В 1975 году на экраны кинотеатров СССР вышел третий полнометражный фильм замечательного режиссёра Сергея Соловьёва «Сто дней после детства».
Я не могу вспомнить, когда посмотрел его впервые. В 1975 году я был совсем маленьким и на этот фильм в кинотеатры, уж конечно, меня не водили.
Вероятно, впервые я осознал этот фильм как часть личной биографии, когда мне было около тридцати лет. То есть, столько же, сколько режиссёру, когда он снял это кино.
Фильм стал для меня драгоценнейшим переживанием. И каждый раз, когда я пересматриваю его или просто думаю о нём, чувствую себя счастливым.
Есть фильмы – узорчатые шкатулки, которые не содержат ничего ценного.
Есть фильмы – простецкие сундучки, а в них – изумруды и опалы.
Есть, конечно, шкатулки с драгоценностями и лари с непонятным содержимым.
А есть волшебные и невидимые и хранят они волшебное и невидимое. Узнаешь их по особой горечи и особому же счастью. И благодаришь бесконечно создателя, что эта горечь и это счастье не прошли мимо тебя, ты разглядел их – не по своим заслугам, которых нет, а по благодати и милости. Разглядел, согрел и – не удержал. Потому, что невозможно удержать. Можно лишь любоваться и вечно отпускать.
Ты узнаёшь нечто важное о себе и о мире, нечто подлинное. Ты мучаешься над загадкой жизни - и вдруг всё становится понятным.
Удержать это поэтическое понимание невозможно. Только любоваться и благодарить. Искать самому. Поверь в то, что и сам ты - поэт.
Летний пионерский лагерь. Такие разные, прекрасные, трудные и чудесные дети. На фоне лагерных корпусов, августовских пейзажей, старой усадьбы, где проходят репетиции "Маскарада" разворачивается история любви. Любви неразделенной и самоотверженной. Прекрасное щемящее чувство. Почти все его испытали.
Сто дней после детства - это то, что происходит с человеком после того, как его настигла любовь.
Сто дней после детства - чтобы окунуться в любовь, неизбежную печаль, научиться доверчивости и нежности, стать вестником Господа.
Весь этот фильм Соловьев соткан из долгой памяти о давно минувшем. О тайных влюбленных в заброшенных дворянских усадьбах, о мире высоких чувств и прямых слов, о тайных знаках литературы, которые могут сложиться в тайные знаки судьбы, стоит только захотеть.
Весь этот фильм – как полет цветка и аромат бабочки, как шелест воздушного змея над головами безмятежно влюбленных и одиноких, ибо не ведающих о своем счастье.
О счастье ждать любви, томиться от того, что она не всегда выполняет то, что сулит, и предчувствовать ее властное прикосновение, о праве влюбленного получать отказы, от которых замирает сердце, и кровь наполняется тоской. О необходимости сочувствовать тому, кто неутешен в любви, и о надежде обрести целостность в любви.
Сергей Соловьев, как заповедано поэтом, не искал выгод и окрылялся на лету. И вероятье рассказанной им истории стало правотой тех, кто всем сердцем принял и полюбил этот фильм.
Все в этом фильме продумано до мельчайших деталей и при этом он свободен и текуч. Снять его мог только влюбленный, любящий человек. Принимающие любовь, как единственный дар жизни, без которого невозможна сама жизнь – по-настоящему свободны.
Я не знаю другого фильма, в котором главным героем была бы сама потребность любить и необходимость любви стала бы главным условием существования героев истории. Совершенная свобода в любви.
Потрясающая музыка Исаака Шварца. Светоносная и взлетная – как и весь фильм. Замечательно написал о музыке Шварца искусствовед Б. Кушнер: «Бог одарил его (Шварца) талантом слышать высшие мелодии и выражать их языком ясным и доступным – с помощью музыки».
Благословенны все воспитанники, вожатые и воспитатели маленького пионерского лагеря. Благословенен детский врач, в интонациях и манерах которой угадывается своя история любви.
Благословенна смотрительница старой усадьбы Ефросинья Кузьминична. В ответ на «спасибо» Мити Лопухина она благодарит мальчика, попросившего у нее том Брокгауза и Ефрона, называет его «князь», поскольку мальчику выпало играть князя Звездича. И эта речевая характеристика значит больше, чем тысячи возможных описаний привычек и характера.
Вальяжный и скучающий Глеб Лунёв раскрывается вдруг в сцене отчаянного ливня неожиданно и благородно. Он прекращает драку, винит себя, просит Митю опомниться, словно бы очнуться в незлобивости и прощении.
Что это? – В его душу проник осиянный ливень, и Глеб приблизился к началу своих «ста дней после детства».
Эти «сто дней» - самое ценное, что есть у человека. И счастливы по-настоящему только те, кто растянул эти таинственные, мерцающие, истинные дни на всю свою жизнь. Навсегда.