Недавно по всему интернету пронеслась новость: Государственная Дума подготовила закон о клевете в интернете.
А что такое клевета? Наше русское слово «дьявол», является калькой греческого слова, которое в русской транскрипции читается как «диаболос». Этимологически это слово обозначает «клеветник», «клевещущий».
Клеветать в христианском смысловом поле - значит возверзать на ближнего поклёп. Почему же эта роль этимологически приписывается исчадию тьмы? Мы привыкли к представлению, что дьявол подталкивает нас ко греху, в том числе к клевете, но едва ли мы когда-нибудь слышали, чтобы дьявол сам рассказывал на каждом углу: де такой-то ужасный грешник и достоин обструкции.
Именование дьявола в качестве клеветника проясняется в христианской картине мира. Она подразумевает, что дух отрицанья, дух сомненья не просто рассказывает что-то плохое про таких-то конкретных людей, дух отрицанья, соперничая с Творцом, пытается очернить чистый и незамутнённый источник Света. Вот почему в христианской этике вопреки нашим ожиданиям едва ли ни основным свойством дьявола является клевета. Она же спутница вечного сомнения и беспощадного отрицания.
Нетрудно привести литературный пример. Ни в коей мере не смешивая сферу литературных условностей и христианскую догматику, процитируем стихотворение Пушкина «Демон»:
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья,
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь,
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь,
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Тогда какой-то злобный гений
Стал тайно навещать меня.
Итак, пушкинский демон всё дерзновенно отрицает и в этом смысле несёт в себе клевету на творение, хотя не говорит: такой-то сладострастник, такой-то лентяй или такой-то вор. Подобного рода конкретные реплики лишь в потенциале вытекают из общей деструктивной программы демона:
Печальны были наши встречи:
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу тайный яд.
Неистощимой клеветою
Он провиденье искушал;
Он звал прекрасное мечтою;
Он вдохновенье презирал…
Неистощимая клевета, упомянутая у Пушкина, окончательно проясняет нам странную, на первый взгляд, этимологию слова дьявол.
Мы убеждаемся: слово клевета исходно принадлежит к кругу понятий религиозной этики. Применимо ли оно к юридической практике? Мыслимо ли оно в юридическом узусе? Допустим, некоторый человек заявил в интернете: «Такой-то не умён». Тогда такой-то в принципе может ответить оскорбителю не подобной же репликой (например, «сам дурак»), а подачей иска по статье о клевете.
Тут же у суда неизбежно возникает множество вопросов: а кто и по каким объективным параметрам может измерить ум такого-то, чтобы клевета была доказана? Ну, хорошо: допустим в юридическом (а не в религиозном) смысле под определение клеветы подпадают лишь факты, проверенные или не проверенные. Например, такой-то успешно вошёл в состав правительства и на средства сомнительного происхождения построил себе где-нибудь на живописном берегу реки дачу в целый гектар, а население голодает. И дальше уж пускай суд разбирается, существует эта дача в природе или является просто плодом воображения злополучного клеветника (и даже фотографии дачи сымитированы каким-нибудь хитроумным способом - например, с помощью компьютерной графики; недаром рассадником клеветы объявлен интернет!). Однако возникает одна закавыка: для того, чтобы ограничиваться лишь фактами (а не субъективными оценками) надо определить, что такое факт. Однако в сфере факта отечественная Фемида снова обречена на блуждание. Например, существуют люди явно слабоумные иногда просто с медицинскими диагнозами. Это факт. Тогда высказывание «Такой-то не умён» придётся- таки, засучив рукава, рассматривать в судебном порядке при подаче соответствующего судебного иска.
Где граница между передёргиванием фактов и оценочным суждением критического характера? Поскольку эта граница очень зыбка, а сфера языка и наша речевая деятельность вообще нередко лежат в оценочном поле, то судам работы явно прибавляется и добрая половина граждан страны рискует на обещанные Думой два года угодить за решётку по статье о клевете. Вот что бывает, когда сокровенно религиозный опыт человечества поспешно проецируется на сухую юридическую сферу!
Однако всё немедленно «встаёт на свои места», как только мы выявляем исторические корни закона о клевете, а они прозрачно и узнаваемо уходят в сравнительно недавнее советское прошлое. Атеистическое государство для своих нужд использует исходно религиозные единицы смысла.
В советской мифологии всегда существовал заокеанский враг, который неустанно клевещет на советский строй и мешают нашему движению к светлому будущему. Отрекшись от старого мира, творцы советской идеологии заимствуют у него религиозные параметры. Так, светлое будущее заменяет христианский рай. Преграждающий к нему путь заокеанский враг заменяет врага рода человеческого; недаром он клевещет, как подобает дьяволу. В советской картине мира отчётливо сохраняется религиозное представление о клевете как о глобальном очернительстве, не равном просто дезинформации, светскому представлению о фактической ошибке или неточности.
В традиционной советской риторике вообще нередки религиозные вкрапления (разумеется, переосмысленные до своей противоположности). Например, в сталинский период с подачи возглавившего страну бывшего ученика семинарии было употребительно словосочетание «иуда Троцкий». Там, где является советский Иуда, по-своему органичен и Нью-Йорк, город жёлтого дьявола, сатирически изображённый в одноимённом рассказе Максимом Горьким, советским классиком.
В более поздние советские времена был в ходу такой плакат:
Своей стряпнёй предатель Солженицын,
Впадая в клеветнический азарт,
Так служит заграничным тёмным лицам,
Что поднят ими как бы на штандарт.
В приведенном тексте всё пронизано религиозными аллюзиями. Предатель, который одновременно и клевещет, сопоставим с классическим Иудой. Тёмные лица - это служители тьмы, участники некоего бесовского шабаша. Указание на то, что Солженицын служитразнузданной западной пропаганде, опять-таки исходно подразумевает религиозное представление о принадлежности человека силам Света или тьмы, о выборе между Светом и тьмой, который человек совершает перед лицом вечности.
Поэтому речь идёт не столько о службе, сколько о служении. Не говорится, например, о том, что Солженицын работает на американском радио «Свобода» или публикуется в таком-то зарубежном журнале. Сообщается о том, что инакомыслящий писатель служит силам тьмы, что его внутренне око помрачено враждебной Советам пропагандой и потому оно утратило способность видеть светлое будущее. Смысловой противоположностью такого политического «умопомрачения» в исходно христианском контексте является, например, устремление к незаходимому Свету: «Господу Богу твоему покланяйся и Ему одному служи!». На Его место авторы стишка очевидно ставят советских идолов.
Наконец, в стишке говорится об особом азарте клеветы, т.е. не просто о приверженности Солженицына к западноевропейским ценностям, а об антисоветском раже писателя, о некоем бесовском исступлении.
Генетически оно сродни бесовским игрищам древности и средневековья. Из древних летописей известно, что супостаты рода человеческого являлись к отшельникам, искушая их всякого рода бесовскими игрищами, пениями и плясками. Например, в древней «Повести временных лет», творении Нестора-летописца, имеется весьма цветистый рассказ о том, как бесы сбили с толку одного подвижника именем Исаакий. В летописи рассказывается о том, как он пляшет под музыку бесов, а потом падает в изнеможении. Тимпаны, дудки, свирели - всё в распоряжении бесов-искусителей.
В аналогичном (но, разумеется, искажённом, переиначенном до противоположности) смысле Солженицын на плакате как бы пляшет под дудку разнузданных зарубежных пропагандистов. Вот откуда азарт, своего рода оргиастическое исступление!..
Как видим, в советской иконографии слову «клевета», «клеветать» придаётся почти религиозный смысл. Учитывая, что Вяткин, автор закона о клевете в интернете, застал советский период, сразу становится понятно, что к чему, и наивных вопросов о том, а как собственно понимать клевету, более не возникает.
Клеветник в понимании Вяткина есть тот, кто развесил уши, куда из-за океана непрерывно течёт либеральная пропаганда. Будучи ей подвержен, несчастный клевещет на нынешних столпов официальности, решительных патриотов. И неизбежно накликает на себя двухлетний тюремный срок.
Не говорим о горячих временах культа личности, когда чекисты с наганами врывались в квартиры мирных граждан, поскольку разнарядка требовала немедленно стольких-то арестовать, и дьявольская мясорубка непрерывно работала. В сравнительно более спокойный и стабильный брежневский период, когда страна испытывала моральную усталость и своего рода депрессию после глобальных потрясений, которыми был так богат XX век, всё-таки существовали какие-то идеологические догмы. Для того чтобы привлечь человека, например, к ответственности за клевету на советский строй, всё-таки требовался хотя бы какой-то формальный повод.
Ныне же это вовсе не обязательно, поскольку нет устойчивых идеологических догм, в отклонении от которых можно было бы обвинить такого-то или такого-то. Вот откуда проистекает практически безграничная авторская свобода в законотворчестве Вяткина и ещё большая свобода хватать за руку любого, кто хоть что-то вякает в интернете, хоть немножко шебуршит.
По-своему актуализируется известный тезис, который молва упорно приписывает Людовику XIV: «Государство это я». Те, кто пишут законы, сами же определяют, как и к кому эти законы применить. Поэтому, например, сам Вяткин, автор закона о клевете заведомо не может быть привлечён к ответственности по означенному закону. Как гарант защиты государства от клеветы сам может быть уличён в клевете?
Автор блога «Кодексы РФ» пишет в Яндекс Дзене, что де статья за клевету позволяет выявить злоумышленников, которые пишут в интернете бяку и каку, прикрываясь своей анонимностью. «Уверенность в безнаказанности позволяет пользователям социальных сетей клеветать и оскорблять другого человека или группу лиц, не чувствуя за это никакой ответственности. Интернет дает возможность сохранить анонимность, и люди используют это в корыстных целях. Однако эта уверенность – иллюзия, ведь теперь существует закон о клевете в интернете», - читаем в статье «Уголовное наказание за клевету в интернете» (zen.yandex.ru).
Не говорим уж о том, что процитированный автор сам маскируется, принципиально иное: наличие какого угодно замысловатого псевдонима не говорит о том, что человека невозможно вычислить. А вот авторы карательных законов по понятным причинам остаются заведомо неподсудными. Творят, что хотят.
Чаадаев писал в одном из своих «Философических писем» (письмо второе): «Одна из самых поразительных особенностей нашей своеобразной цивилизации заключается в пренебрежениями удобствами и радостями жизни. Мы лишь с грехом пополам боремся с ненастьями разных времен года, и это при климате, о котором можно не в шутку спросить себя, был ли он предназначен для жизни разумных существ». К замечаниям Чаадаева о суровом российском климате, выражением коего являются российские морозы, хочется добавить, что декабрь - один из календарных пиков извечной российской непогоды - сопровождается ещё и мраком. Светает поздно, а темнеет рано, привычное сочетание мрака и холода образует состояние мира, близкое к полярной ночи. Дня почти нет…
Сейчас декабрь.
Грешным делом думается: только в такое неизъяснимо мрачное промозглое время мог возникнуть закон о клевете в интернете.
.