Есть такое племя. Собак любят собачники, а кошатники кошек. Они, конечно, не дерутся между собой, как их подопечные, но всегда верны своему кошачьему братству.
Я принадлежу к славному племени кошатников. С самого питерского детства, когда у нас в однокомнатной квартире на проспекте Науки обитало семейство кошки, которую звали Лакса. Почему Лакса? Об этом никто не знал. Раз в полгода у Лаксы случалось прибавление семейства. Когда мы устали всем лаксовым родственникам придумывать клички, мы называли их просто и незатейливо: черныши, беляночки, серые и т.д.
С тех пор и повелось: кошки – призвание мое!
Правда, лет восемь тому назад, когда мой кот – Ипполит Матвеевич – отправился в края столь отдаленные, я с кошками решил завязать. Каждый кошатник и собачник, и тут они равны в своем безумии, знает, как трудно расставаться с домашним любимцем.
И я решил: баста!
Но кошки все равно меня нашли, как слепой Пью - Билли Бонса у Стивенсона в «Острове сокровищ». И предъявили мне «черную метку»!
Это случилось пару лет назад в деревне…
У кошки были глаза Сильваны Помпанини. Старый итальянский фильм «Дайте мужа Анне Дзакео». Такие же глаза брошенной кошки были, когда возлюбленный матрос отрекается от нее.
В них плескалось отчаяние.
Кошка была дикая, всех цветов радуги. Вроде бы черная, но в то же время с серыми подпалинами, и еще какая-то слегка рыжеватая, словно выгоревшая.
Она бегала по нашему и огороду, разоряла, вестимо, птичьи гнезда, заодно передушила всех наших мышей. Потом надолго исчезала и появлялась, когда ей захочется.
Кошка, которая гуляла сама по себе!
А однажды утром она привела с собой ватагу разномастных котят: черные, палевые, а одни рыжий, как ирландский сеттер. Или, как пожар.
Всего на нашу голову свалилось пятеро котят, плюс мамаша.
Сильвана Помпанини. Анна Дзакео.
В ее глазах плескалось отчаяние:
- Что теперь со всем этим делать?
- Не знаю, старушка! – сказал я. - Видит твой кошачий бог, я тут ни при чем!
Причем – ни при чем, а только двое из них копия моего Ипполита Матвеевича. Но это и понятно, Ипполит решил послать привет таким оригинальным образом. Но другие-то? А все остальные с Сильваной Пампанини - от кого привет?
От итальянцев?
Котята, тоже, как и мамаша, дикие. Но столовались у нас. Обустроились они под крыльцом, на дровах. Потом перебрались на чердак, в 5 часов утра они просыпались и чердак ходил ходуном, на наши головы сыпалась труха!
Но мы покорно, как дань, выносили им молоко, кефир, какие-то обрезки колбасы, кости. Все это моментально исчезало, и опять эти вопрошающие, вечно голодные глаза Сильваны Пампанини были устремлены к небу. Вернее, к крыльцу, на котором выстроилось во фрунт все наше семейство: теща, супруга, сын и я.
Я сразу всех предупредил: коты – не собаки, они входит в сердце без стука. Но мне никто не поверил, думали: шучу.
Напрасно.
Когда коты исчезли, наше семейство затосковало.
Мало того, каждый начал выбирать себе любимца, а потом, вздыхая, вспоминать его.
Уголек, два Иппочки, мамина дочка, как две капли похожая на маму и Рыжий.
Уголек, был, как кажется, самый маленький и красивый. Взгляд его был задумчив и кроток, как у послушницы. Они ничего, казалось, не требовал. Мало того, тоже, как и мать, шипел, когда к нему подносили руку.
Рыжий – самый мощный и наглый. Сильвана приносила ему свежую крысятину. Весьма возможно и не ему, но рыжий никого особо не спрашивал. Еда всегда доставалась будущему вожаку.
Иппочки были одинаковы, как оригинал и его отражение. Все, даже пятна были у них симметричны.
Маленькая копия Сильваны тоже была как-то особо беззащитна. И еще, она не стала ничьим любимчиком. Поэтому ее полюбили сразу и все.
Теща хотела бежать со свиной вырезкой по деревне – искать своего рыженького, но ее вовремя остановили…
Правда спустя неделю Сильвана также внезапно появилась, но не надолго. И всего с одним котенком. Угольком.
Мы тут же бросились с крыльца к Угольку, он приветливо зашипел, накормили их до отвала. После чего Сильвана скрылась.
Уголек остался один. И мерцал из-под крыльца на дровах своими белками, что августовские звезды в черном небе.
Бросила! – гадали мы на кофейной гуще.
Что теперь делать?
Кошка прибегала, убегала, когда ей заблагорассудится, а мы искали ее по всей деревне, спрашивали у деревенских: мол, не пробегала ли, где, как, что? Деревенские начали на нас поглядывать с недоумением и даже опаской.
Но только тогда, когда Сильвана в очередной раз исчезла, а Уголек жалобно замяукал, случилось непредвиденное.
Супруга моя зарыдала в голос. Рыдание было такое безутешное, что мне стало даже страшно. Я пробовал успокоить ее, но понял, что поздно. Эта подлая кошачья порода уже в сердце. И их оттуда ничем уже не вытравишь!
А может и не надо?
Кошатничество – не вампиризм, излечивается…