Глава 1. Безымянный город и его новый обитатель
Стекло — не преграда солнечным лучам, а потому они без всякого смущения освещали небольшую каморку: потертый половичок, большой деревянный сундук, прикрытую одеялом кровать и широкую лавку, заваленную каким-то тряпьем. Очерченный солнцем квадрат окна медленно перемещался, и когда он добрался до края лавки, куча тряпок вдруг зашевелилась, явив из своих недр всклокоченную белобрысую голову. Обладатель головы некоторое время, прищурившись, смотрел перед собой, потом широко зевнул и хотел было завалиться спать дальше, но вдруг подпрыгнул, как ужаленный. Он метнулся в угол, к умывальнику, пофыркал под прохладной водой и принялся торопливо натягивать одежду.
Причины спешить у Яшки были веские: сегодня он первый день ведет самостоятельную жизнь.
В каморке Яшка оказался после того, как отец его стукнул кулаком по столу и заявил, что с него, пожалуй, хватит. Братья и сестры Яшки хихикали, мать сокрушенно хваталась за сердце, а сам Яшка стоял посреди просторной кухни и не мог понять, как так получилось, что оставленная под его надзором корова сбежала, да не куда-нибудь, а на соседнее поле, и мало того, что потоптала хлеба, так еще и объелась ими до того, что раздулась, словно бочка. Зато семья Яшки осталась вовсе без ужина – сначала все по очереди гоняли корову по окрестным лугам, а приведя ее в подобающий вид, уселись наконец-то за стол, но отнюдь не для еды – как Яшка втайне надеялся – а на семейный совет.
- Довольно, - продолжал, набычившись, отец. – От девчонок и то проку больше.
Сестры захихикали пуще прежнего, а Яшка обиженно засопел, но возразить отцу не посмел, да и нечего было. Не ладились у Яшки домашние дела, хоть ты тресни – пошлют дрова в поленницу отнести, так непременно все рассыплет, гусей ли отправят пасти – недосчитается он гусей, а поручат собрать опавшие яблоки на пироги – и неизвестно, чьим произволом, в ведре половина окажется гнилых. Паренек сам понимал, что премудрости деревенской жизни ему не даются, но поделать ничего с этим не мог – выбора ему никто не предлагал. Все его домочадцы, а также их соседи, родственники и знакомые трудились в садах, на полях и в хлевах и на судьбу не жаловались. Правда, и получалось это у них не в пример лучше, чем у Яшки, о незадачливой доле которого уже, кажется, знали в селе все до единого человека. Зато читал он едва ли не лучше, чем сам староста – правда, навык этот нужен был нечасто, разве что прочесть по праздникам псалом. В остальное же время от практиковался украдкой, перечитывая любой клочок бумаги с текстом, который попадал к нему в руки – чаще всего, это были листки старых газет.
Мать всхлипнула, и мальчик виновато посмотрел на нее. Отец же долго сидел, мрачно нахмурившись, а потом произнес:
- Ну вот что, Евсенья. Коли не дается нашему отпрыску простая, домашняя наука, может, окажется он пригодным к другой. Завтра же пиши Пафнутию Пантелеймонычу, кланяйся, да прости милости – взять сынка Яшку в обучение ремеслу...
Такого никто не ожидал. Сестры притихли, братья изумленно переглянулись, мать ахнула, сам же нерадивый отпрыск стоял, как громом пораженный, и не знал, что и думать. С одной стороны, отлучение из родимого дома – вещь необыкновенная, из ряда вон выходящая и сулящая невзгоды, опасности и тоску по родным. А с другой – был этот самый Пафнутий Пантелеймоныч, который доводился Яшке родным дядей по матери, фигурой выдающейся и значительной. Выдавался он немаленьким ростом и статью, а значение ему придавало его занятие – ибо был он не кем-нибудь, а самым настоящим старшим дворником, и не где-то там, а в самом Безымянном городе.
При мысли о Безымянном городе сердце у мальчика подскочило и затрепыхалось где-то в горле. Место это было до такой степени удивительное и необычное, столько историй о нем он читывал на тех самых газетных листках, что можно было день рассказывать – и не пересказать!
Прежде всего, то, что у города не было названия. То есть название у него, конечно же, должно было какое-то быть, как и у любой населенной людьми местности – а уж людей-то в Городе хватало. Да только вышла незадача – до того разношерстный люд съехался в эти места, что договориться им было мудрено. И если язык, на котором они общались, волей-неволей пришлось приспособить под нужды всех сразу, то с названиями получилось иначе. Свои небольшие поселения и деревеньки каждый народ нарекал как хотел, и к этому все относились с пониманием – жители уж сами знают, как назвать родные пенаты. А вот Городу каких только имен не давали, и выходило так, что поселяне из Нижних Камышей понять не могли торговцев из Штолена, которые толковали про какой-то Абендфестунг – ведь для камышовчан он был Большим Зареченском, а чопорный коммивояжер из Хелтауна недоуменно пожимал плечами, если его спрашивали, уж не из Грандмеркато ли он явился, и был бы сильно удивлен, если бы понял, что речь идет о Стронгкастле.
Века этой неразберихи и путаницы привели к тому, что Город все называли просто Городом – и всем было понятно, о чем идет речь. Жители Безымянного Города, которые по понятным причинам вообще не пользовались его названием, ничуть против этого не возражали. И никто не находил бы ничего странного в том, что Город называют просто Городом, если бы не приезжие издалека – именно их удивление по поводу столь необычного положения дел и не давало местным забыть про несуразицу.
А приезжих было много. Из самых дальних стран ехали в Безымянный город, чтобы полюбоваться на его чудеса, а чудес там было предостаточно. Были в Городе, конечно, и прекрасные здания, и чудесные фонтаны, и величественные статуи, и великолепные театры, и музеи, и огромная Библиотека, и известный на весь мир Университет. Но Яшка был поражен не этим. Дело в том, что творились в Городе и чудеса другого рода, чудеса, от которых холодок шел по коже, чудеса, о которых старшие братья и сестры Яшки рассказывали зимними вечерами, понизив голос. Были среди них жутковатые, были забавные, были необъяснимые. Чего стоил только троллейбусный маршрут номер четыре! А ведь был еще таинственный Парк, и Резиденция рыцарского ордена Бесконечного Пути, и заброшенный Вокзал, и знаменитые колдуньи, волшебники и маги, а уж что касается привидений – тех, судя по всему, было в Городе едва ли не больше, чем жителей. Мальчик, наслушавшись историй, долго не мог уснуть и немного завидовал горожанам – у тех, судя по всему, приключения на каждом шагу, а вот в их захолустье единственное мало-мальски похожее на чудо явление – утопленник из-под Старого моста, да и того уже никто не видел, почитай, лет двадцать. Старшие братья раз взялись его подкараулить, и Яшка, стуча зубами от страха, увязался за ними. Они промерзли всю ночь, а наутро им здорово досталось от отца, но никакой утопленник так и не вылез.
Именно поэтому ответа Пафнутия Пантелеймоныча Яшка ждал с нетерпением, а когда родителям наконец-то доставили заветное письмо – в сером конверте, и коричневой почтовой печатью – он едва стоял на ватных от волнения ногах. Отец, хмуря брови, медленно прочитал послание, а потом велел сыну собирать вещи – дядя готов был взять мальчишку в помощники. И Яшка, узнав о предстоящей разлуке, почти не расстроился. Ну, разве что чуть-чуть.
© Анна Липовенко
Продолжение следует.
Другие сказки:
Отпуск Кощея (начало сказки)