Предновогодний дневник. Сегодня подарили Каву - целую бутыль, нераспечатанную, а еще конфеты Ферреро Роше и календарь двадцать двадцать один. М-да, похоже, двадцатый застрял наподольше. До этого пять лет стоял четырнадцатый. В конце концов смело, и с середины марта погрузились в двадцатый - что делать, поплаваем на глубине, глядишь, подымем много пользы.
Мир уже никогда не будет прежним, вещают умные и продвинутые, так и не был ни разу, всегда настоящим. Это мы всю дорогу прежние. Торжество привычности - как не любил пирожки со щавелем, так и не люблю, и если жизнь не разрывает в клочья обычность, нормально. И вдруг стоп - закрыто, заперто, нельзя. Опасно. Лифт - опасно, за руку - опасно, объятие - очень опасно, а поцелуй почти смертельно. Попадали жалюзи, добро пожаловать домой - учитесь травить время вместе.
Смотришь на американцев - наивные, радуются пустякам, как дети малые. Превосходна, незабываема каждая мелочь - вид из окна, кухня, лестница, терраса. Деньги, потребление и въевшееся до нутра лицемерие. Беззлобное, органическое, просто логос такой - бюджет, процент, экономия, зеленость, прогрессивность, толерантность - как заведенные в одну дуду. Как трескали за обе щеки, так и будут - катер, кабинет, спальню, кухню, задний двор, а потом с улыбкой на жопе топить за транс-гуманизм или как ево там, все хорошее и еще более лучшее.
Писал целый год. Писал, писал, писал. Особенно в пандемию. Практически, каждый день. Иногда правил прежнее, добавлял, объединял, сокращал. Надеялся, тексты срастутся и вылезет что-то важное. Вылезло - усталость. Графомания не самый страшный порок - ну, пишет человек и пишет, денег не просит, с ножом к горлу не пристает, какая беда. Постил джаз и писал заметки. Развлекался, одним словом. Кому, куда, зачем - действительно, провинциальный капустник.
С другой стороны, если не пишу, жизнь замирает. Обманчивое впечатление, но подлинное. Там не то, сям не это, одним словом, унылый поток, кто б развеял - редкая птица долетит до середины Днепра, сидишь ленту крутишь или прыг-скок по ресурсам. Ничего. Новости, джаз, шахматы.
Звонил Саша Каунов, сказал, помогу издать книгу, а пару недель назад Алексей Бауман по собственной инициативе рассказы за ноябрь свел в читаемый формат для покетбука. Получилось здорово. Конечно, хорошо бы коррекцию, редактуру, подборку, аннотацию, предисловие, иллюстрации, все дела. Мечта идиота, но ведь это большие усилия - средства и время, кто ж за просто так согласиться выискивать ошибки, убирать лишнее, править корявое. Только энтузиасты, и потом, печатное издание вряд ли заинтересует, только электронный формат. Тем не менее послал кучу заметок Роме Грачеву, когда тот объявил сбор второго тома "Челябинск. Любимых не выбирают". В любом случае, Саше и Алексею большое спасибо, а мне раздумья и сомнения.
Глянул календарь восемнадцать - вечная тема, коммунальная. В конторе второй раз подряд отключают отопление при минус двадцать шесть за бортом - воздух не стравливается. Накрылся лифт - релюшка старая, зависли деньги - меняют ключ, связь сбоит - ветер вышки качает, врач назначил на завтра - нет талончиков. Нервы, стенания, проклятия и градус повышается, накал растет, страсти закипают, а терпение стремительно спадает - по всему, празднику быть, ведь незавершенность, наше все, скрепа, важнее, русский маятник никогда не тормозит и когда доходит до края сразу бежит обратно - от красного сухого к белому крепкому. Правда, под конец неудачного дня на рабочем столе объявилась коробка конфет, а благоверная напекла шоколадного печенья, получается, новогодние приметы налицо, и сказал тогда себе в сердце своем - дай-ка, испытаю тебя весельем, ибо сердце мудрых в доме плача. Назавтра градусник выскочил на минус семь, лифт починили, тепло подали, деньги перечислили, а с врачом утрясли безо всяких талонов. Благоверная нашла подарок себе, а мне осталось просто его подарить. Тирамису пока полуфабрикат, но от обилия сладкого вспух килограмма на четыре. Планирую поучаствовать в нарезке оливье, но это будет тридцать первого, ибо всему свое время, а пока рабочий день в разгаре - жуем тортик, ведь если человек ест и пьет, и видит доброе во всяком труде своем, это дар божий".
Что осталось, одинокая среда. Встреча, пара писем, несколько звонков. Уборка, почта, сигнализация и привет, каникулы. Понять бы, чем они отличны от иного - минус поход в контору на полдня. Тот же карантин, вид сбоку, и Тюмень, похоже, обламывается. Однажды съездили в Чехию на новогодние. Девяносто девятый. Начинали за здравие. Ил восемьдесят шесть, чинные москвичи, которые за пару часов полета набрались в ноль, и по прилету лыка не вязали. Долго искали, бродили по хрущебам и наконец вырулили. Старо Место. Все бы ничего, Костю прихватило - провалялся в номере неделю, пока нарезали Прагу. Пару раз посидели в таверне, пару раз джаз клуб, наелся пива и попробовал утреннюю бехеровку. Вацлавска Площадь, Старо Место, Карлов мост и Вышеград. Колено, кнедлики, что там еще, мясное ассорти и велкопоповицкий козел. Ну да, красиво, празднично, чисто. Люди вежливые, богемский хрусталь, шкоды. Шмотки, туристы, завтрак, обед, пиво и ужин. В мире безмолвия.
Вчера поздравил Сашу Каунова, а двадцать пятого Риту Рабинович. Редкая еврейская фамилия, не правда ли. Столь же редкая, как русская Давыдова. Когда слышу ее голос, происходит странная вещь - будто со мной говорит не одна Маргарита, а еще Баба Поля, тетя Лиля и Полина Исааковна - первая учительница, и вместе пытливо расспрашивают деточку - их деточку, об успехах в школе, состоянии здоровья или планах на будущее, при этом успевая упомянуть Витеньку из Ростова, Игорька из Питера или Феодосийского Вовочку - ты помнишь, когда он лежал с позвоночником в Евпатории, а бабушке нужна была срочная операция, так Митенька примчался из Челябинска на следующий день. Да, да, снова становлюсь деточкой - умненьким и способным, чуть озорным, тем не менее, взрослым маленьким, что важнее, близким и родным, тем, кто всегда в фокусе внимания и заботы, безусловно своим и стопроцентно нашим. Ну, вы поняли, местечковым, только местечко величиной с Союз, Израиль и немножко Нью-йорк - Ленинград, Ашкелон и Феодосия, Челябинск, Мариуполь и Одесса, Хайфа, Ростов на Дону и Тель-Авив, Минск, Киев и Димона, а на дворе по-прежнему семьдесят второй, и мы весело смеемся над дарагим Леонидом Ильичем, затаив дыхание смотрим Семнадцать мгновений весны, на ночь читаем вслух Вальтера Скотта, а лето обязательно проводим в Крыму.
***
Как хочется быть легким на подъем, стремительным в движениях, острым на слова, вставать с петухами, работать в бешенном ритме, все успевать, уставать на работе хорошей, трудовой усталостью, победителем возвращаться домой, пить вечерний кофе, одновременно выслушивая домашние новости и знать, что обязательно наступит завтрашний день. И он будет наполненным, активным, богатым на события - никакой седины, живота, сонливости, недомогания. Всеми зубами откусывать крепкое, сочное яблоко, и смеяться во весь опор, с удовольствием открывать шампанское, вдыхать его щиплющий аромат, ощущать покалывающие глотки - ведь там, в бокале растворен прекрасный вечер, это же очевидно.
И приглашать друзей, обязательно шумных и жадных на жизнь, с веселыми анекдотами, историями и событиями - пусть приходят с детьми, женами, подругами и родителями.
Забыть, что такое электронная музыка, есть гитара, голоса, руки и пусть по дому бегает собака, скрипят половицы, в подъезде стоит запах стряпни,а белье, весело порхая, сушится во дворе. И там, во дворе, все еще живы турник, теннисный стол и горка, а прямо за углом автоматы с газировкой и киоск с мороженным, и высунувшись в форточку кричит мама - Влад, живо домой, пора обедать