Самый лучший Новый год - это лето. Зима подождет, а я отправляюсь из зимы в лето, в Марокко, в Марракеш. Город, где растворяются без остатка: память, горести, болезни и т.д.
У Марокко и Марракеша один корень…
…Марракеш живет в ритме музыки гнауа. Пульс этой музыки бьется прерывистой азбукой Морзе, бешеным током крови в сердце. Голос певца чуть приглушенный, словно дальнее эхо муэдзина, зовущего на утреннюю молитву. Барабаны вгоняют в дрожь, бас-гитара – в транс.
Марракеш – бесконечное гнау, это наркотик. Соло на бас гитаре. Или нокдаун, словно рефери поверженному боксеру открывает его личный счет. Едва ты ступил на горячую на горячую, как сковородка, раскаленную солнцем до бела мостовую:
Один, два, три….
О, кто там склонился надо мной, в белой рубашке и черной бабочке?
Марракеш - перевод с берберского моркош - не проходите мимо, а не красный город. Хотя стена его, отделяющая новый город от Медины – красная.
Город-вампир, кто тебя выдумал? Как теперь выпутаться из твоего лабиринта улиц?
И, еще не вполне осознав, что вообще приключилось, я уже иду куда-то тесными переулками. Чем дальше от центра, от сердца Марракеша, ее шелкового пути, тем меньше людей, беднее кварталы.
Вот квартал Мельхаин, его название произошло от соли, здесь селились евреи, торговавшие солью. Но с тех пор много воды утекло, синагога находится не в лучшем своем виде. Все марокканские евреи выехали в Землю Обетованную. Синагога с тех самых пор осиротела, потемнела от горя, горько оплакивая своих сыновей, которые забыли о ней…
Возможно, предки Модильяни по материнской линии обитали тоже где-то здесь. И хотя известно, что они обитали в Тунисе, но чем Марракеш хуже?
Квартал дубильщиков
У Дубильщиков своя мечеть. Скромная, тихая, почти незаметная. Вечерняя молитва закончилась, а во дворе мечети кипит работа в дубильном цеху по переработке бараньих шкур.
Весь двор поделен на сектора. Почти соты, только каменные, где отмокают в извести, сушатся и перекрашиваются бараньи и козлиные шкуры.
Еще чуть и можно ощутить блеяние баранов, идущих на убой. Где-то тут вполне возможно их и забивают. Или вполне почувствовать себя жертвенным бараном.
Вот сейчас меня принесут в жертву Аллаху, как Измаила, освежуют и снимут шкуру.
Собаки валяются на кучах шерсти и гложут кости в невообразимой вони. Мальчик в платке макает шкуры в известь так же, как делал это и десять веков назад.
Я проваливаюсь по щиколотку в зловонную жижу, прыгая на шкуры, сухие островки посреди засиженного мухами двора.
Потом щербатый старик, улыбаясь пиратской улыбкой, провожает меня в магазин кожевенных изделий с сумками, чемоданами, кошельками, коврами, словно подает меня в рабство.
Кошельки и чемоданы неделю тому назад еще блеяли и смотрели на мир глазами древних пророков!
А я уже и не сопротивляюсь!
Я привык!
И это уже другая серия, другой квартал. Дубильщики продают шкурки кожевникам, отчаянно торгуясь, а заодно приводят к ним продавцов. Скидки, бонусы, ёксель-моксель!
В магазине сумки, кошелечки, барсеточки, портфели, чемоданы, хранилища денег. Тут же, за глиняной стенкой, ткут ковры. Едят, спят, живут!
Возможно тут же печатают и дирхамы!
На выходе дежурит давешний провожатый, поджидающий меня с какой-то плотоядной улыбкой.
Плата за экскурсию!
Мы начинаем с ним торговаться. 10 дирхам!
Мало?
Любовь нельзя купить, старик! Ну и что же, что я уже почти на веки раб этого города с узкими улочками и тревожным блеском витрин его лавочек и горячих глаз марокканок?
Это не продается. Вот тебе 5 дирхам и отвяжись!
И я смешиваюсь с торговцами и ремесленниками, которые нашпиговали своими лавчонками Медину.
Одноэтажные домики и арки, сквозь угольное ушко которых надо проходить, пригибаясь.
Вот тут бы пожить чуть-чуть художником, и рисовать портреты горожан, арабов и берберов. Их лица бесхитростны и наивны. Все их заботы и тревоги, печали и радости на лице.
Старый дедушка в длиннополом халате за деревянным прилавком, в небольшой нише: торговец яйцами.
Взгляд у него печальный, как будто бы он эти яйца сам и высиживает. И халат цвета яичной скорлупы! По лицу, как по ладони, можно гадать.
Молодой вороватый парень, по речи, опознающий русского: Россия – Путин!
Если свернуть с большого шелкового пути, можно обнаружить небольшие кварталы жестянщиков, металлистов, сборщиков стеклотары.
Здесь кузнецы в кожаных фартуках куют железно, лудят, паяют эту немудреную, но такую стремительную жизнь. Иной раз кажется, что расстояние между ребенком-бродяжкой и дедушкой, торгующим яйцами, в один удар киянкой по металлическому листу.
Здесь царствует полумрак и мелкий ремесленник. И все, как тысячу лет тому назад, когда на площади Джема-эль-Фна вывешивали на воротах отрубленные головы.
Четыре…Марракеш создан для того, чтобы получать от жизни наслаждение: отель Декамерон, Сады Мажорель, самые лучшие рестораны, рияды, магазины! Мечеть Кутубия, дворец Бахия, площадь Джема-эль-Фна!
Жизнь – это сладкий сон, это – дурман, опий. Я пойман в сети из этого витиеватого орнамента. И спасения нет!
Пять…Марракеш – это чрезвычайность и крайность. Запредельность.
Человеческий океан выходит из берегов. Звуки и запахи подавляют другие ощущения. Ощущение реальности, голода, страха.
Страшно проснуться, страшно, если сердце Марракеша больше не бьется в твоей груди!
Марракеш – ВДНХ Марокко. Как будто из разных уголков севера и юга сюда свезли все чудеса, кувшины, таджины, джалаба, запахи, звуки, краски. И теперь вот все это начинает двигаться, плясать, цвести, благоухать, издавая чудесные ароматы, взывать к прохожим и даже бесшумно освобождать карманы зазевавшихся туристов от излишков дирхам.
Мараккеш – вор-карманник, худой бродяжка лет десяти, его безумный зрачок напоминает дуло пистолета, приставленное к виску. Наука постижение жизни в чужом кармане!
Как-то раз я разнимал двух дерущихся мальчуганов. Один был побольше и посильнее, тот, который поменьше размазывал смуглым кулачком слезы…
Бедный ребенок, подумал я, детство должно быть счастливым!
А потом мне сказали, что это два карманника не поделили территорию!
Шесть…Марракеш – это театр. Тут все декорации и представление, которые постоянно меняются местами.
Вот ты - зритель, разнимаешь дерущихся мальчишек, а вот ты, когда к тебе меньшой залезает в карман, сразу же становишься главным действующим лицом, на которого обращены взоры всей Джема-Эль-Фна.
Семь…
Площадь Джема-Эль-Фна!
Дрессировщики кобр, окунающие их в ведро с холодной водой для придания им товарного вида, разносчики воды, напоминающие клоунов, знахарки и гадалки, колдуны и суффисты, барды и татуировщицы в хиджабах, продавцы свежего сока, оборванцы, флибустьеры и сук. Все это не умолкает ни на миг. Если все это остановится, вдруг иссякнет завод, сядет батарейка, то и Марракеш умрет.
Марракеш - пуп земли!
Если верить Серебряковой, а она побывала кроме Феса и в Марракеше, то разносчики воды тогда, в 1928 или 1932 годах, выглядели совсем иначе.
Художница нарисовала портрет водоноса: юноша, облаченный в светлое джалаба, с темно-оранжевым платком на голове.
Никаких колпаков и красно-зеленого одеяния!
Либо это - «Водонос» из Феса? Но водонос – профессия древняя. А кроме того, водоносы одеты вполне традиционно. Это их особенность. Весьма возможно, она нарисовала портрет понравившегося араба в светлом джалаба. А водоносом он стал позднее.
Традиционный водонос напоминает мухомор или подосиновик: пестрый в крапинку с красной бахромой, красное джалаба, опоясанное, словно пулеметной лентой, черпаками, кружками, меховым мешочком и колокольчиками, по нежному музыкальному треньканью которых его слышно задолго до того, как видно.
Да, но Серебрякова не была на юге. Тогда откуда же у нее туареги?
В Марракеше не задают лишних вопросов.
В Марракеше особенно не задумываются. Если ты задумался, остановился, то и жизнь остановилась. Нужно постоянно куда-то идти, бежать, говорить на этом гортанном наречии и что-то делать: торговать, петь, плясать, дрессировать кобру, торговать апельсинами, виноградными улитками, сидеть в позе лотоса и постигать крутящийся волчком вокруг тебя мир!
Восемь…Марракеш – женщина, кобра, танцовщица живота, танцовщица с подносом и свечами на голове.
Марокканка – красавица! Но слова не имеют смысла. Слова не властны над красотой этих женщин или тварей!
Тварь от творения или сотворения! Божья тварь!
На площади Джема-эль-Фна марокканка - кошка. Особенно те из них, которые не просто прогуливаются по площади, совершенная променад или плывут томно с тазиками из хаммама, а торгуют или делают тату.
Столь стремительны их движения, что, не успеешь, оглянуться, а на руке у тебя тату, болтается удавкой змея, преданно и влюблено заглядывая тебе в душу зелеными глазами, и вот ты уже должен всем и вся.
Весь в долгу, как в шелку.
Загадка чувственности женщин Марокко именно в этом. В этой скрытой от посторонних глаз чувственности:
«Он (Броуэр, ссудивший Серебряковой денег для этой поездки) хотел, чтобы я сделала «ню» с туземок прекрасных, но об этой фантазии и говорить не приходится - никто даже в покрывалах, когда видна только щелка глаз, не хочет позировать, а не то, что заикнуться о «ню»».
Марокканки недалеко ушли от природы. Они ее дети, а потому прекрасны в своей детской наивности и чистоте!
Русская художница сделала несколько пасателей с обнаженных моделей. И это почти невероятно. Потому что все марокканки, закутанные с ног до головы в хиджабы и джалаба. Это сейчас в Марракеше женщина более свободная, более раскрепощенная. И семимильными шагами убегает от своей природы к цивилизации.
Но и все равно, я не могу представить, что бы было со мной, предложи я женщине раздеться для «ню»!
Возможно, перед Серебряковой позировали, потому что она – своя, женщина. И хотя ню вышли в высшей степени чувственные, но это нагота не стыдная, а словно светящаяся. А кожа «Отдыхающей негритянки» почти шоколадная, атласная.
Искусство преображает тело, можно даже сказать одухотворяет.
Но почему ее модели относятся к своей наготе, ничуть ее не стыдясь, а это почти не возможно?
Тайна!
Площадь, и стена, отделяющая Медину от нового города, век спустя тоже мало изменились.
Джема-Эль-Фна у Серебряковой – эскиз. Он не закончен. Площадь у нее меньше оригинала, словно она начала писать ее, и хотела населить ее теми персонажами, которые стали самостоятельными портретами. По ней бродят верблюды, расстелены ковры.
Девять…
И вот счет почти окончен, но как же много еще не досказано.
И тогда слова перестают слушаться. И рассыпаются, разбегаются нонпарелью по тексту, как жители Марракеша.
…Иной раз кажется, что в Марракеше не три миллиона жителей, а все те, кто мне повстречались на юге. И теперь они все в Медине, за старой стеной с дырками, сквозь которые в жару сквозняки немного освежают воздух.
Они слоняются тут веками от главной мечети Кутубия, которая уткнулась пальцем в небо, до площади Отрубленных голов.
Или вернее даже так: все они – персонажи спектакля, который разворачивается под открытым небом уже почти тысячелетие.
Возводят, а потом, как это и положено во всех исторических святцах или анналах, разрушают мечеть Кутубия; архитектору, который не досмотрел, что михраб направлен в сторону противоположную от Мекки, отрубают голову на площади, на лобном месте. И в один из дней священного месяца Рамадан - одна из жен султана, словно в беспамятстве, съедает три виноградины, а потом отдает за это прегрешение все свои украшения, и из них делают золотые шары под полумесяцем.
Десять…Джема-Эль-Фна, коммуналка, водоносы, дрессировщики змей, обезьян, колдуны, лекари, гадалки, мастерицы татуировок, продавцы всего и вся!
Мастерица тату в черном джелаба агрессивно хватает руку европейки, тут же набрасывает причудливый узор, рисунок и требует 100 дерхам.
Под вечер накал страстей не утихает, а лишь разгорается с новой силой. На торгующихся с пониманием и ласковой материнской улыбкой, как на расшалившихся детей, смотрят женщины с ведрами, идущие из хаммама.
В коммуналке Джема-эль-Фна жизнь кипит и днем, и ночью.
В этом супермаркете нужно уметь жить, крутиться и торговаться, чтобы продавец вместе с дирхамами не вынимал и душу.
Днем туристы, палимые солнцем, чтобы избежать назойливости торгашей и заклинателей змей, водоносов и дрессировщиков обезьян, всей этой жадной своры, со второго этажа ресторанов фотографируют их бесплатно.
Восток есть восток, а Запад есть запад, кто кого?
Оставшиеся в живых сбегают отсюда в тишину и покой Дворца Бахия.
Дворец Бахия
Несмотря на старинную арабскую вязь и архаичную архитектору (вдумчивый читатель, конечно, уже сосчитал количество ахов), дворец в Медине построен для одной из четырех жен гарема Бу Ахмед Сиди Муссой, великим визирем правителей Мулай-Хасана и Мулай-Абд-аль-Азиза в конце XIX века.
«Дворец Красавицы» перегорожен множеством ажурных анфилад и комнат, чтобы еще три жены и 24 наложницы ни в коем случае не смогли повстречаться и расцарапать друг другу лица. Ведь правоверный мусульманин лишь только в том случае может обзавестись гаремом, ежели его жены будут в полном согласии между собой!
Зарина, Джамиля, Гюзель, Саида, Хафиза, Зухра, Лейла, Зульфия, Гюльчатай, по порядку рассчитайсь!
Хитроумный визирь исполнил сей завет самым наилучшим способом. Комнаты – лабиринт, возле каждого из выходов деревянная тумба, где стоял охранник и через определенные отрезки времени копьем стучал, отсчитывая время и обозначая свое присутствие.
Даже мышь не проскочит мимо такой мощной охраны.
Но жены, на которых обрушились все это изящество: изразцы, резьба по мрамору, самоцветы, привозимое из дальних уголков страны, деревянные потолки, в которых узоры по вечерам перемешиваются с тенью, - особо, судя по всему, не протестовали. А если бы и посмели, то в запасе у визиря на этот крайний случай имелись Сады Менара с бассейном!
Сады Менара!
Все эти легенды о наложницах, с которыми визирь провел ночь, а на утро исчезавших в пруду, стандартны. Как и те, что тот же султан в садах Менара закопал сокровища, собранные после военных кампаний.
Султан учил плавать своих воинов, которых бросали в пруд, хочешь – не хочешь, а плыви!
В Марракеше каждый камешек сказочен, каждая история правдива, и все вместе - миф!
А когда над площадью Отрубленных Голов ночь раскрывает свой черный с алмазными звездами чертог, все ее пространство заполоняет обыкновенный маленький горожанин. Маленький человек большого города.
И весь спектакль, в бурное действо которого днем был включен турист, разворачивается для него. И причем совершенно бесплатно.
В длиннополом сером джалаба сказитель с домброй загадочным и медоточивым голосом рассказывает каждый вечер одни и те же истории. Весьма возможно именно сейчас он поведает слушателям о том, как каждый вечер в час назначенный на минарет Кутубия поднимается ученый и святой Сиди Абу эль-Аббас-эль-Сабти и спускается с него лишь тогда, когда убедится, что все слепые нищие Марракеша раздобыли себе пищу и кров. Или он поет о том, что король Мухаммед VI, переодевшись в простое джалаба, раздает горожанам лицензию таксистов, становится легендой…
Сказкой питается душа простого марокканца.
А вот другая толпа, чуть поодаль, они пожирают глазами волоокую марокканку в черном, как ночь, хиджабе.
Танец живота! Томный, сладострастный, словно всякий раз изумленная публика и не подозревает, что это - переодетый женщиной парень.
В самом центре площадь светится вечерними огнями или это апельсины, свежий сок которых, брызжущий словно фейерверк, разгоняет скуку и тьму.
По соседству - виноградные улитки - для повышения жизненного тонуса, как будто он у меня не зашкаливает, а чуть поодаль знахарь, расстелив на скатерти свои снадобья, рассказывает очередной пациентке историю о том, как избавиться от проклятия Черной Фатимы.
От проклятия Черной Фатимы избавиться можно. А от наваждения Марракеша нет.
Бой с этим городом закончен за явным преимуществом.
Лекарств от болезненной тяги к нему еще не придумали даже знахари.
Но, известное дело, «выживут только влюбленные».