– Декабрь – это время «Щелкунчиков». Какую версию балета вы считаете лучшей?
– С моей точки зрения – а я посмотрел все, что можно, – ближе, чем Юрий Григорович, к музыке Чайковского не подошел пока никто. Все остальное – это поверхностное использование гениального музыкального материала. У Григоровича же «Щелкунчик» – это спектакль с первой секунды до последней. Но здесь, конечно, нужно отдать должное великому театральному художнику Симону Вирсаладзе, потому что в этой постановке хореография переплетена с уникальной сценографией. Я говорю именно о спектакле Григоровича не потому, что я его танцевал в Большом театре, а потому, что я вижу, насколько лучше и насколько интереснее сделан этот спектакль. Я вообще попадаю в эту эстетику, для меня нет балетмейстера, который ставил бы сюжетные спектакли по задумке, по целостности лучше, чем он. Это следующая ступень после драмбалета – идея отображается только хореографическим текстом. И если читать о Чайковском – о его мыслях, о его переживаниях в тот момент, когда он писал музыку (тогда скончалась его любимая сестра, которая для него была олицетворением матери), – то понимаешь, что трагический вальс и адажио в «Щелкунчике», конечно, посвящены уходу сестры и ностальгии по детству. Это душераздирающая музыка. А другие авторы вообще не догадываются, о чем там идет речь. Только у Григоровича идея венчания, идея торжества мечты, обретения Машей счастья в лице принца соединяется с заложенной Чайковским мыслью, что счастья на самом деле не бывает. Героиня в конце просыпается. Несмотря на то что Чайковский написал в финале мажор, мечта существует, но принц исчезает. Весь спектакль поставлен так, что Маша и принц летят друг другу навстречу – и в момент, когда они соединяются, когда пересекаются их прямые линии, наступает прозрение и принц исчезает.
– Ваши ученики танцуют другую версию в школьных спектаклях – версию Василия Вайнонена. Что вы говорите им перед тем, как они выйдут на сцену?
– Мы детям можем подарить только две вещи – любовь и образование. Потому своим ученикам я всегда перед выходом на сцену стараюсь подарить очень много любви. Человек должен выходить на сцену с осознанием того, что в него верят, его безумно любят, и что бы с ним ни произошло, он все равно самый лучший для меня. Ну а после спектакля, если что-то не получилось, я никогда их не ругаю. Потому что обо всем предупреждаю в репетиционном процессе, объясняю: сделаешь так – упадешь, вот так сделаешь – опять упадешь. И когда это происходит на сцене, я никогда уже не повторяюсь, просто говорю: «Сам понял, что произошло? Теперь делай выводы и начинай завтра все сначала».
– Можно ли по тому, как ученица танцует Машу, понять, будет у нее лучше получаться Одетта или Одиллия?
– Нет, никогда. Вообще дело в том, что Маша и Одетта-Одиллия – это абсолютно разные амплуа. Как правило, тем балеринам, кто танцует «Щелкунчик», не надо давать Одетту с Одиллией. Очень немногие могут исполнять и ту и другую роли. Наверно, среди современных балерин я вам никого не назову.
– В Академии русского балета дети учатся русской классике. Работают они затем в самых разных театрах, в том числе за рубежом. Насколько их учебный опыт помогает в работе и насколько вообще в Европе и Америке сейчас нужна русская классика?
– Без русской классики ни один театр мира существовать не может, потому как «продается» только она. Я постоянно повторяю гениальную фразу Джорджа Баланчина: нужно назвать все балеты «Лебединым озером», для того чтобы они приносили доход. Кроме того, самый большой доход западные артисты имеют именно с балета «Щелкунчик». Я знаю многих в своем поколении, кто жил от зимы до зимы: зимой они зарабатывали, потом весь год на эти деньги жили, потом опять входили в форму, танцевали «Щелкунчиков» каждый день «тройниками» (утренний, дневной и вечерний спектакли), а потом опять отдыхали. Касательно наших выпускников – не думаю, что сейчас многие смогут устроиться за рубежом. Во-первых, специфическое отношение к русскому паспорту, миграционные службы не всегда согласовывают рабочие визы. А во-вторых, театральная экономика настолько упала после карантина, что будет просто невыгодно брать иностранцев.
– Сохраняет ли при этом русский балет свои лидирующие позиции в мире или нас уже обошли другие школы?
– Нас с удовольствием бы обошли все, потому что русский балет в последние 10 лет находится в глубочайшем кризисе. Но нам помогло несчастье: последние 25 лет театрами руководят не творческие люди, а менеджеры, и это мировая тенденция. Балет менеджеры уничтожили практически везде. Ужасающие проблемы в Парижской опере, чудовищные проблемы в Ла Скала. Несмотря на то, что там были неплохие солисты, смотреть спектакли порой было невыносимо. Балет с историей, балет со стилем потерян везде. Наверно, в лучшем состоянии находится Королевский балет в Ковент-Гардене, но только в части, касающейся английского репертуара. Когда они начинают танцевать классику, это какие-то комические куплеты, в то время как Макмиллана, Аштона, Уилдона, Макгрегора они танцуют на очень высоком уровне. Они за этим скрупулезно следят. Но демократизация, происходящая по всему миру, когда уже ни длина рук, ни внешний вид артиста не имеют значения, уничтожает искусство. Эта тенденция уничтожила личность на сцене — всех начинают приравнивать ко всем. В настоящем балете, в настоящем искусстве это немыслимо.
– Как вам кажется, как повлияют на балет упреки, что классический танец требует насилия над телом, что стандарты должны меняться? Сможет ли балет выжить в условиях изменения общественного мнения?
– Я думаю, что в искусстве Россия просто должна отстраниться от мира. Занавес должен опуститься раз и навсегда. Мы должны жить нашими традициями, а кто не хочет – пусть на нас не смотрит, вот и все. Это наше искусство, это мы подарили балет миру, классического балета кроме русского не существует. Великие французские шедевры, которые в XIX веке приехали в Россию, именно здесь были переделаны, переосмыслены и возвращены на Запад в русском варианте. Буквально все, что там будет делаться, если честно, меня вообще не интересует. Даже когда я был очень молодым артистом, не мог спокойно смотреть спектакли Американского театра балета – на их «Лебедином озере», их «Жизели», их «Баядерке» я хохотал в голос каждый раз. Мне очень нравились многие артисты Парижской оперы, потому что они долго после Нуреева держали уровень. Но последние 10 лет даже обсуждать некого.
– При этом насколько русский балет адекватен времени? В драме герои Чехова ходят в джинсах, в опере «Риголетто» главный герой становится пиарщиком...
– Это все заканчивается, у нас скоро никто на подобные постановки ходить не будет, они уже больше никому не нужны. Театр пережил этот кризис, сейчас возвращается любовь к большому стилю. Если вы посмотрите, новое искусство больше не собирает кассу. Мы к этому пришли, особенно ситуация изменилась после карантина: слишком высока конкуренция, театры, режиссеры, актеры должны бороться за тех, кто придет в зал. А в итоге всем нужно «Лебединое озеро» – чтобы было пышно, красиво. И так и будет.
– Балет работает с телом, это главный его инструмент. Что еще должны освоить выпускники балетной школы, что они должны знать, чтобы стать по-настоящему большими артистами?
– Мне кажется, что главное – не знать, а просто из себя что-то представлять. Если ты не являешься личностью, тебя никто не запомнит. Чтобы стать кем-то, физических данных, сообразительной головы недостаточно. Нужно действительно болеть искусством. Готовиться к роли. Если бы вы поговорили с Майей Михайловной Плисецкой, вы бы удивились, как она хорошо знала Проспера Мериме, Толстого, Чехова, чьих героинь она танцевала. Вы пойдите на «Героя нашего времени» в Большой – как вы думаете, кто-нибудь из исполнителей прочитал Лермонтова? Когда человек готовится к роли, он должен изучить все то, что принесет ему пользу для этой роли. И классику, конечно, надо читать. Понятно, что в школе никому не интересен Достоевский, но когда ты взрослеешь и выходишь на сцену, тебе 22 или 23 года, его уже нужно читать. Это очень важно.
– О чем должны знать родители, отдающие ребенка в хореографическое училище?
– Прежде всего, если ребенок уверяет, что очень хочет танцевать, необходимо выяснить, сможет ли он это делать или нет. Если нет — не заниматься профанацией, не потакать глупости, перестать тратить деньги на педагогов. Если нет данных, их и не будет никогда.
– Как вы относитесь к самопиару ваших учеников, когда их «инстаграмы балерин» получают миллионы подписчиков?
– Этому нельзя противостоять, потому что это было бы вмешательством в личную жизнь. Но я считаю, что это неприлично и ничего хорошего не принесет. Хуже может быть только оголтелый пиар родителями своих чад в соцсетях.
– А дипломированному артисту стоит промоутировать себя или лучше отдать это пресс-службе театра?
– Если ждать пресс-службу театра, то не будет никогда и ничего. Нужно всегда заботиться о себе самому. Но, когда ты себя рекламируешь, нужно четко отдавать себе отчет в том, что ты делаешь и в какой форме себя преподносишь. Ты должен понимать, что ты рекламируешь и каким образом.
– Когда вы путешествуете, в какие театры стремитесь вернуться, какие спектакли посещаете?
– Как правило, всегда посещаю театры. Иногда меня приглашают, иногда сам узнаю, что происходит на сценах мира. Если еду в Париж или Лондон, я заранее проверяю афиши. К счастью, сегодня очень легко попасть в любой театр, этого не было ни 15, ни 10 лет назад. В последние годы по прилете в Нью-Йорк я сразу покупаю билет в Метрополитен-оперу. В любой день вы подходите к кассе и приобретаете билет любой ценовой категории именно на тот спектакль, который хотите увидеть. Вы можете, например, ложу купить или лечь в партере, какой бы звездный состав ни пел. Все это совершенно доступно. В прошлый Новый год я был в Лондоне, там оказались мои ученики, и мы захотели сходить на «Щелкунчика» 1 января. 31-го купили билеты и пошли на следующий день. Невероятно!
– На какие постановки вы рекомендовали бы обратить внимание в 2021 году?
– Любой большой театр в любой стране. Даже если спектакль не придется вам по душе, атмосфера, люди, музыка – это просто красиво. Вы увидите великолепную архитектуру, прикоснетесь к истории, пройдетесь по богато декорированному фойе – а потом можно уходить после первого акта. Здесь вы не прогадаете, никогда.
Беседовала Анна Гордеева, журнал «Аэрофлот Premium»
