А ведь называется-то произведение «Капитанская дочка» И, значит, главная тут – героиня. И не пора ли нам поговорить о ней?
Я хочу сразу сказать о моём отношении к Маше.
В.Г.Белинский, на мой взгляд, совершенно несправедливо охарактеризовав Машу, как и Гринёва («ничтожный, бесчувственный характер»), очень высоко оценивал другую пушкинскую героиню – Татьяну Ларину: «Натура Татьяны не многосложна, но глубока и сильна. В Татьяне нет этих болезненных противоречий, которыми страдают слишком сложные натуры; Татьяна создана как будто вся из одного цельного куска, без всяких приделок и примесей. Вся жизнь её проникнута тою целостностью, тем единством, которое в мире искусства составляет высочайшее достоинство художественного произведения». Читаю и диву даюсь… Нет, я вовсе не хочу сказать дурного слова о Татьяне (сама очень люблю эту героиню). Но ведь, по-моему, каждое слово в этой характеристике можно отнести и к Маше! За что же так обидел её критик?
Давайте получше присмотримся к Маше и поймём, почему её именем назван роман. Как и Татьяна, она не привлекает внимания ни красотой, ни «свежестью румяной»: «Тут вошла девушка лет осьмнадцати, круглолицая, румяная, с светло-русыми волосами, гладко зачёсанными за уши, которые у ней так и горели». Самая обычная внешность, видимо, почти полное отсутствие образования (комендантша скажет о крепости: «Слава Богу, двадцать второй год в ней проживаем», - значит, здесь родилась и выросла, а разве найдёшь в крепости учителей?). Практически никаких надежд на замужество: «Одна беда: Маша; девка на выданье, а какое у ней приданое? частый гребень, да веник, да алтын денег (прости Бог!), с чем в баню сходить. Хорошо, коли найдётся добрый человек; а то сиди себе в девках вековечной невестою»…
Но вот ведь какая незадача: «добрый человек» вроде бы и находится: к ней сватался Швабрин.
Приостановимся ненадолго. Подробный разговор о Швабрине – впереди, но кое-что необходимо сказать прямо сейчас. Швабрин, переведённый из гвардии за убийство на поединке, служит в крепости уже пять лет, и трудно предположить, что должен остаться здесь навечно. Он, по словам Маши, «человек умный, и хорошей фамилии, и имеет состояние». Казалось бы, чего ещё желать? Перспектива для Маши открывается самая радужная. Но девушка не может преодолеть своего страха и отвращения: «Он очень мне противен; а странно: ни за что б я не хотела, чтоб и я ему так же не нравилась. Это меня беспокоило бы страх».
И ведь, судя по всему, внушила Швабрину любовь к себе нешуточную: вспомним, как настойчиво будет он её добиваться (что недостойными средствами – это уже другой разговор)! Она же поступить вопреки своим чувствам не может.
Потому что перед глазами у Маши нагляднейший пример – её родители. Не случайно, благословляя дочь в последний раз, капитан скажет: «Ну, Маша, будь счастлива. Молись Богу: он тебя не оставит. Коли найдётся добрый человек, дай Бог вам любовь да совет. Живите, как жили мы с Василисой Егоровной». В отличие от Татьяны, которая «в семье своей родной казалась девочкой чужой», Маша живёт с родителями, любящими друг друга и искренне любимыми ею. Трогательно описание её отъезда из Белогорской крепости: «Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей, похороненных за церковью. Я хотел её проводить, но она просила меня оставить её одну. Через несколько минут она воротилась, обливаясь молча тихими слезами».
И в последнюю минуту перед боем, где ему будет суждено погибнуть, капитан позаботится о дочери. «Коли успеешь, надень на Машу сарафан», - скажет он жене. Эта фраза часто вызывает недоумение, но всё становится ясно, когда лучше узнаёшь обычаи эпохи: дворянки сарафаны не носили, надеть на Машу сарафан – возможно, спасти ей жизнь.
Мы от души смеёмся, читая, как Василиса Егоровна распоряжается в крепости, как распекает она Гринёва и Швабрина, застигнутых на месте поединка. И вот, кажется, ещё комичная деталь: замечание Швабрина. «При всём моём уважении к вам, — сказал он ей хладнокровно, — не могу не заметить, что напрасно вы изволите беспокоиться, подвергая нас вашему суду. Предоставьте это Ивану Кузмичу: это его дело». — «Ах! мой батюшка! — возразила комендантша, — да разве муж и жена не един дух и едина плоть?» Дело-то в том, что супруги Мироновы действительно за прожитые годы стали «единым духом и единой плотью». Они не умеют говорить красивых слов о своей любви, но она чувствуется постоянно: и в ворчливой заботе, и в желании не волновать вторую половину попусту, и, конечно, в том, что они, как говорится, умерли в один день, причём комендантша сознательно отказывается от возможности спастись: «А меня и во сне не проси: не поеду. Нечего мне под старость лет расставаться с тобою да искать одинокой могилы на чужой сторонке. Вместе жить, вместе и умирать». По-настоящему трагична сцена её гибели: «”Батюшки мои! — кричала бедная старушка. — Отпустите душу на покаяние. Отцы родные, отведите меня к Ивану Кузмичу”. Вдруг она взглянула на виселицу и узнала своего мужа. “Злодеи! — закричала она в исступлении. — Что это вы с ним сделали? Свет ты мой, Иван Кузмич, удалая солдатская головушка! не тронули тебя ни штыки прусские, ни пули турецкие; не в честном бою положил ты свой живот, а сгинул от беглого каторжника!” — “Унять старую ведьму!” — сказал Пугачёв. Тут молодой казак ударил её саблею по голове, и она упала мёртвая на ступени крыльца».
… А вот Гринёв сразу завоёвывает сердце Маши. Причём так, что она даже готова радоваться его счастью, если он сумеет найти его и с другой: «Коли найдёшь себе суженую, коли полюбишь другую — Бог с тобою, Петр Андреич; а я за вас обоих...» Наверное, не случайно эпиграфом к этой главе Пушкин поставит «песню народную»:
Буде лучше меня найдёшь, позабудешь.
Если хуже меня найдёшь, воспомянешь.
Первое признание Гринёва она прервёт, хотя перед этим сама, первая, поцелует его, только-только приходящего в себя после ранения: «Я схватил её руку и прильнул к ней, обливая слезами умиления. Маша не отрывала её... и вдруг ее губки коснулись моей щеки, и я почувствовал их жаркий и свежий поцелуй». Но это не то, что Пушкин, осуждая, опишет в Евгении Онегине»:
…отложим —
Любви мы цену тем умножим,
Вернее в сети заведём.
Её беспокоит лишь состояние любимого: «Ради Бога успокойтесь, — сказала она, отняв у меня свою руку. — Вы ещё в опасности: рана может открыться. Поберегите себя хоть для меня». Но когда Гринёв позднее возобновит объяснение, «выслушает его терпеливее. Она безо всякого жеманства призналась мне в сердечной склонности и сказала, что её родители, конечно, рады будут её счастию». «Безо всякого жеманства», так ненавистного Пушкину…
Конечно, союз с Гринёвым, хоть и не самым богатым и родовитым, - прекрасная партия для бесприданницы Маши, но поражает её удивительная деликатность: «Но подумай хорошенько, — прибавила она, — со стороны твоих родных не будет ли препятствия?»
И даже после чудесного спасения она будет вести себя с Гринёвым по-прежнему: «Она чувствовала, что судьба её соединена была с моею. Но она повторила, что не иначе будет моею женою, как с согласия моих родителей. Я ей и не противуречил. Мы поцеловались горячо, искренно — и таким образом всё было между нами решено».
Думаю, что и к ней в полной мере могут быть отнесены слова о той, что
…любит не шутя
И предается безусловно
Любви, как милое дитя,
и
…любит без искусства,
Послушная влеченью чувства.
И, по-моему, как и Татьяна, заслуживает Маша того, чтобы быть названной «типом русской женщины» - любящей, верной, смелой.
А о смелости её – в следующий раз.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал.
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
Навигатор по всему каналу здесь