Прыгр хочет завыть.
Я прошу Прыгра, чтобы он не выл.
А то.
А то Прыгр-то не понимает, что у нас, у людей делается, он же Прыгр, а не человек…
А дальше велели оставить воспоминания, совсем, все, даже детские, даже самые сокровенные, без которых человек вообще перестает быть самим собой, остается что-то другое, чуждое самому себе. Нет, сказали оставить, все, до единого, даже память, как скрипело крыльцо в доме у бабушки, и какое было утро первого июня, когда целое лето впереди. Все-все оставить, вон туда, вон в тот угол, и дальше проходите, документы ваши, проходите, проходите, не задерживайте, а теперь ждите, ждите, вам сказали, сколько надо, столько и ждите, ну и что, все стоят, все ждут.
Прыгр смотрит на меня вопросительно.
Я говорю Прыгру, что все хорошо.
Прыгр сомневается, он всегда сомневается, что даже странно, сомневаться-то он не может.
Прыгр… ну, это собака с четырьмя куриными лапами и павлиньим хвостом.
Прыгр беспокоится.
Прыгра не видят.
Его никто не видит.
Только я.
А потом говорят оставить сны, все, все, тоже – даже самые сокровенные, детские, даже такие, про которые сам не помнишь, о чем, только помнишь, что что-то очень важное, и после такого сна хорошо-хорошо на душе, светло так, сладко так, как будто весь мир тебя обнимает, - и такое тоже нельзя, тоже оставить надо. Ну а как вы хотели, самолеты-то не резиновые, все на свете сию минуту не увезут.
А с животными нельзя.
Сжимается сердце, вот так, кого-то заловили, ну а что делать, кто-то тащит своих рексов, жучек, друзей, альф, маркизов, принцесс, мусей, басей… Вот сейчас их всех тоже оставят здесь, здесь, наедине с тем неумолимым, что надвигается откуда-то из ниоткуда.
Все в порядки, говорю я Прыгру.
Все в поря…
Человек в форме смотрит на меня в упор, даже толком не могу рассмотреть нашивки на форме, земля какая-то, крылья какие-то, стрелы какие-то, колесо какое-то в лучах восходящего солнца.
- Молодой человек, куда пошли, а, я к вам обращаюсь, с животными не проходим, я вам говорю, с животными не проходим!
- Но я…
- …ждите здесь…
Хочу сказать Прыгру что-нибудь одобряющее, понимаю, что не может быть Прыгру ничего одобряющего, нет, ну во Прыгр волнуется, а я все-таки человек, я все-таки старше, я вот скажу что-нибудь такое, чтобы Прыгр не волновался, например, ну вот что ты хочешь, вот это жизнь такая, вот тут надо терпеть, не, ну а как иначе, надо терпеть…
И только когда меня уводят прочь от толпы куда-то в никуда, земля уходит из-под ног, валится сама на себя, и нет уже никакого Прыгра, я уже готов завыть, громко, пронзительно, на луну, даром, что нет здесь никакой луны.
Почему вы пришли с животным?
Холодеет спина – так, как будто они прознали про Прыгра, хотя ни про какого Прыгра они прознать не могли.
Говорю, как можно спокойнее, насколько здесь вообще можно быть спокойным:
- Вы ошибаетесь, у меня нет никаких живот…
- …с вами была собака с лапами курицы, с хвостом еще таким… павлиньим… и на голове рожки.
Меня передергивает, ё-моё, они не могли этого знать, не могли, ну просто, ну не могли, ну потому что… потому что.
- Вы ошибаетесь, со мной нет никакой соба…
- …куда вы дели собаку?
- Со мной не было никакой соба…
- …куда вы её спрятали?
- Да говорю вам, никуда я её не спрятал, не было никакой собаки вообще!
Они смотрят на меня, они мне не верят, я уже понимаю, что сейчас будет, меня завернут назад, туда-то в никуда, в темное, подступающее никуда, из которого бежали мы все, все, все…
Сам не понимаю, как мне ставят штамп, говорят спасибо – за что спасибо, кому спасибо, что я им дал, за что мне спасибо…
Человек в форме сигналит своим, давайте, ищите его, собаку, да, собаку, только с лапами курицы, и хвост еще такой… да, как у павлина…
Я не понимаю, кто из нас сошел с ума, я, или весь мир, или нет, все-таки весь мир, потому что нет никакого Прыгра, и не было никогда никакого Прыгра, что они выдумали вообще – Прыгр…
Уважаемые пассажиры, убедительно просим вас покинуть пятый терминал. Повторяю: уважаемые пассажиры…
Я уже понимаю, я уже догадываюсь, - в пятом терминале, там, в пятом терминале… вон уже и люди с оружием идут в пятый терминал, я уже понимаю – там…
Передо мной уже длинный коридор, а там дальше еще поворот, еще, еще и еще, а потом – ваш билет, хотя нет, здесь без билетов, здесь просто можно войти и сесть, куда скажут…
…и я уже понимаю, что не войду, и не сяду, я уже понимаю, что потихоньку выскользну в пятый терминал, какого черта я выхожу, нет, выскальзываю из очереди, какого черта только меня и видели, какого черта я спешу туда, куда нельзя, какого черта я ищу того, кого нет, какого черта я ору в свет ламп –
- Прыгр!
…ловлю себя на том, что первый раз – вслух, раньше никогда – вслух, а какого черта все спешат ко мне, а я че, а я ниче, а мало ли кто у меня – Прыгр, может, я другана какого своего так зову, или соба… а, да-да, с животными нельзя, а с друганами-то хоть можно, или тоже дружбу оставлять у входа в самолет полными чемоданами, потому что самолет не резиновый, все не влезут, кого-то придется оставить… Так и есть, бросают у входа чемоданы с дружбой, кто-то пытается протащить любовь, кого-то заворачивают с полуоборота…
Затравленно оглядываю терминал, в котором меня не должно быть, скольжу по каким-то полутемным эскалаторам, только бы не в подвал, говорю я себе, только бы не в подвал, а откда я знаю, где здесь подвал, где не подвал, аэропорт закручивается в четырехмерное пространство, свернутое лентой Мебиуса, я даже не удивлюсь, если сейчас окажется, что иду по потолку, и врежусь сам себе в спину.
Ехит.
Я всегда читаю это зеленое над дверью – ехит, и буду читать, англичанка в памяти пусть хоть сколько орет, пусть хоть изорётся вся, а я – ехит…
Раздвигается дверь – бежать, бежать в заснеженную пустоту, очерченную ночью, сказать Првгру, что все хорошо, что пусть Прыгр не волнуется, здорово мы их обманули, они нас не найдут, не найдут… тут же одергиваю себя, кончились игры, кончились, это раньше у нас так было, что Прыгр он среди людей ничего не знает, ну еще бы, он же не человек, он же Прыгр, а я ему объясняю, я же человек, только я тоже ничего среди людей не знаю, вот в чем прикол.
- Прыгр… - кричу в темноту, уже ни на что не надеюсь, - Пры-ы-ы-гр!
Прыгр выскакивает из темноты, бросается ко мне, только теперь вижу его настоящего, жутковатый какой-то получился, с водопроводным краником вместо носа, ну да, я так его себе и представлял. Запоздалый страх, какой, к черту, кран вместо носа, он же от удушья умрет, нет, ничего, дышит…
Бежим в темноту ночи, по снегу, по снегу, хочу схватить Прыгра на руки, чтобы не оставлял птичьих следов, - чер-р-рт, тяжелый, не подниму…
- Э-э-эй. Парень!
Не слушать, не слышать, не меня, не меня, не меня…
- Чего бегом-то бегать, садись давай с собакурой своей…
Меня передергивает, вот так, с собакурой, нет, ну а что я хотел, собакура и есть…
Прыгаем в машину.
Свет фар рассекает пелену ночи.
Скорее…
…пока никто не нашел…
- …ты что творишь, нельзя, нельзя!
Это я Прыгру, который бросается на шофера, какого черта вцепился ему в руку, какого… не сразу замечаю ножичек в руке водителя, это еще что, это новенькое что-то, ножичек, ножичек, а вот ножичек-то с нас сдавать не требовали, ножичек-то у меня при себе…
…зажмуриваюсь – слишком поздно, когда кровь уже плюет мне в лицо тягучим фонтаном, что я сделал, а он что сделал, какого хрена вообще на меня с ножом кинулся, или не на меня, на…
…на Прыгра?
Понимаю, догадываюсь, ну конечно, за Прыгра немалые денежки обещали, кто поймает, вот он и…
Гоню машину в темноту ночи.
Во весь дух.
Надо бы объяснить Прыгру, что все хорошо будет, что я его в обиду не дам, а то Прыгр не понимает, как тут у нас все, у людей, он же Прыгр, не человек…