Продолжаем разговор о прототипах героев булгаковского "Театрального романа" ("Записок покойника").
«Миша поразил меня своим смехом. Он начинал смеяться внезапно - "ах, ах, ах", - причем тогда все останавливали разговор и ждали. Когда же отсмеивался, то вдруг старел, умолкал.
"Какие траурные глаза у него, - я начинал по своей болезненной привычке фантазировать. - Он убил некогда друга на дуэли в Пятигорске, - думал я, - и теперь этот друг приходит к нему по ночам, кивает при луне у окна головою".
Мне Миша очень понравился.»
Многих в романе Булгаков изобразил с иронией и неприязнью. А вот к "Мише Панину" он полон нежности. Кто же такой этот "Миша Панин"? А это легендарный завлит МХАТА Павел Александрович Марков!
Он, в свою очередь, тоже пишет о Булгакове с большой симпатией:
Он поразил нас с первого взгляда. Было в нем какое-то особое сочетание самых противоречивых свойств. Молодой, хорошо, даже с оттенком некоторого франтовства одетый блондин оказался обладателем отличных манер и совершенно ослепительного юмора. Он воспринимал жизнь с каким-то жадным, неистощимым интересом и в то же время был лишен созерцательности.
Михаил Афанасьевич обладал действительно огромным обаянием, острым и неожиданным. Он был, конечно, очень умен, дьявольски умен и поразительно наблюдателен не только в литературе, но и в жизни. И уж, конечно, его юмор не всегда можно было назвать безобидным — не потому, что Булгаков исходил из желания кого-либо унизить (это было ему противопоказано). Но порою его юмористический талант принимал, так сказать, разоблачительный характер, зачастую вырастая до философского сарказма.
Кем же был Марков во МХАТе?
Что это за профессия - завлит - я уже немного рассказывала. Завлитами были такие знаменитые театроведы, как Борис Алперс и Григорий Бояджиев. Павел Марков стоял буквально у истоков профессии - молодой талантливый критик, он был приглашен во МХАТ в 1925 году.
Художественный театр тогда как раз вернулся из триумфальных гастролей 1922 – 1924 годов по Западной Европе и Америке. Гастроли укрепили МХАТ в его славе и в то же время поставили на перепутье: новое время требовало обновления эстетики, решения новых задач - и художественных, и общественных.
Станиславскому и Немировичу-Данченко непросто было найти новый путь театра в резко изменившейся постреволюционной жизни. (С этим во многом связаны и все те конфликты, которые описал в своем романе Булгаков). Им просто необходим был компетентный молодой помощник, чтобы примирить наметившиеся противоречия.
Таким помощником оказался перспективный, умный, эрудированный театровед и филолог Павел Марков.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова рассказала, как произошла "поимка" молодого специалиста:
"...Они долго разговаривали в кабинете Владимира Ивановича — Немирович-Данченко, Марков и Василий Васильевич Лужский. И когда, прощаясь, Павел Александрович сказал, что он подумает о работе в МХАТ, Владимир Иванович ответил: “Что же думать? Ведь вы уже начали свою работу у нас”.
Марков заведовал литературной частью МХАТа в 1925 - 1949 гг. Какой бы знаменитый спектакль тех лет мы ни вспомнили - Павел Александрович "приложил руку" к его появлению и существованию. Именно он предложил делать ставку не только на драматургию, но и на инсценировки современной прозы. Приглашать к сотрудничеству молодых интересных писателей - Олешу, Фадеева, Булгакова...
Слово последнему:
Показывался Миша Панин и каждый раз, проходя, для поощрения меня, жал мне предплечье и проходил к себе в дверь, за которой, как я уже узнал, помещался его аналитический кабинет.
Работник литчасти МХАТа Михаил Рогачевский писал об этом "аналитическом кабинете":
"В те годы литературная часть стала «мозговым центром» театра, его репертуарным штабом, пресс-бюро, драматургической лабораторией. Узенькая, вытянутая, похожая на каюту, с «фирменной» МХАТовской решетчатой дверью комнатка литературной части, забитая кипами пьес и бумаг, была местом притяжения лучших сил советской драматургии. Здесь ... шли жаркие споры, рушились надежды и складывались драматургические судьбы. Сюда тянулась наиболее мыслящая часть труппы, приходили режиссеры «за пьесой», актеры «за ролью» и весь театр — для разговора «по душам». Здесь происходили знакомства и встречи, завязывались творческие содружества, возникали мысленные очертания будущих спектаклей. Эта творческая атмосфера складывалась благодаря усилиям П. А. Маркова, а позже, с 1933 года, ее поддерживал и развивал Виталий Яковлевич Виленкин, внесший свой немалый вклад в создание МХАТовского репертуара, ставший подлинным духовным единомышленником Павла Александровича".
Марков сумел найти, так или иначе, общий язык и с консервативными МХАТовскими "стариками", и с молодежью. Он был глубоко интеллигентен и предан своему театру - и в то же время умел широко взглянуть на события, эпоху, художественные процессы. И с Булгаковым в годы службы писателя во МХАТе у него тоже сложились теплые добросердечные отношения.
Обратимся вновь к роману. Когда пьесу Максудова после долгих прений принимают к постановке, Бомбардов говорит ему:
Думаю, что это сделали Панин со Стрижом. Но как они это сделали - неизвестно, ибо это выше человеческих сил. Короче: это чудо.
Именно он помогал Булгакову найти себя в драматургии, потому что поначалу инсценировки "Белой гвардии" были ближе к прозаическим, чем к драматургическим законам.
Сочувственно, но не раздавая однозначных оценок, сам Марков пишет о катастрофе с "Мольером" (по пьесе "Кабала святош"), жестоко рассорившей театр и Булгакова:
Эта встреча МХАТ с его любимым драматургом оказалась противоречивой и драматичной по результатам. В самом восприятии пьесы театром заключалась несомненная двойственность. Расхождения коренились уже в том, что Булгаков считал себя вправе предполагать в зрителе знание роли и значения Мольера в мировой литературе, а Станиславский рассчитывал на зрителя свежего и непосредственного, может быть впервые знакомящегося с образом Мольера. Спектакль имел много несомненных достоинств. Вильямс отлично угадал стиль эпохи, атмосферу пьесы, некоторую загадочность и таинственность отдельных ее сцен. Спектакль был отлично ритмически построен; не только образы, характеризующие «кабалу святош» (первоначальное название пьесы), но и такие многоплановые образы, как Людовик (Болдуман), были сыграны с исчерпывающей точностью. Однако в театре не нашлось исполнителя, способного по самой своей индивидуальности воплотить сложный образ измученного поэта, переходящего от надежды к отчаянию, борющегося за свое дело и всеми путями обороняющего и себя, и свое счастье, и свое искусство. Против спектакля резко выступила «Правда», и он был снят с репертуара.
Это не значит, что служба самого Маркова во МХАТе была безоблачной.
Еще в "Театральном романе" Булгаков показывает Маркова человеком, который "знает приемы" взаимодействия с руководством, но ходит по тонкому льду:
Ваше счастье, Сергей Леонтьевич, - сказал Иван Васильевич, единственный раз попав правильно, - что вы не изволите знать некоего Мишу Панина!.. (Я похолодел.) Это, я вам скажу, удивительная личность! Мы его держим на черный день, вдруг что-нибудь случится, тут мы его и пустим в ход...
***
- Если бы вы вели себя тихо, - продолжал Бомбардов, - слушались бы
советов, согласились бы ...то не было бы ни того, ни другого. На все существуют свои пути и приемы.
- Какие же это приемы?
- Их знает Миша Панин, - гробовым голосом ответил Бомбардов.
Неудивительно, что глаза Маркова казались Булгакову "траурными, будто он застрелил друга на дуэли в Пятигорске". По сути, ему приходилось выполнять очень сложные административные задачи, быть и психологом, и политиком.
В конце 40-х гениальный завлит ушел, не приняв нового пути развития театра. А в 55 году вернулся и прослужил до 1959 года. В те годы он держал курс на классику и пытался вернуть в театр принципы режиссуры Немировича-Данченко.
Энергии Маркова можно было позавидовать. После второго и окончательного ухода из театра он долгие годы преподавал. Продолжал писать статьи. Собирал в своем доме всю московскую творческую интеллигенцию. Работал в разных театрах, в том числе и режиссером. Он прожил до 83 лет, оставив по себе самую добрую память в театральном сообществе и колоссальное количество умных и точных работ о театре.
И эти работы я еще не раз буду цитировать в будущих постах о "Театральном романе".
И конечно же, обсуждая, кто прав, а кто виноват в конфликте Булгакова с МХАТом, не будем забывать слова Павла Маркова об этой истории:
Он очень любил Художественный театр, и театр его очень любил. Это была дружба страстная, сильная, часто мучительная, но абсолютно неразрывная, порою доходившая — как в «Мольере» — до трагического взаимонепонимания.
© Ольга Гурфова
--
<<Следующий пост | Предыдущий пост>>
Предыдущие посты по теме "Тайны "Театрального романа":
Роман, ставший для Булгакова антидепрессантом
Прототип Людмилы Сильвестровны Пряхиной
--
Подписывайтесь на мой канал . И заодно узнавайте новые театральные истории и ответы на свои вопросы о театре и кино.