Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15
Маринка не знала, сколько времени прошло. Боль ненадолго утихала, а новая волна оказывалась сильнее… Данькина обещанная хворостина, может, и не была бы лишней – вынуждена была признать упрямая девчонка…
Смотритель маяка, Платон Петрович, давно собирался пересмотреть старые рыбацкие сети, которые он хранил в старом домике. Сейчас уже вечерело, и Платон Петрович с сомнением посмотрел в сторону домика: пожалуй, сетями стоит заняться завтра… И почему-то всё-таки пошёл к старому дому…
Дверь была приоткрыта. Смотритель маяка осторожно вошёл в домик… изумлённо поднял брови. Да ладно!.. И не такое видел старшина за былую службу!
Честно говоря, бывший ротный старшина повидал немало за годы службы… И вроде не робкого десятка был Платон Петрович, а ноги подкашивались, руки тряслись. Взял девчонку на руки, бережно понёс к своему дому. Выбежала жена. Молодец, Варюха! Склонилась к девчонке, что-то сказала – ласковое, негромкое. Девчонка глаза прикрыла, чуть улыбнулась почерневшими, искусанными губами. В машине Варя держала Маришкину голову у себя на коленях, гладила её волосы, когда девчонка металась от боли.
Доктор принял Маришку в свои руки, отнёс в родильный зал. Паршивая девчонка рвалась и кричала:
- Я сама!.. Я не дам… кесарево!
-Какое кесарево! – Доктор чуть не плакал. – Его утром надо было делать!
Сам удивлялся, где берёт такие ласковые слова – в то время, как ему страшно хотелось хорошенько отшлёпать девчонку по её красивому месту… откуда красивые ноги растут. А вместо этого Евгений Александрович быстро говорил:
- Ну, давай, моя хорошая! Давай, хорошая моя девочка! Конечно, сама! Ну, вот, молодец! Ещё давай постараемся! Ну, отдохни секундочку, сил наберись! Ты же умница, ты у меня сильная!
Мальчишка-доктор отчаянно верил, что она сильная, эта упрямая и смелая девчонка… И всё обойдётся!!!
И вдруг счастливо заорал:
- Нуууу! Вот он, наш десантник!!! Я ж говорил… я знал, что он таким и будет! Смотри, красавец какой!
Мальчишка радостно кричал – прямо перекрикивал восторженные слова доктора. Маринка прошептала:
- Дааня!
Приподнялась, успела рассмотреть Данькины брови, а ещё ушки и крошечные пальчики – совсем как у Данечки… И тёмные волосики, Данины…
А потом… Мир закружился, и Марине снова показалось, что она летит в сверкающую черноту… И у доктора оборвалось сердце: он видел, что Маринка летит в эту черноту. Видел, как она устало прикрыла глаза... И тут же распахнула их - в наступившую темноту... Не обошлось… И молодой врач не вытирал крупных слёз, не стеснялся, что плачет. Шептал:
- Прости… что не уберёг тебя…
А Маринкино сердце безмолвно кричало:
- Папочка!.. За что ты так с нами… со мной, с Даней… С Серёжкой…
Они с Даней решили, что сына назовут Серёжкой – так звали Данькиного отца, сержанта Демидова…
- Папочка… за что…
Маринка помнила, с чего началась эта темнота в её глазах… А потом неожиданно, пугающе возвращалась – в доме отца, когда Стасик с ухмылкой сказал, что Маринин отец разрешил ему – всё… когда она ударилась об острый камень в степи – и снова виском, где уже был розовый шрам… И теперь во всём мире наступила темнота…
Утром так безоглядно убежала из роддома – потому что до конца не верила, что темнота окажется такой безжалостной, несправедливой, что придёт в то мгновенье, когда родится их с Данечкой сыночек. Не верила – так же, как не могла до конца поверить в предательство отца…
К беспросветной темноте в глазах Маринка быстро привыкла. Только плакала потихоньку, не хотела никому показывать своих слёз. А дед Григорий тоже незаметно плакал: Маринка уверенно передвигалась по дому – так хорошо знала и любила дедушкин дом, что старалась всё сделать сама…И бабушка Катерина тайком вытирала слёзы: надо же, Маришка даже купает маленького сама! Девки-первородки часто боятся и на руки взять малыша, пеленать не умеют… А у Маришки руки стали вместо глаз…
И солдат-десантник ночью плакал, чтобы никто не видел… Оттого плакал Данька, что Маринка не видит маленького – её жалел. Случайно услышал, как рядовой Михеев сказал:
- Дааа. Жизнь! И как он теперь с ней! Бедный Данила…
Ринат в беспокойстве оглянулся – не услышал бы сержант этого олуха… Поднёс к лицу Михеева кулак. Михеев отшатнулся:
- Да я что… Я – ничего!
А Данька так и не понял Михеева: что значит – как он теперь будет… У него, у Даньки, зрение на месте, его-то чего жалеть. А Мариша… Мариночка сыночка их не видит… Данька всё время думал, как она рожала их сыночка, мучился – по-мальчишески, от незнания… в каких-то своих наивных представлениях – как это бывает… ну, когда девчонка рожает. Холодной испариной покрывался – больно… ей было… Данька был уверен, что Маринке положено безмерное счастье – за то, что вот такой тайной появился у неё под сердцем сын Серёга… за то, что берегла его, кроху, – все эти долгие месяцы, когда он, Данька, так далеко от неё. За такую любовь к нему положено ей счастье… А вместо счастья в Маришиных глазах появилась беспросветная чернота… и Маринка не видит их сына… Как жалел Данька девчонку свою! И плакал, уткнувшись в подушку, чтоб пацаны не видели… И вздыхал неслышно сержант третьего отделения Ромка Береснев…
Дед Григорий на телефон взводного, лейтенанта Кружилина, сбросил фотографии маленького Серёги. И сержант Демидов ошеломлённо смотрел на сына: он слышал, что в таком возрасте ещё невозможно понять, на кого похож малыш… Но Данила видел себя. Он даже не представлял, что можно так быть похожим – сыну на отца…
Ринат Алиев взглянул, осторожно заметил:
- Две капли воды, Данька! – И не выдержал, не скрыл изумлённый восторг: – Ну, и молодец она у тебя, Мариша твоя! Это ж подумать только: ну, как она так смогла! Данька! Это же – ты!!!
Пацаны радостно шумели, хлопали Даньку по плечу, обнимали… и сержант уже не скрывал глаза, что туманились от слёз…
Иногда по вечерам солдаты просили взводного показать им фотографии Данькиного сына. Димка Журавлёв однажды долго и очень серьёзно всматривался в маленького Серёгу, потом уверенно заявил:
- Данька! Будущий десантник! Вспомнишь меня!
И всем мальчишкам в десантной форме мир казался светлее. И сердца мальчишечьи счастливо замирали – от такой простой и самой сокровенной тайны, что когда-то случится и в их жизни…
А голос Маринкин не изменился… только бесконечно нежнее стал. Рассказывала Даньке, как Серёжка любит купаться… как настойчиво и требовательно просит грудь, как сосёт – радостно, долго, взахлёб!
- Даань! Мы так ждём тебя! – Данька тонул от Маришкиной нежности…
А потом был аж четырнадцатый Данькин прыжок – последний перед дембелем… При обычных для солдат-срочников двенадцати. Так получилось, что старший сержант Демидов умудрился больше прыгнуть – даром, что ли, хулиган… И всё равно было страшно – сидеть в вертолёте, отсчитывать минуты пред тем, как шагнуть в открытый люк. Всё равно обрывается сердце. Но сержант Демидов теперь точно знал, что он просто не может жить без прыжков, без долгих часов укладок парашютов, когда так легко получить подзатыльник от офицера – за малейшую неточность… без линий осмотров, когда от волнения сердце выпрыгивает из груди… не может жить без мгновений шального вращения в воздухе и чувства сильных, надёжных крыльев – когда раскрывается парашют.
А в дисбат отправился рядовой Томилин. И то: дисбат был временной мерой, до суда: Стасик при разборке автоматов ухитрился украсть детали АКМ – нужны были деньги на новую партию наркотиков, которые Стас удачно толкал в местном кафе во время увольнений. Даньке было очень горько – что вот произошла такая нелепая штука, и Стасик оказался в ВДВ… Утешало только то, что с парашютом Стасик ни разу не прыгал. Не поганил синеву неба… и землю не поганил – в момент приземления…
Он не стал предупреждать Маринку о приезде, не сообщил о дне своего возвращения: хотел поберечь её – чтобы не волновалась Мариша…
Данька вспоминал, как обещал Маринке, что год пролетит очень быстро… Сейчас ему казалось, что прошла вечность – так много всего случилось в их с Маришкой жизни. Из автобуса вышел, когда до Терновки было ещё далеко. Шёл пешком – через степь. Радовался родному воздуху, который поздняя осень настояла на запахе степных трав… Сел на землю. После долгой дороги Даньку покачивало. Он прикрыл глаза…
- Пошёооол! – зазвучала в ушах команда офицера… И снова качнулась синева, и сердце оборвалось в счастливом вращении, и снова – купола парашютов… Старший сержант Демидов улыбнулся:
- Серёга, расти быстрее. Я всё расскажу тебе: про парашюты и про небо… и про землю.
Счастливо вздохнул: как хорошо, что Маринка родила сына, и он теперь есть – у них с Маринкой есть сын. Вот он, старший сержант Демидов, сидит здесь, в степи, а сын есть, и в эту секунду Маринка, наверное, кормит его грудью… У Даньки закружилась голова, и просто невозможно захотелось увидеть, как Маринка кормит маленького…
Мариша уложила Серёжку, присела рядом, тихонько покачивала колыбельку. Колыбелька была самой настоящей: Данькины дядьки раздобыли где-то – плетёную, лёгкую, и покачивалась она м так ласково и нежно, что Маринка радовалась.
Данька совсем бесшумно открыл дверь в комнату, а Марина прошептала:
- Даааня!..
Через секунду Данька держал её на руках, целовал лицо, прикрытые глаза, волосы… А у Маринки дух захватило от его сильных рук. Ей казалось, что она летит-летит… наверное, как Данька с парашютом. Она тоже целовала Данечкино лицо, влажные ресницы, гладила его волосы…
Вечером они вместе купали крошечного Серёжку. Старший сержант Демидов робел немного, полностью подчинялся строгим Маришкиным командам, но вскоре привык – убедился, что Серёжка только на вид такой хрупкий, а на деле он крепенький и очень уверенный. И опять влажнели Данькины ресницы: Маришка… любимая, родная!
Продолжение следует…
Начало Часть 2 Часть 3 Часть 4 Часть 5
Часть 6 Часть 7 Часть 8 Часть 9 Часть 10
Часть 11 Часть 12 Часть 13 Часть 14 Часть 15