Как же жили студенты одного из первых советских вузов? Выпускник Московской горной академии Илья Шейнман в книге «Люди Сталинградского тракторного» вспоминал об этом так:
«Учились мы в вузе в изрядно суровых условиях, в здании, где раньше помещалось «Училище для слепых и сирот». В этом же здании, на четвертом этаже, помещалось и наше общежитие. В доме шел непрерывный, затяжной ремонт, и мы всегда ходили измазанными, в глине и известке. В спальнях стояли нары, на нарах лежали- матрацы, набитые стружкой. Мы сидели на лекциях в валенках, в пальто, в тулупах. Преподаватели часто тоже приходили в валенках. Помню, у профессора Гребенчи подшитые валенки были так велики, что носки их загибались кверху. Написав что-нибудь на доске мелом, профессор Гребенча стирал написанное рукавом и тут же отряхивал рукав. Поднималось много пыли.
Питались мы скудно, приходилось посылать, например, студенческую делегацию в Донбасс за салом. В течение нескольких дней после этой поездки мы подкреплялись супом, в котором плавали кусочки сала.
Почти каждому из нас приходилось, кроме учения, работать. Сверх того, многие имели колоссальную общественную нагрузку. Приходилось работать в десятках разных комиссий. Все это не позволяло нормально учиться. Занимались напором. К началу зачетной сессии садились на месяц и «зудили» днем и ночью. Чертили иногда по двадцать часов подряд».
Профессор Гребенча, похоже, был в те годы притчей во языцах, его вспоминают практически все выпускники. Василий Емельянов, наш Ядерщик, совершенно независимо от Шейнмана, писал в своих мемуарах: «До сих пор стоит передо мной фигура профессора по математике М.К. Гребенчи в изношенном пальто, напоминающем какой-то странный мешок, который он подпоясывал сплетенной из мочалы веревкой. Потирая озябшие руки, он брал мел и говорил нам об основах дифференциального исчисления, силясь написать мелом уравнения: мел крошился, царапал доску и не писал».
Впрочем, уроженец молдавского села с шикарным названием Малаешты, был знаменит не только внешним видом. Как вспоминал еще один выпускник МГА, известный нефтяник Иван Сергеевич Поляков, ему «запомнились изречения из студенческого фольклора: «Кто у Гребенча (профессора-математика, строго экзаменовавшего студентов) не бывал, тот страха не видел», «Сдав экзамены по математике, останешься студентом МГА».
Михаил Кузьмич Гребенча работал в институте практически со дня основания, причем поначалу немногим отличаясь от студентов. Биография, по крайней мере, у него была практически та же.
Студент физико-математического факультета Московского университета в апреле 1918 года вступил добровольцем в ряды Красной Армии. Участник Гражданской войны, принимал участие в боях на Южном фронте, контужен, после чего был демобилизован в октябре 1918-го. По возвращении с фронта восстановился в Московском университете, который окончил в 1919 году.
В том самом голодном 19-м году устроился на работу в Московскую горную академию, да так и провел здесь всю свою жизнь. В 1920 году стал профессором, заведовал математическим кабинетом – так тогда называли кафедры. После разделения академии на шесть вузов руководил той же кафедрой в Московском горном институте, который он однажды даже возглавил.
Случилось это так. Во время знаменитой паники в середине октября 1941 года, во время наступления немцев на Москву, директор (так тогда называли ректора) Горного института М.Г. Акопов сбежал из города. После такого конфуза решением Всесоюзного Комитета по Высшей Школе (ВКВШ) заведующий кафедрой высшей математики профессор М.К. Гребенча с 17 октября 1941 г. был назначен исполняющим обязанности директора МГИ. Главная задача, которую ему поставили – обеспечить планомерную эвакуацию института в Караганду. С задачей Михаил Кузьмич справился, эвакуацию обеспечил, но сам уезжать из Москвы отказался.
В институте, как я уже говорил, он проработал всю жизнь – и не только здесь. Гребенча не был ученым-математиком, но считался одним из лучших педагогов и методистов по этому направлению, поэтому много работал в Московском городском педагогическом институте, где тоже возглавлял кафедру. А уметь научить математике не менее важно, чем двигать вперед эту науку, поэтому в создании знаменитой советской школы математиков есть немалый вклад и Михаила Кузьмича.
Конечно же, и в Горном институте Гребенча продолжал оставаться легендой. Вот как о нем и о других преподавателях Горного вспоминал профессор Е.А. Котенко, учившийся в институте уже после войны:
«Нам говорили, что профессор Гребенча - талантливейший математик, его очень ценил знаменитый Киселев - глава московской школы математики, по учебникам которого мы изучали интегральное и дифференциальное исчисления. Говорили, что Гребенча - цыган, мальчишкой отставший от своего табора и застрявший в Москве. Тут он проявил невероятные природные способности, всех поражал молниеносной скоростью постижения всех премудростей науки, взошел яркой звездой, стал профессором столичного вуза.
Цыган-математик прекрасно играл на скрипке и собирал в своей квартирке на чаепитие «могучую кучку». Его тесноватая квартирка размещалась в одном из небольших жилых домиков, находившихся во дворе института. У Гребенчи проходили настоящие литературно-музыкальные вечера. На пианино играл знаменитый профессор и первый руководитель маркшейдерской специальности седобородый могучий старец Петр Константинович Соболевский, которого я еще застал, учась на первом курсе. Соболевский при мне жил в здании института, на первом этаже, а наше студенческое общежитие размещалось на пятом.
У Гребенчи всегда бывал профессор теоретической механики, доктор технических и педагогических наук Иван Михайлович Воронков, о котором ходили слухи будто он граф и очень религиозный человек. Говорили, что Воронков пожертвовал крупную сумму денег на ремонт церкви, расположенной на Малой Калужской площади, неподалеку от нашего института. Недавно, летом 1998 года, один доцент МГГУ, бывавший дома у Ивана Михайловича на Якиманке, рассказывал, что профессор собирал старинные иконы, в одной его маленькой комнатке все стены были увешаны ликами святых - настоящий иконостас. В этой комнатке всегда мерцали лампады, здесь профессор в уединении свершал молитвы. На вечерах у Гребенчи Иван Михайлович читал свои оды и сонеты.
Непременным участником литературно-музыкальных пятниц у Гребенчи был профессор графики (черчения и технического рисования) Фред Генрихович Де Лионде – обрусевший француз, заядлый охотник, проводивший семинары в тандеме с любимым охотничьим псом, прекрасный рисовальщик и добрейший человек.
В собраниях «могучей кучки» участвовал и наш декан, профессор Г.М. Еланчик со своей скрипкой. Получался скрипичный дуэт Гребенча и Еланчик в сопровождении пианино - Соболевский.
Добавлю лишь, что практически все упомянутые профессора – и Гребенча, и Воронков, и Де Лионде, и Еланчик - достались Московскому горному по наследству от Московской Горной академии. Не успел там поработать разве что только основоположник изучения геометрии недр в России профессор Соболевский – легендарный русский и советский ученый-горняк польского происхождения, у которого были три имени (Станислав-Петр-Сигизмунд), но использовались только два: сам он предпочитал именоваться Петром, но дети записывались по отчеству как Станиславовичи.
Впрочем, поляки всегда были хорошими горняками. Студенты геологического факультета Фадеев и Блохин наверняка успели послушать лекции профессора кафедры горной механики Феликса-Юлиана Николаевича Шклярского - основателя отечественной горной электротехники и дедушки Эдмунда Мечиславовича Шклярского, известного рок-музыканта и лидера группы «Пикник».
Думаю, теперь вы можете немного представить ядреность типажей преподавателей Московской горной академии. Кстати, во времена, когда учились мои герои, смешение «старой и новой России» в стенах академии было гораздо заметнее. Здесь одновременно преподавали люди, стоящие на двух полюсах тогдашней социальной иерархии. Курс по государственному строительству, к примеру, читал Михаил Иванович Васильев-Южин – старый большевик, 11 раз сидевший в тюрьме и дважды побывавший в ссылке, личный друг Ленина, посланный им на восставший броненосец «Потемкин», но опоздавший, после революции - заместитель председателя Верховного суда СССР и один из создателей советской юстиции.
И одновременно с ним на том же этаже трудился Николай Алексеевич Путята, представитель одной из самых известных российских дворянских фамилий, сын первого штатного консула Российской империи в Австралии и выпускник Императорского Александровского лицея. И ничего – работал аристократ на кафедре у Гребенчи, читал студентам курс математического анализа.
Кстати, дворянин Путята так и прослужил всю жизнь вузовским преподавателем, по крайней мере, в 1942 году он еще исполнял обязанности заведующего кафедрой теоретической механики в Московском Горном – это последнее упоминание о нем, которое я нашел. Книги издавал по интегральному исчислению, до сих пор их в библиотеках можно найти – и никто, кстати, аристократа не трогал. А вот большевика Васильева-Южина расстреляли в 1937-м.
"Превратности судьбы!" – говорил в таких случаях чеховский герой.
__________________
Это глава из моей новой книги "Люди со старой фотографии". Книга выкладывается бесплатно, почитать можно здесь - https://author.today/work/99947