устраивали! А теперь ты тут невинность изображаешь?
– Что вы говорите, Варвара Сергеевна, какие оргии? – растерялась Стася.
– А такие! Какие все артисты устраивают, вдали от дома, понимаешь!
– Мама, не смей! – он двинулся на неё, пытаясь заставить замолчать.
– А-а, Серёжа, смотри, он меня чуть не ударил! – завизжала Варвара Сергеевна, обращаясь к мужу, – Ой, мне плохо, сердце! Дайте валокордин… Серёжа, Витя… – она начала заваливаться на стул, хватаясь за грудь.
– Мама! – Виктор бросился к ней, а в глазах застыли, словно на фотографии
– мама, хватающая ртом воздух;
– отец, отшвырнувший мешающий ему стул;
– Стася, стоящая возле стола и закрывшая уши ладонями с тонкими пальчиками;
– злорадно улыбающаяся Елена Максимовна.
Потом всё пришло в движение: мама упала на стул, он подбежал к ней с одной стороны, отец – с другой, Стася сдвинулась с места, кинулась к выходу, и только Елена Максимовна продолжала неподвижно сидеть со своей злорадной улыбкой…
Он кинулся в прихожую за Стасей, но отец схватил его за руку:
– Куда?! Мать при смерти, а ты бежать? Назад!
– Стася, подожди! – он снова бросился к маме…
…Разумеется, всё обошлось, скорую мама вызвать не разрешила. Она сидела в своём кресле, полузакрыв глаза, и только повторяла иногда: «Ты только, Витенька, не уходи…». Но он всё же вскоре уехал. Когда Вик вернулся домой, Стася лежала на диване, лицом к стенке и плакала. Потом её начало рвать, просто выворачивать наизнанку. Она никак не могла остановиться, чуть не теряла сознание, так что пришлось вызывать скорую. Стасю увезли в больницу.
Он не удержался, позвонил родителям. Трубку взял отец, и Вик начал кричать, что они довели Стасю, что она в больнице, на что отец ответил, что лучше бы сын спросил, как чувствует себя его мать, а не устраивал истерику по поводу своей жены-симулянтки.
Он разбил телефонную трубку, достал из серванта бутылку дорогого коньяка, припасённую для гостей, и выпил её всю, не почувствовав облегчения.
Стаську выписали только через неделю. Врач сухо сообщил, что у неё был сильный нервный срыв, а на его фоне – выкидыш. Виктора словно оглушили. Значит, Стаська была беременна! Почему же она ему ничего не сказала?
Кинулся к ней, но встретил молчание. Жена замкнулась в себе, почти не разговаривала с ним, пила кучу лекарств. Спала она теперь полуодетой, завернувшись в одеяло, не отвечая на его робкие попытки сближения. Вскоре позвонила баба Лиза, сказала, что больше гостить не сможет, ей пора возвращаться.
Он сообщил об этом Стасе, та пожала плечами. На другой день, когда Вик пришёл с работы, впервые после болезни приготовила его любимые «специальные отбивные», сходила в гастроном за тортиком. Они опять заварили чай, сидели вдвоём на маленькой кухне, но всё это было уже другое, ненастоящее.
А потом Стася сказала, что раз баба Лиза возвращается, она пока переедет к своим родителям. Вдвоём туда ехать нельзя, там тесно, брат вернулся из армии, и у неё даже нет своей комнаты.
Пусть Вик решает с жильём, к его родителям она не поедет. Когда у них будет свой угол, она приедет к нему, если он, конечно, захочет.
– Почему же ты не сказала тогда, что беременна? Я бы всех их послал, остался бы с тобой!
Она устало покачала головой:
– Никого бы ты не послал, Витенька, – не Вик, не Викочка, а – Витенька. Это сильнее всего резануло его слух, – знаешь, нельзя жить на две стороны, а выбрать меня ты не смог… Я хотела сказать тебе о своей беременности в тот день. Хотела, чтобы при этом мы были только вдвоём, нет, уже втроём, чтоб в этот день у нас был праздник… Это и был тот подарочек, что я обещала. Но тебе он оказался не нужен… И теперь уже поздно, врач сказал, что детей у меня больше не будет. Всё, пожалуйста, не надо, не говори ничего, мне нельзя нервничать, мне опять будет плохо… не трогай меня!
Она убежала в комнату, где так и пролежала, молча завернувшись в одеяло и плача. Молча.
…Мы пригласили тишину
На наш прощальный ужин.
***
Комната снова стала прежней. Затихла музыка, исчезла тахта под пёстрым пледом, появился прежний диван. Плечи сгорбились, футболка натянулась привычным пивным животом.
Как же так? Почему он не вернул Стасю? Почему не пошёл в профком: как молодому специалисту, ему положена была, как минимум, комната в семейной общаге. Потом бы встали на очередь… А ребёночка можно было бы взять из роддома, отказника, а там, глядишь, Стаська бы вылечилась, своего родила…
Надо, надо было тогда встряхнуться, уехать в общагу, забрать туда Стаську! Но он, полагая, что всё само утрясётся, вернулся к родителям (жить же где-то надо!), растворился в привычном домашнем мамином уюте (Стася и вправду, так готовить не умела!), не смог оттолкнуть от себя Аллочку, дочь той самой Елены Максимовны (а сколько Стаська может дуться, молчит только в трубку и плачет!).
Аллочка мягкая, полнотелая, готовит почти как мама, не перечит ему, хотя и делает всё по-своему. Сначала он дёргался, потом махнул рукой: ведь так спокойно жить, не заботясь о быте, без страстей и скандалов, не разрываясь между женой и родителями, ведь мама Аллочку любит, да ещё и забеременела она вскоре, внучку бабушке Варе подарила!
А Витя полюбил покой, пиво с копчёной рыбкой, уютную сдобную Аллочку, которая никогда не слушает Вертинского, не заваривает правильный чай, не может прочитать монолог Офелии, в постели просто исполняет свой долг. Зато с ней спокойно и безмятежно, да и с мамой отношения наладились.
Бывший Вик никогда больше не видел Стасю, не знал, что с ней. Эта страница его жизни закрылась, осталась в прошлом. На полчаса он вынырнул из сладкой спячки, но дольше противиться этому сну уже не мог. Снял пластинку с диска, положил в конверт, бросил в стопку.
Придвинул к себе пиво и, блаженно жмурясь, предвкушая удовольствие, начал чистить копчёную рыбку…
***
С приветом, ваш Ухум Бухеев
Этот рассказ опубликован в моей книге "Простые рассказы" Купить её можно здесь: https://andronum.com/product/sorokovik-aleksandr-prostye-rasskazy/