Мое знакомство с пьесами, быть может, самого значительного советского драматурга Александра Вампилова состоялось пять лет назад, когда я прочитал «Утиную охоту», но этим все и ограничилось. Дело даже не в том, что я недооценил новаторство и смелость Вампилова, но в сравнении с этой пьесой все остальное у него казалось каким-то серым. Сейчас, когда я стал взрослее, понимаю, как ошибался: ни одна из его пьес, вошедших в сборник, выпущенный издательством «Азбука-классика» (что символично с портретом Олега Даля на обложке), не разочаровала. Несмотря на то, что многоактных произведений всего пять (и один драматический этюд «Дом окнами в поле»), видно развитие автора от более-менее легкомысленных, трагикомических текстов к почти трагическим.
Уже комедия «Прощание в июне», напомнившая мне своим сюжетом один из любимых моих фильмов – «Защитные цвета» Кшиштофа Занусси, поражает художественной зрелостью, и рискну сказать, что тончайшие переходы от комедии к драме в этой пьесе, как и в более известном «Старшем сыне» (перипетии которого я знал, конечно, же по блестящей экранизации Виталия Мельникова 1975 года), лично мне ближе и кажутся более мудрым высказыванием о жизни, чем постепенное сгущение мрака в «Утиной охоте» и полная беспросветность в «Прошлым летом в Чулимске», хотя и эти пьесы также гениальны, как и «Прощание в июне», и «Старший сын».
В «Прощании в июне» зарисовки из студенческой жизни, оборачивающиеся серьезной жизненной дилеммой, портреты веселых балагуров-хулиганов, невписывающихся в серьезность «реального социализма», мне лично напомнили не только героев Аксенова и Довлатова и вообще «шестидесятническую» прозу, но и персонажей раннего Кундеры, особенно из так мне понравившихся «Смешных любовей». Эти герои честны и искренни, в них нет ни грамма подлости и карьеризма, но это и не романтики революции, как и персонажи Ремарка и Хемингуэя они верят лишь в человеческую порядочность, не имеющую ничего общего с лозунгами и социалистической правильностью. Таковы Колесов и Таня, которым приходится очень тяжело в мире, который лишь внешне декларирует себя морально чистым, а внутри скрывает карьеризм, конформизм и мещанство.
За несколько лет до мощного аксеновского обличения «реального социализма» в «Ожоге», почти за десятилетие до довлатовских «Компромисса» и «Заповедника» Вампилов показывает то, что ему близко и дорого в столкновении с тем, что ему отвратительно и ненавистно. До выхода на экраны «Защитных цветов» остается также больше десятилетия, потому нашего драматурга можно назвать первооткрывателем моральной проблематики этого типа. Однако, Колесов конфликтует не только с ректором, воплощающим собой мощь советских официальных структур, но также и с цветоводом с преступным прошлым, в котором угадывается гримаса вездесущего еще НЭПовского, заклейменного уже Зощенко, мещанства – одного из могильщиков СССР.
В «Старшем сыне» же основная коллизия закручена таким образом, что в общем-то хорошие люди оказываются заложниками обстоятельств: это и Сарафанов – настоящий советский интеллигент с кристально чистой душой, прообраз самого Бога, встречающего своего блудного сына, и Бусыгин, сначала идущий на поводу у негодяя Сильвы, но по ходу развития пьесы обнаруживает душевное благородство. Не побоюсь этого слова, гуманистическое величие этой трагикомедии в том, что она никого из персонажей не обвиняя, всех пытается очеловечить и простить, автор будто сам неожиданно для себя обнаруживает и убеждает в этом читателя и зрителя, что духовное родство важнее и ценнее физического. Мастерское переплетение самых разных линий, среди которых несколько любовных (одна даже рискованная и нравственно двусмысленная) показывает невероятное драматическое мастерство автора, его способность сначала «закрутить» сюжет, а потом также блестяще и понятно для читателя и зрителя его распутать.
Столь же блистательны «Провинциальные анекдоты», хотя это уже всецело две одноактные комедии, в который Вампилов снова бьет по своим любимым мишеням – начетничеству и фарисейству, карьеризму и конформизму, духовной подлости и глухоте людей к искреннему добру. И «История с метранпажем», и «Двадцать минут с ангелом» вроде бы не обнаруживают никаких иных целей кроме как рассмешить читателя и зрителя (вплоть до колик), однако, в этих зарисовках, вроде бы ни на что не претендующих (в сравнении с другими пьесами Вампилова по крайней мере), есть и мощный нравственный аспект – в русле русской классики автор прочерчивает четкую границу между добром и злом, видит ее даже в самых сложных и противоречивых жизненных ситуациях. Вампилов – подлинно русский художник, наследник традиции Островского и Чехова, ему, как и им, порой удавалось даже в самых сложных условиях децентрированного сюжета и безгеройной пьесы видеть, что такое хорошо и, что такое плохо.
Такова и «Утиная охота» - совсем уж сложное в моральном плане произведение, не зря обвиненное цензорами в «очернении образа советского человека», но и здесь при всей отвратительности Зилова (особенно в его последней эскападе в «Незабудке»), тошнотворной фарисейской правильности Кушака, конформизме Саяпина и Кузакова, «нетяжелом» поведении Веры, мещанстве Валерии и мрачной инфернальности официанта Димы – даже здесь виден нравственный идеал, которому не соответствует никто из героев, и именно поэтому по крайней мере один из них (Зилов) приходит к осознанию жизненной катастрофы именно вследствие своего даже не аморального, но имморального существования.
Можно сказать, что в «Утиной охоте» все ведут охоту на самих себя, постепенно истребляя в себе все человеческое, только одни, как официант Дима, по этому поводу полностью спокойны, другие, как Галина и Ирина (вообще только вступающая в жизнь, потому так страшно ее посвящение в тайны безнравственной жизни), вот-вот готовы капитулировать и перестроиться, наконец, третьи, как Зилов, не видят иного выхода кроме духовного дезертирства. «Утиная охота», как и последнее большое произведение Вампилова «Прошлым летом в Чулимске», изображают без прикрас духовную цену материального благополучия при «застое», они безжалостно анатомируют эпоху, вынося ей безжалостный моральный приговор.
Удивительно, как в «Прошлым летом в Чулимске» полностью истреблено комическое начало вампиловской драматургии, поразительно то, как здесь сгущена провинциальная тьма, удушающая любую инициативу, одних, как Шаманов, она лишает воли к жизни, даже в последнем рывке к счастью обманывает жизненными несостыковками, будто рок нависая над ними. Другие чистые души, как Валентина, (она – сестра-близнец Ирины из «Утиной охоты»), эта провинциальная тьма безжалостно бросает лицом в грязь жизни, замарывая их чистые души. Только те, кто еще не спился, как Дергачев и Еремеев, а это по большому счету, лишь откровенные негодяи, как Павел, и резонеры-моралисты, как Мечеткин, торжествуют в этой жизни.
Если рассматривать «Прошлым летом в Чулимске», как итог творчества Вампилова, то итог этот безрадостен донельзя: растеряны и утрачены последние иллюзии и вера в то, что лучшее в человеке можно спасти от изуверских ножниц жизни, потеряна надежда на то, что, не ампутировав душу, можно в жизни как-то преуспеть. Трагически погибший в 34 года Александр Вампилов всю жизнь оставался нравственным художником, не записным моралистом и ханжой, а гуманистом, страдающим за человека и его судьбу в этом мире, и как показало будущее, он стал драматургом на все времена, ибо в своих немногих пьесах уловил нечто столь существенное в жизни, что не меняется при падении одного режима и становлении другого, а является фундаментальным и мерзостным законом самого человеческого существования в мире, когда-то отвергнувшем Христа и Его проповедь любви к Богу и ближнему.
Каким же было воплощение пьес Вампилова на советском экране? Для анализа я в качестве примера выбрал две картины: "Отпуск в сентябре" Виталия Мельникова (телеадаптация "Утиной охоты") и "Валентина" Глеба Панфилова (экранизация "Прошлым летом в Чулимске").
Помню, когда-то, лет пять назад, пытался посмотреть эту прославленную и считающуюся эталонной экранизацию «Утиной охоты» после первого прочтения вампиловского текста, но бросил из-за разночтений с режиссером в интерпретации пьесы: многое показалось шаржированным и намеренно огрубленным (особенно в сцене танцев на новоселье, после которой я смотреть ленту и не стал). Сейчас, перечитав произведение Вампилова и многое поняв по-иному, склонен полагать, что подход Мельникова имеет право на жизнь и, если не исчерпывает всей глубины текста, то очень близко к ней подбирается. «Отпуск в сентябре» может вызвать много нареканий у читавших «Утиную охоту» по крайней мере по двум основополагающим параметрам.
Во-первых, вопросы вызывают трактовки большинства персонажей: так Саяпин в исполнении Богатырева вышел каким-то уж совсем безмозглым пошляком и весельчаком, в пьесе он сохраняет по крайней мере хотя бы налет серьезности; Купченко в роли Галины как-то уж излишне красива и стильна (хотя этот акцент имеет место быть, ведь советские учительницы действительно по воспоминаниям живших в то время были образцом вкуса и стиля), а Резникова в роли Веры выглядит как-то слишком уставшей от жизни и лишена особой очаровывающей мужчин задоринки, на что намекают многие сцены в пьесе с ее участием.
Так же и Леонов в роли Кушака как-то комичен, странен, непохож на начальника из пьесы, лишен его тошнотворной правильности и серьезности, Ирина же у Мельникова выглядит какой-то уж совсем бесцветной, лишенной обаяния юности, зрителю даже непонятно, почему Зилов покусился на эту серость, променяв на нее красавицу жену (тот же момент и с Верой). Официант Дима у Мельникова перестает играть роль одушевленного инфернального символа законченного конформизма, как это было в пьесе, и становится просто обычным парнем. Наконец сам Зилов в исполнении Даля при всей виртуозности этого великого актера в создании психологического портрета героя производит впечатление полного ничтожества и законченного негодяя, по сути дела это антигерой, алкоголик и эгоист и непонятно, что в нем находят женщины. У Вампилова же Зилов получился куда сложнее – это собирательный образ человека «застоя», шаг за шагом вместе с эпохой приходящего к катастрофическим выводам о самом себе.
Неудивительно, что, так сгустив краски особенно в образе главного героя (который у Вампилова может и пошутить, и элегантно вывернуться из жизненной проблемы), Мельников обрек свою картину на «полочный» статус и даже был обвинен в «очернении образа советского человека. Однако, этот излишний режиссерский произвол в трактовке персонажей – не единственная вольность фильма: второе допущение Мельникова – это странная перетасовка эпизодов-воспоминаний Зилова, восстановить вампиловский порядок которых может только читавший пьесу. Из-за этой перетасовки часто теряется драматургическая логика «Утиной охоты», повествование дробится, и герои опять же становятся уже персонажами не Вампилова, а Мельникова.
Подобный претензии к «Отпуску в сентябре» похожи на придирки, потому скажу и о бесспорных достоинствах этой картины: во-первых, два с лишним часа смотрятся удивительно легко, во-вторых, типовые интерьеры и клаустрофобия однушки вкупе с дождем за окном создают удивительно верную для замысла «Утиной охоты» депрессивную атмосферу, все актеры без исключения в рамках тех задач, которые поставил перед ними постановщик, работают с полной самоотдачей (в первую очередь, это, конечно, Даль, во-вторых, на мой взгляд, Гундарева – единственная, кто сто процентов попала в цель с образом, сыграв именно вампиловскую Валерию). В-третьих, явно телевизионная операторская работа и такой же монтаж ленту не только не портят, но и добавляют атмосфере налет какой-то совсем уж безысходной заурядности.
По этим причинам, наверное, именно «Отпуск в сентябре» наряду с панфиловской «Темой» вплотную приблизился к выражению духа своей эпохи – торжества мещанства и карьеризма, духовной подлости и повседневного негодяйства, окончательной гибели революционных идеалов, в которые последними верили, скорее всего «шестидесятники» (вспомним финал «Заставы Ильича»), - одним словом, вещевого материализма, за который так ругали Запад, но именно он, этот вещизм и консюмеризм в конечном итоге и развалил СССР.
В заключение скажу, что «Отпуск в сентябре» и по режиссуре, и по актерскому исполнению, и даже по не мешающим им монтажу и операторской работе несмотря на всю вольность в прочтении, не побоюсь этого слова, этапной для советской драматургии пьесы, - конечно, хотя и не эталонная экранизация Вампилова (здесь я отдаю пальму первенства Панфилову и его «Валентине»), но более чем качественная и добротная. И в конечном итоге это просто хороший фильм.
Всем хороша «Валентина» Глеба Панфилова - внимательная, бережная к литературному материалу экранизация пьесы Вампилова «Прошлым летом в Чулимске» (один их трех великих текстов лучшего советского драматурга), только кинематографичности ей не хватает: длинные планы, ощутимый налет театральности, режиссерский упор на актерские работы, минимальный монтаж и почти полное отсутствие смелых постановочных решений. Но это и не важно, ведь главной своей цели – выразить остановившееся в провинции время, разрушающиеся в болоте повседневности человеческие судьбы, она вполне достигает. Как и в «Утиной охоте», в этой драме Вампилов исподволь, а иногда и открыто цитирует Чехова (особенно в сцене с подстреленной птицей – аллюзия на аналогичный эпизод в «Чайке»).
Однако, если в «Утиной охоте» драматург ориентировался прежде всего на «Иванова», то здесь – на «Чайку» и «Трех сестер». Панфилов очень хорошо чувствует не только чеховскую тоску в пьесе Вампилова, но и понимает, что для этого великого драматурга двусмысленный комизм автора «Вишневого сада» неуловимо испаряется из «застойной» советской жизни, становясь откровенной трагедией для героев. Безупречное попадание актеров в типажи и роли (трудно себе представить кого-то вместо выбранных режиссером), насыщенность конфликтностью при минимуме средств и камерности самой драмы делает «Валентину» высококлассным актерским кино, где даже дебютанты (Колтаков и Михайлова) работают изощренно и нюансировано.
Впрочем, чеховская децентрированность нарратива, сохраняемая в лучших пьесах Вампилова, в данном экранизации отсутствует намеренно: Панфилову важно выделить из сонма героев одну – представительницу так любимого им идеалистического типа, символически не перестающую чинить забор, даже тогда, когда все ее усилия кажутся тщетными. Именно поэтому режиссер назвал фильм по имени этой героини, для него она – надежда на то, что пока кто-то упорно продолжает делать что-то во имя людей, даже тогда, когда это никому не нужно, значит не все еще потеряно. Панфилов понимает, что драматургический материал, предложенный Вампиловым, чурается увлекательности, им трудно захватить внимание зрителя: здесь нет ни философских диалогов, ни внятного сюжета, герои говорят стертыми фразами и сами по себе, вне захватывающего их конфликта, не интересны.
Источником же самой коллизии у Вампилова, как и у Чехова, становится повседневность, которая как турбина всасывает в себя и изничтожает любую инициативу, любое стремление к лучшему. Для Панфилова русская провинция становится увеличительным стеклом, сквозь которое виден общенациональный «застой», пассивность и депрессия, захватившие людей. Особенно любопытен герой Нахапетова: вроде бы красавец и хороший человек, он совершенно не верит в то, что у него есть будущее, обстоятельства сломили его. Также и Павел – хоть и мерзавец (исполнение совсем молодого Колтакова близко к гениальности – столь детализировано он работает), но все же уродливое дитя провинции, без которой представить его трудно.
Инна Чурикова в «Валентине» вытаскивает (по замыслу режиссера, конечно) почти второплановую роль на передовую конфликта. Наверное, впервые она играет достаточно циничную и грубую женщину, хотя и не лишенную сострадательности (пронзает в частности ее финальный разговор с Колтаковым). Внутри достаточно узких типажей сумели хорошо развернуться и Удовиченко с Шиловским (последний играет «резонера» Мечеткина, над которым Вампилов не перестает подтрунивать, это, наверное, самый неприятный персонаж пьесы, марионетка социальных клише). А вот для Дарьи Михайловой лишь сцена разговора со следователем, исполненная на крупных планах, в полной мере удалась: она хорошо сыграла любовное томление, смешанное с застенчивостью, а вот в других эпизодах она работает несколько скованно, однотонно, что, впрочем, можно списать на возраст (с другой стороны, юность не мешает Колтакову работать чрезвычайно мощно, значит, дело – не в опыте).
Распылив конфликт по всей нарративной ткани пьесы, Вампилов смог добиться его депрессивного сгущения в финале, что у Панфилова работает очень точно (впрочем, такой экспрессивный финал трудно было бы загубить) за счет статичной съемки одной единственной декорации. В любом случае, «Валентина» Панфилова – кино, не просто добротно, крепко, профессионально сделанное, но и вписывающиеся в контекст «морального кинобеспокойства» в СССР. Режиссерский подход Панфилова, здесь работает вполне кинематографически корректно, то есть без сбоев, не расширяя границы киноязыка, но и не тормозя его развитие.