Игровое поле было разбито на крошечные аккуратные клетки. Некоторые из них были раскрашены в настоящие цвета – в синий, в зеленый, в желтый и красный. Но остальные, и таких было большинство, оставались совсем черными, словно кто-то, выкрасив несколько первых квадратиков, бросил кисть, убежал, занялся чем-то более интересным и важным. Артем пару раз честно пытался закончить чужую работу. Но его акварельки лишь посмеивались над ним, оставляя на угольно-черной пластмассе грязные водяные разводы.
Потом мама объяснила ему, что цветных клеточек и должно быть немного, что таковы правила игры. И что черный цвет тоже настоящий, может быть даже самый настоящий, потому что, говорила мама, он содержит в себе все остальные цвета и оттенки.
Это, конечно, было не очень понятно – сколько ни всматривался Артем в разделенную на квадраты черноту, она вызывала в нем лишь рефлекторное чувство протеста: так потемневшие к вечеру оконные стекла неизбежно запускали цепочку событий, результатом которых всякий раз становилось одно и тоже – зубная паста и щетка, одеяло с подушкой и полная, уже окончательная темнота за закрытыми веками.
Еще мама рассказала ему, в чем состоит игра и как она называется. И если первое вызвало в нем желание немедленно начать составлять из букв слова, как можно больше слов, то от второго остался один только квадратик с буквой Э. Игра называется э… называется э-э-э…
Он подержал черный квадратик на ладони, рассмотрел микроскопические цифры 1 и 0 в правом нижнем углу и бросил букву в общую кучу. Затем тщательно перемешал фишки, старательно имитируя мамины движения, и, набрав полную ладошку колющихся пластмассовых букв, начал выкладывать их одну за другой на игровом поле.
Это было самое интересное, от этого у него неизменно захватывало дух. Казалось совершенно невероятным, непостижимым, что на его ладони может вдруг уместиться целый мир, – названия всего-всего, что только есть и что когда-либо будет. Что-то из этого он уже знал и знал очень хорошо.
Вот, например, А. Это совсем не буква, это то, что доктор просит его сказать, когда засовывает Артему в рот шершавую плоскую палочку, немного прижимая язык, чтобы получше разглядеть больное, покрасневшее горло. А вот УМ. Это тоже есть у Артема, наверное, это в голове, но он не уверен. Но точно знает, что у него это есть – мама не раз говорила, что он умный. А как можно быть умным, если у тебя нет ума?
Но больше всего ему нравилось составлять неизвестные, неведомые до поры до времени слова. Вот он берет первые попавшиеся четыре квадратика – и получается КЛАН. Это слово на вырост. Слово, которое он обязательно узнает, но только когда немного подрастет. Но составить его Артем может уже сейчас – чем не чудесная игра! Или вот – слово БИТ. Тоже непонятно что, но когда-нибудь он узнает и это слово. И еще много-много других, не менее загадочных и красивых слов. Это как дверь, за которой находится то, что еще только будет, – школа, первый класс, уроки, дневник, учителя… Эта дверь пока закрыта для него и будет закрыта еще целый год. Но уже сейчас можно ненадолго заглянуть в замочную скважину, подсмотреть, совсем чуть-чуть, что там за ней, за этой дверью, какие слова…
В коридоре послышались шаги, звякнули друг о друга тарелки и блюдца, и кто-то открыл на кухне кран. Пошла горячая вода – газовая колонка включалась с сильным хлопком, и дверь в комнате всякий раз тревожно вздрагивала.
«Сейчас будут мыть посуду!» – понял Артем. Он вскочил, уронив на пол с дивана несколько звонких букв, торопливо отыскал затерявшиеся в разных концах комнаты тапки, на цыпочках подкрался к двери.
На кухне ворочались, гремели тарелки, непродолжительные паузы заполнялись звуком текущей воды. Стараясь не шуметь, Артем нажал на ручку двери, выскользнул в коридор и, сделав три беззвучных, подгоняемых нетерпеливыми мурашками шага, заглянул на кухню.
Струя воды сиротливо разбивалась об оставленные в раковине тарелки, ложки и вилки, брызги летели во все стороны, замирая заостренными с одного конца овальными каплями на потертом линолеуме.
Артем внимательно осмотрел пустую кухню, словно надеялся отыскать чье-то молчаливое присутствие в высоких пыльных углах, за холодильником или под двумя массивными, застеленными клеенкой столами (один их, другой не их). В этот момент кран дернулся от перепада давления, ложки тревожно шевельнулись в раковине, и несколько теплых капель попали Артему на лицо. Он машинально потянулся к крану, чтобы выключить воду, но вовремя вспомнил и остановился – воду открывал не он. А значит, прикасаться к крану нельзя – так говорила мама. И не уставала повторять это чуть ли не каждый день.
Артем еще раз оглядел пустынную кухню, почесал коленку и вернулся в комнату. Вновь уселся на диван, какое-то время прислушивался к происходящему в квартире, затем вздохнул и склонился над разделенным на клетки игровым полем.
На кухне резко, хлопком возобновилось мытье посуды. Вилки и ножи остервенело громыхали в эмалированной мойке, тарелки и чашки при соприкосновении с прибитой к стене сушилкой издавали нарочито громкие надтреснутые звуки. Наконец посудомоечная какофония стихла, шаги сердито простучали в обратном направлении – из кухни через коридор и дальше, с силой хлопнула дверь второй (не их) комнаты.
В наступившей тишине Артем задумчиво переставлял черные квадратики с буквами. Скоро должна была прийти мама. Скоро мама должна была прийти. Мама придет уже скоро. Мама скоро уже придет. И тогда не будет так скучно и так тихо. А будет весело-весело-весело. Мама скажет…
Артем вдруг застыл над игровым полем, с изумлением перечитывая – по слогам, как его учили – короткие, ничем не примечательные слова, без предупреждения сросшиеся друг с другом в нечаянное ожерелье смысла, в первое в его жизни, составленное из букв предложение: ТАК БЫЛО НЕ ВСЕГДА.
Андрей Гуртовенко. "Рудит". Читать полностью:
https://topos.ru/article/proza/rudit