ГЛАВА 4
Нора
Сначала мы забежали в распахнутые ворота пустого ангара, потом оказались за проломом стены, как – уж не помню вынырнули к узкоколейке, пробежали по ней, оказались возле огромного пятиэтажного корпуса, поднялись, вроде бы, на второй этаж, потом по коридору, вниз, тут я совершенно потерялся, и покорно ковылял за спасителем. Наверно, спасителем. Пока я видел только его спину и то, что ее прикрывало. Во всяком случае, вещевого горба на ней не было. Хоть и согнутые, плечи укутывал кусок зеленой материей похожей на туристическую палатку.
Прыткий сбавил ход.
Мы были в узком коридоре, между окнами и рядом дверных проемов. Пол густо крыл листопад рваных страниц вперемешку с шестеренками, зубчатыми колесиками, болтами и прочей слесарной дребеденью. Прямо передо мной покоилась содранная дверь с табличкой «Старший мастер». Прежде чем сорвать, её долго пытали, нанося глубокие увечья, а более всего досталось табличке. Крашенная жесть удержалась чудом, на одном гвозде. Трое других вырвали с мясом.
Я смекнул, что слишком долго для нормального человека рассматриваю драную деревяшку, при этом отдыхиваясь и держась за колени.
Поводырь прижался к проему окон и резким махом приказал сесть. Мне уже было так равнобедренно, что я шмякнулся задом на кучку бумаги. А он медленно приблизился к скосу, опасливо выглянул, быстро озираясь снаружи, резко присел, на карачках шмыгнул вдоль подоконника, вытянулся по другую сторону и опять произвел осмотр местности отработанными приемами заправского вояки.
Тут я смог разглядеть его. Оказалось, что ланью несся глубокий старик, не меньше семидесяти. Лицо его, сморщенное как черносливина, отличалось удивительным крючком горбатого носа и толстыми, навыкат губами, нездорового синего отлива. И уж конечно богатырские брови, крыльями мохнатой бабочки торчали над белесыми глазами. Дедушка был суров и сосредоточен как древний идол.
Тщательная разведка все же убедила его, что опасности пока нет. Меня удостоили царственного взгляда и кивком указали, куда следовало ползти. Я бухнулся на колени и «лошадкой» потащился вслед. Под ногами комкалась стенная газета, на которой изодранный летчик высматривал даль коммунизма.
Мы проползли в открытую комнату, которая оказалась промежутком сквозного коридора. В дальнем конце торчал огромный шкаф для конторских бумаг, с выпотрошенным нутром и настежь распахнутыми дверцами. Спутник мой оглянулся, залез в шкаф, поднажал заднюю стенку и открыл темный лаз. За ним обнаружилось укромное убежище. Он залез первым, я следовал покорно.
Норка тесная, но уютная, забита разнообразным хламом. Свет попадал из дыры вынутого кирпича. И только. Духота и пыль в древнем чулане показались бы курортом по сравнению с вонью тайника. В норке несло промозглой грязью. Хозяин, видимо, не следил за тем, как живет. Он поставил на место кусок фанеры и довольный собой, а может милым, уютным домом, устало привалился к горке неразличимого мусора.
Я оперся спиной о деревянную стенку.
Старик поерзал, устраиваясь, и печально вздохнул:
— И щё вы себе думаете?
Я признался, что ничего не думаю, потому что разучился это делать за последний час.
— Смотрите, же! Пришлец, а уже зашел на самого Темнеца! — воздел он руки и вдруг хитро сощурился, — А который у вас час?
Я уверенно показал левое запястье и обнаружил на циферблате жирную паутину трещин. Оказалось: в суматохе расфигачил любимый лонжин.
— Так и знал… — опять печально вздохнул старик. — Как в Далёком?
— Где? — не понял я.
— Ну, Там, где же ещё, вы думаете?
— В городе?
— Ну, так, конечно.
— Пробки, духота, народ с жары бесится. Скоро потащатся в отпуск.
— О, счастье! — проговорил он и, честное слово, у него навернулась слезинка. Старик сморгнул и протер кулаком глазницу. — Так, щё хочу сказать. Будем представлены. Будем считать, что меня звать Яшек. Иегова — знаете? Так я, так щёб ему не обидно было, Яшек. А вас?
Я назвался.
— Это забудь — уверенно заявил он. — Клич был: лютый. Значит, таким и быть. Тебя клич нарек. Хорошее имя, страшное. Пусть прирастет глубоко. Может, ты, и заслужишь милость.
Я не стал спорить со старым человеком, видать не совсем адекватным. Живет, бедолага, на помойке, потерял чувство реальности, несет ахинею.
Яшек вдруг жадно облизнулся, сощурил глаз и подхалимисто спросил:
— Водицы не осталось, бутылочки, нет?
— Откуда знаете, что была? — стараясь не удивиться, спросил я.
— Щё тут знать! — Яшек воздел ладони к небесам. — Нашел чем удивить! Положено. И паек. Нет?
Вдруг я понял, что сжимаю в кулаке презентованный пакет. Целлофан истрепался без дыр. Разжав затекшую хватку, вынул, что попалось, и протянул старику. Яшек вытаращил глаза на герметичную упаковку твердокопченой:
— Это, щё, мне? Даешь так?
— Спасибо, что подсобили — брякнул я и попытался скроить ртом «чииз», но что-то не покатило.
А дед был явно с приветом. Схватил нарезку, руки трясутся, обнюхивает как собака, лизнул, погладил и быстро спрятал за пазуху. Под серой накидкой обнаружилось брезентовая куртка, да, кажется не одна. Еда исчезла в капустных одежках.
— Фику продал, нет?
Я хмыкнул:
— Кому?
— Ну, торбнику… Денег за водицу взял?
— Нет — без стеснения соврал я.
— Таки, сохрани. Пригодятся к холоду. Топить можно. Скажу, щё, доллары горят лучше, они из тряпки, а вот еврики только дымят, без толку. Только до холода дожить нужно.
Бред хорош в небольших дозах. Болтовня это стала больно мутной.
— Яшек, вы тут место знаете, поможете добраться к выходу?
— Куда? — искренно удивился он.
— Ну, к выходу на Обводном, там, где шлагбаум. Можно другой, но лучше туда, у меня там машина припаркована.
Старик уставился, не мигая:
— Так щё, не понял?
— Чего?
— Знаешь, где ты?
— Бывший завод, кажется.
— Послушай, мальчик — Яшек наклонился ко мне и сцепил пальцы на груди. — История такая. Лет сто пятьдесят два умных еврея, притворились немцами и сложили маленький гешефт в России, то есть, мануфактуру, щёб делать галоши. И построили Русско-американское товарищество «Треугольник». Короче, «Т.Р.А.Р.М.». Дело пошло дай бог каждому. Скоро вся империя ходила в галошах «Треугольника». Потом пришли большевики, им тоже нужны были галоши, а все больше шины. Так что заводик стал «Красным треугольником». Флагман индустрии, честное слово. Но как только вернулся капитализм, флагман сел на мель и разбился вдребезги. Все развалилось. Ты меня слушаешь?
Теряя остатки терпения, я вежливо кивнул.
— Так, вот ты тут. В «Красном треугольнике». Поздравляю, нет?
— Это всё? — я не скрывал раздражение.
— Тебе мало?
Мобильник оказался на месте. Я щелкнул нокиевский слайдер и нажал быстрый вызов Сереги. Прошел первый звонок, второй и телефончик сыграл отбой. Экран потух.
— Щё, не работает, да? Ай-вэй! Кто бы мог подумать: чудо техник и дало осечку! — кажется, Яшек издевался, старый мерзавец.
Аккумулятор. Что же еще! С утра батарейка на исходе и перед поездкой забыл воткнуть в сеть. Как всегда в самом нужном месте аккумулятор сдох. Надоело, выброшу, куплю новую мобилу.
Я разогнул, сколько было можно, и протянул старику руку:
— Было приятно, мне пора.
— Да? — удивился он. — Можно один вопрос? Прошу прощения, может показаться странным. Что у тебя в карманах? Деньги не в счет.
Личный самодосмотр выявил: швейцарский ножик, зажигалку, связку ключей, солнечные очки и портмоне. Остальное богатство холостого мужчины осталось в бардачке. А вот маленькую игрушку из заднего кармана я показывать не стал. На всякий случай. Как ферзь в рукаве.
Осмотрев предметы, Яшек изрек задумчиво:
— Может быть…
Я пихнул ногой задвижку шкафа, лист фанеры сухо хлопнулся. Более не интересуясь лепетаниям Яшека, выбрался из вонючего закутка. И даже не оставил продуктовый набор нищему придурку. Так он меня достал. Старик не пытался удерживать болтовней, лишь поглядывал испуганной мышкой.
— Скажи хоть в какую сторону выход? — попросил я в досаде.
Яшек воды в рот набрал.
— Ну, и пес с тобой! Сам выберусь.
Старик запахнулся накидкой и весело пробормотал:
— Будешь искать — спрашивай Цех Тишины. Я тут держусь. Лизнецы покажут.
— Заметано. Как тока — так сразу.
— Конечно! Если доживешь ночь…
Предыдущие главы:
Начало
…В небе таяли зайчики электрических фонарей, по разрывам кативших туч бегали звезды. Над холмами крыш изливался сноп голубого огня собора. Ангел на столбе мерцал размытой кляксой прожекторов, другой — прятался на острие золотой молнии шпиля. Гудели клаксоны, музыка кафешек мешалась с гомоном проспектов, сверкали витрины, сама жизнь пульсировала энергичным током. Улицы чертились потоками красных лав автомобильных фар под гирляндами желтых лун фонарей. Даже в чернильном омуте Обводного канала прыгали блики. Эх, далеко видно, во все стороны, нет преград. Этот город, похожий на европейский, бурно встречает конец дня или суетится пред вечерним покоем. И не представляет, что совсем рядом… Вот если бы знали они. Что, удивились?
Перекинув ногу, я оседлал горловину. Красный кирпич Башни Вождя ткнул сколами в пах. Рана левого колена укусила и отстала, сломанное ребро ожгло, да и только. А холода уже давно не чувствовал я.
С тревогой и печалью окинул я взглядом распяленный пейзаж Этого Мира. Что с ним делать? Они живут, едят, спят, размножаются, радуются и спасаются незнанием. Кажется, протяни руку и вернешься. Но знаем мы, что это не так. Потому что Путь еще только предстоит найти. Он еще сокрыт он нас. Когда-то, много Ночей назад я был готов отдать все, чтобы вернуться. Но сегодня этого мало. Сегодня я хочу большего, я хочу всего.
Ветер толкнул в лицо, но крепче сжал я между ног каменный край. Пора начинать Великое Посвящение.
По праву вынул я из поясной сумки Грааль со Священной влагой, отвинтил крышку, высоко поднял в честь Неведомых и стал медленными глотками пить. Бурая жидкость стала густеть, комки попадали на язык, и давил их я на нёбе своем. Холодная и чуть солоноватая, Священная влага проникала в меня. Чувствовал я, как сила и желание растекаются в каждую жилку, наполняют вены и ударяют в голову дурманом.
Наверное, сделал я слишком жадный глоток, потому что утратил равновесие и город опрокинулся в глазах моих. Но удержался. Согнувшись и прижав грудь к кирпичу, что было недостойно, я переждал, пока мутные волны оставили голову, и распрямился, как положено. Священной влаги осталось на донышке. Засунул Я палец и медленно скреб твердеющий бурый студень. Как вкусно пить её. Вкушать ее на вершине – это счастье.
Священная влага собрана до капли. И теперь должен я посвятить Им, и никому больше. И хоть Грааль бесценен, его следовало принести в жертву.
Размахнулся Я и бросил с силой, какой никакому воину не стало, чтобы метнуть копье или камень. Вложил Я в бросок всю мощь, какая у меня осталась. Добавил Я и тайной надежды. Старался Я отправить Сосуд как можно дальше, в сторону Северной Стены, надеясь, что, быть может, склянка преодолеет законы физики и шлепнется за неё, на мостовую. Конечно, отсюда на прямой взгляд даже было далековато. Но я наделся на чудо, как награду в миг торжества: вдруг предмету позволено преодолеть Запрет...
Сосуд взмыл по дуге и исчез в темноте крыш. Где-то отснизу пробился звон стекла. Не суждено перейти непреложное. Это хорошо. Надежда должна быть трудной. Иначе не стоит за нее биться. Если бы это было так просто, Путь начинался бы отсюда. И многие смогли бы пройти по нему.
Нащупал Я в плечевой сумки Знак Власти, вынул и показал всем Стенам, призывая их свидетелями своего права, произнес требуемое, попросил снисхождения и помощи. Ветер тыкнул в спину, что, несомненно, было знаком согласия. Мои желания услышаны и одобрены. Могу Я принять дар Великого Посвящения.
Отерев с губ и усов остатки Священной влаги, я опустил на череп Знак Власти. Железные края сковали лоб и виски шершавыми лапами. Но обруч пришелся впору. Посвящение совершилось. Цеха Западной Стены принадлежит мне по взятому праву. И пусть Далёко катиться в пропасть. До него уже нет Мне дела.
Пора спускаться. Теперь у нас много мяса, пир ждет.
Я знаю, что смогу подняться сюда лишь через много Ночей, когда Отмеряющий скажет, что пришел срок. Надо прощаться с городом, огнями электричества, музыкой всем, что принадлежит им, глупым людишкам, озабоченным суетой пропитания, не ценящими счастья, не понимающими сладости, какую могут беззаботно позволять каждую секунду. Как это прекрасно – включить лампу или нажать пульт телевизора, послушать джаз, выпить чаю с пирожным, сходить в кино…
О, Силы, опять эти мысли. Я позорю Знак Власти недостойными слабостями. Я должен спуститься вниз в обруче, полный уверенности и знания.
И все же я подался последнему желанию. Я посмотрел на электрический город и ощутил в сердце рану: как красиво Далёко в ночных огнях. И как недоступно.
На той стороне набережной Обводного канала затормозила машина, как раз под фонарем. Выскочил человек с сочной охапкой растений и подбежал к существу, что стояло у перил. Существо было в чем-то свисающим, но ноги голые, что опасно, хотя там это не важно. Они прижались телами и приложили лица друг к другу. Кажется, они целуются? Целуются, да…
Перед глазами упала тьма, а когда я снова увидел свет и город, то оказалось, что сижу на краю старой заводской трубы, на голове нацеплен обруч из жести, выросла борода, нестриженные волосы завязаны в жгут, ногти отросли до грязных когтей, перепачкан кровью с ног до головы, а одет я в… И ведь только что я выпил из старой стеклянной банки, в которой держали огурцы такую гадость, что…
Я понял, что нырнул в омут глубочайшего безумия, захлебнулся и превратился… Вот вопрос: во что я превратился? Не знаю. Сколько прошло? Месяц? Два? Не вспомню. Зато знаю точно: выхода у меня нет. Там, внизу, где меня ждут, можно жить, ничего не помня о себе, каким ты был в Далёком, в обычной жизни. Потрачено столько сил, чтобы выбраться, а вместо этого превратился в одного из них. Я ощутил, что такое «гнетущее отчаяние». И бессилие. Спастись невозможно. Невозможно. Невозможно... Остается одно.
Я перебросил ногу на другую сторону трубы. Чтобы усидеть на ширине двух кирпичей на высоте метров тридцати, надо сохранять чуткое равновесие. Сильнее нагнулся, быстрый полет и вниз. Но тогда я смогу вырваться.
Может быть, как раз это и есть Путь? Так просто и естественно. Но ведь этот Путь начинается с любой крыши. Почему же им не пользуются. Я глянул вниз, в темноту, где сидели они и ждали. Нет, это не Путь это просто конец.
Или в этом и есть испытание, о котором меня предупреждал он? Мне предлагается выбор: закончить мгновенно или спуститься по ржавой лесенке, что внутри трубы, и попытаться найти Путь. Найти самому.
Что делать мне сейчас?
На той стороне Обводного парочка нацеловалась, она прижала огромный букет к лицу и кажется, беззаботно засмеялась, он открыл перед ней дверцу машины и побежал за руль.
Будь оно все проклято. И это Великое Посвящение и весь это электрический город. Я этого не хотел, я даже не думал, что окажусь здесь. Меня не предупредили и не спросили: хочу я или нет! Почему я должен так мучиться, за что я расплачиваюсь? Устроили выездной пикник ада, так я в гости не напрашивался! За какие грехи мне такое наказание? Я был обычным мелким человечком, копал себе уютную норку, денежку копил и вдруг попал. Где справедливость? Какая гадина меня сюда засунула! Я вам не червяк, я вам покажу. Вы у меня дорого заплатите!
Я сорвал со лба обруч, уже собираясь отправить его туда же, куда пожертвовал банку. Но не смог. Потому что увидел себя со стороны: ночь, ветер, на самом краешке трубы уселся человечек в невероятном костюмчике и бросает вызов непонятным, необъяснимым силам, которые создали Этот Мир и оставили из него только один выход, может быть оставили. Выход никто никогда не видел, но все знают, или хотя бы уверены, что знают: он — есть. Путь есть. Осталось его найти. Какая цена назначена и почему она именно такая, с трубы не видно.
Зато я вспомнил все.
Шлагбаум
Контору эту я нарыл в сети. «Наш» банк, то есть, называется он так, мы им не владеем, а пашем на него, надумал открывать новые офисы в спальных районах, чтобы доверчивое быдло тащилось за кредитами к нам, никуда не сворачивая. А раз новый офис, что значит? Это значит: закупать все новое. Отдел наш, уж точно наш, для того и держат — закупать нужное по минимальным ценам. По самым что ни на есть честным, и выгодным для банка. Ну, и для себя полезным, само собой. Только об этом за дверями нашего отдела знать не полагалось.
Каждый сидел на своей теме. Кто на оргтехнике, кто на ремонте. У меня был кусок по канцелярщине и мебели. Я, конечно, знал всех поставщиков офисных комплектов, но народ стал жадноватым, не хотел отстегивать больше трех процентов. Говорят, и так цены опустили ниже смысла, больше не можем, извини. А что значит три процента? Два, по любому, надо отдать начальнику отдела, иначе нельзя, он крыша. И что остается мне? Паршивый процент. Пришлось искать новые варианты.
Прозвонил я пару мест, цены вроде были нормальные, только вот намеки понимать отказались. Говорят: «работам по прайсу, скидка, разумеется, возможна, но зависит от объемов, и не от чего больше». И все. Мы белые и пушистые. В другой дыре залупили такой ценник, что можно и десять процентов распилить, только потом придется перед службой экономической безопасности танцевать краковяк на сковородке.
И вот звоню я последним по списку, интересуюсь своим вопросом. Оказывается, у них все есть. А цены не просто оптовые, а какие-то подозрительные.
— У нас особые отношения с нужными людьми — объясняют.
И сразу прямым текстом: «готовы учесть ваши интересы». Это при таких то расценках! Прикидываю навар: густой и сладкий.
Адрес в другом конце города, на Обводном канале, сидят в помещении какого-то бывшего завода. Можно приехать хоть сейчас. Все есть на складе, поставка по платежке. Фантастика! От такого мармелада не отказываются. Быстро подписываю доверенные бумажки и дую. Пробираюсь через отборные заторы центра. Середина дня, духота, народ дергается, ездят, как хотят, сигналят, все на нервах, еще две аварии объезжать пришлось. Сворачиваю с Московского проспекта на Обводный канал, стало поспокойней, но лезли плотно. Кое-как минул бывшей Варшавский вокзал, теперь супермаркет с кинотеатром, протащился Балтийский, где народ на электрички прет, отстоял дежурный затор у Старо-Петергофского моста. Но как проскочил его, набережную Обводного будто вычистили. Как будто машинам въезд запрещен. Хотя чему удивляться, задворки города, жилых домов нет, дальше – только старая дорога к торговому порту.
Нужный номер дома поначалу зевнул. Таблички закончились на сто двадцатом, а искал — сто тридцать восьмой.
Я его сразу увидел: не советский бетонный сарай, а стена красного кирпича имперской кладки в пять этажей, с башней как у китайской пагоды посредине. Он стоял неприступной кремлевской стеной с пустыми окнами и заколоченными рамами. Нигде не шелохнулась ни одна штора. Огромный завод, словно мертвая крепость, молчаливо взирал на другой берег канал, где растянулась бесконечная линия желтых домишек с колоннами и портиками, да стенами в метр толщиной. Видать, военные склады с войны Наполеона.
Ворот не было. Зато между соседними корпусами дугой перекинулся бетонный виадук, под которым пролез бы крейсер средних размеров. Каменное коромысло поддерживало горбом длинный переход, сложенный из давно немытых стеклоблоков. На этом величество заканчивалось. Свободный въезд ограничивал залатанный шлагбаум. А вместо строго КПП торчало строение из неопознанных досок поставленное как перевернутая пирамида. Изнутри тренькал старенький телевизор, на порожке, как полагается, дрых барбос, уткнув морду в потертые лапы.
Охранник в стирано-черной форме с драным шевроном ЧОПа, лениво спросил: «куда?». Я назвал контору. Он махнул, не интересуясь, чиркнул в конторской книге, даже пропуск не выписал. Я поставил машину на сигнализацию, и прошел мимо кривого шлагбаума, перетянутого изолентой с бечевкой. Кажется, он вообще не поднимался.
Насколько хватало глаз, во все стороны расходились улицы из строений одинакового красного кирпича. Корпуса и домишки, глухие стены и обвалившиеся дырки. В глубину завода тянулась одноколейная железная дорога. Пустые окна и заколоченные, отвалившиеся двери, груды металлического мусора и строительного щебня, цепи и осколки бутылок, словно над заводом прошло побоище не оставившее живых.
Из стен росли погнутые металлические конструкции, напоминавшие орудия пыток, или хитрейшие подъемные устройства. Оборванные провода висли с растяжек прямо поперек заводских «улиц». Тишь да пустота, лишь ветра посвист. Упадок империй выглядит одинаково: среди мертвечины обваливаются камни и крошатся, смешиваясь с землей из которой вышли. Навстречу пробивается трава и деревья, медленно поглощая чужих. Так оставленные инками города безвестно исчезали в джунглях сельва, и скоро от труда человека остается лишь ровное море крон деревьев. И тут во многих окнах уже колосились кустики, мох полз по стенам. Казалось, люди покинули завод много столетий.
Следов коммерческой деятельности или офисов не наблюдалось. Ни контейнеров, ни снующих ребят с ловкими глазами, ни водил-экспедиторов с «бычками», ни мелких и даже крупных оптовиков. Покой заброшенного хутора. Даже звуки города куда-то делись. Фирме в таком месте не за аренду платить, а приплачивать надо.
Что-то стало мне не по себе. Навара конечно, жалко, но... Наплевать на деньги. Заработают, сколько есть.
И я повернул назад. Но охранник уверенно ткнул в сторону поворота, воротившего налево:
— Там сразу увидишь.
— У вас, что война закончилась? — крикнул я.
— Само развалилось.
Я пошел вперед. За стеной какого-то строения, полагался истертый «лежачий полицейский». Никаких следов от машин я не заметил. Зачем он здесь, было совершено не ясно. Я шагнул на спинку. Твердая резина спуржинила. И перешагнул.
Где-то за спиной лопнул хлопок, навроде пробки шампанского. Я оглянулся, но охранник все так же привалился к будке, посасывая пиво из банки. Шлагбаум качался от ветхости.
Завернув за угол, я обнаружил вывески конторы. Потому что других не было вовсе. На углу серого здания натянули баннер «Добро пожаловать ООО Надежда». Его дубликат вделали в стену последнего четвертого этажа, прямо под окном с новеньким стеклопакетом. Меня приглашали следовать уверенным курсом.
Кованые створки дверей, распахнуты настежь.
Я вошел внутрь и вынужден был подниматься. Лифта не было даже в проекте. Каждый подъем на этаж, построенной, когда не стеснялись высоты потолков, стоил немалых усилий. Один пролет вставал за три или даже четыре, нормального бизнес-центра. Массивные каменные ступени, с выщерблинами и сколами, поднимались уверенно выше. Опоры лестницы на совесть – из литых чугунных стоек, причем с выделанными лепестками и фруктами. Что удивительно: ни одной батареи отопления. И как они тут зимой терпят? Еще удивительней: свет на лестницу попадал только из огромных окон. Никаких следов ламп или дежурных лампочек.
Одолев уже два этажа, я не встретил живой души. На площадки выходили одинаковые стальные двери наглухо закрытые и без номеров. По всему, скромные арендаторы не очень хотели, чтобы их нашли.
На каждом этаже оказалась странная штука: между дверями шли узенькие рельсы, другие — внакрест к ним начинались от ступенек лестницы и упирались прямо в стену. Там, где рельсы пересекались в полу, лежал поворотный круг, с литой печатью. Когда-то он должен был служить для поворота вагонеток: их завозили по одни рельсам в центр поворотника, разворачивали под прямым углом и толкли уже в другом направлении. Только вот тут можно было возить?
Доползя до четвертого и глотая изрядными порциями воздух, я заприметил дверь, белой краски с маленькой табличкой «ООО Надежда». Плакат, приглашавший «добро пожаловать», нависал скромным козырьком. Дверь напротив по-прежнему была черна и глуха. Счет ступенькам я уже потерял, а лестница продолжалась дальше, кажется еще двумя или тремя этажами.
Из-под белой двери рельсы тоже выбегали.
Звонить не потребовался. Створка распахнула милую секретаршу.
— Как нас нашли? — вежливо улыбнулась она.
— Легко! — гордо вру я. — А что это за территория?
— Бывший завод резиновых изделий — воркует Алиса, так она представилась. — Галоши, шины и тому подобное. Скоро здесь будет реконструкция под деловой квартал. Мы успели купить офис по очень выгодной цене.
Офис благословенной конторы кристально чистый, натужно белый, зияющий светом галогенных ламп. Кроме стола Алисы, в шахматном порядке располагалось еще десяток. За ними только что работали, дымились чашки, горбились пиджаки и грелись мониторы. Только никого не было. Обедать пошли?
Алиса оказала не секретаршей, а менеджером по продажам. Общий язык мы нашли без лишних слов, как люди, привыкшие покупать-продавать. Я выбрал из каталога офисные мебеля, Алиса набросала бюджет, и сразу прикинула мои двадцать процентов. Нет, честное слово, ради таких кренделей стоило тащиться на край города.
— Мы как деньгу кинем, постараюсь прямо сегодня, так я за долькой загляну. Устроит? — корректно спросил я.
— А зачем вам ждать? Возьмите прямо сейчас. Евро подойдут? — Алиса отсчитала порцию пятисотных купюр. Вот это чистая работа! Откат должен идет впереди сделки.
— Надеюсь, в следующий раз обратитесь к нам — скромно сказала она.
Я сказал себе: «какие могут быть сомнения! Теперь – только сюда». И даже прикинул, когда смогу купить новую квартиру.
— Кстати, мы торгуем не только мебелью. У нас есть хорошие позиции по бакалее. Интересует?
— Эту тему ведет мой коллега.
— Да возьмите на пробу, вдруг пригодиться — и Алиса вынула откуда-то из-под стола упаковку минеральной воды, блок плавленых сыров, выбор копченых колбас в вакуумной упаковке, нарезной хлеб, наборы специй и крошка-бутылёк виски, какие дают в самолетах, хотя глухо неизвестной марки.
— Оптовики предоставляют нам раздаточные экземпляры, так что это бесплатно.
Каюсь, не смог устоять от халявы. Подхватив подарки в охапку, отвесив благодарностей и обещав передать контакт нашему спецу по еде, я двинулся к выходу.
— Простите, через эту дверь уже не выйти, там сейчас погрузка. Пройдем к другой лестнице…
На самом деле: доносился шум и визг, словно тяжелая глыба металла нехотя ползла по каменному полу.
Алиса, грациозно балансируя бедрами, зацокала в глубину офиса. Симпатичные булочки натягивали узкие брючки, истончаясь в дельную талию. А рыжие колечки волос, терлись о спинку с медовым перезвоном. Я плелся, прикидывая, не спросить ли её мобильный.
Офис оказался непривычно большим. Наконец, Алиса приложила магнитку к невидимому замку, открылась другая белая дверь, неплохо спрятанная в стену. Девушка-мечта улыбнулась:
— Не забывайте нас!
Хотелось сказать, что готов продолжить сегодня вечером, но дверь захлопнулась. Я оказался на площадке с упаковкой минералки и мешком закуски. На этой двери красовалась знакомая табличка «ООО Надежда».
Я пошел вниз. Появилось странное чувство, что поднимался именно этой лестницей. Как-то странно знакомой показалась она. Не могу сказать точно. Идя вверх, я старался не пропустить этаж и боролся с недостатком кислорода. Теперь стало легче идти и обращать внимание на мелочи. Вот поворотный круг с игрушечными рельсами. Вот крюк, в стене, как будто такой уже видел, вот ступенька с пятном краски, вот столбик с отбитым букетом. Я не знаю, как и почему запомнил эти детали. Просто они показались мне виденными. Но я быстро успокоился, что эффект дежа-вю еще никто не отменял. Мало ли где и когда попались на глаза эта ерунда. Я ведь точно прошел к другой двери.
Спуск выдался легким и приятным. Имея в карманах контракт на поставку, хороший куш и полные руки дармовой жратвы, жизнь стала отличной штукой, даже в этих ободранных стенах. Лестница кончилась быстро.
Не обращая внимания на похожие трещины, я вышел наружу. Погода испортилась. Жара исчезла, небо стало серым, накрапывал дождь.
Я огляделся и не признал, куда попал. Стены красного кирпича, пустые окна и кучи мусора — те же. Но все совершенно другое. Я точно помнил, что напротив двери, в которую заходил, не было покосившегося навеса. А тут напротив красовалась погрузочная зона склада, маленький перрон с навесом и рельсы одноколейки. Не мог я ошибиться, что за дела. Глухое местечко бывшего завода выглядела тревожно чужим.
Здесь я точно не был.
Перрон
Налево пойдешь — трехэтажный корпус с пологой крышей. В него ведут огромные ворота, запертые наглухо. Что дальше — не видно. Заволокло парным туман. На право пойдешь — пустырь с развалившейся котельной, из разбитой стены глядят черные бока кочегарки. И никакого следа шлагбаума и сонного охранника. Я ведь шел сюда совсем немного, метров двадцать, повернул за угол и сразу показался дом с баннером «ООО Надежда». Но тут и намека не было на выход к Обводному каналу. Как будто попал в желудок мертвого завода.
Поблуждав туда-сюда, я решил вернуться и попросить Алису показать мне дорогу. Заодно укрепить знакомство.
Я обошел корпус, чтобы найти вход на прежнюю лестницу. Стало зябко, дождь капал чаще. А еще появилось идиотское чувство, что за мной следят. Я нарочно оборачивался резко: никого. Но как только двигался, ползла неприятная, зудящая точка, внизу затылка, словно кто-то нацелился. Я ускорил шаг и быстрее, чем думал, вернулся на лестницу. Теперь она казалась чужой. Может, в старых домах живет закон леса: дорога обратно непохожа.
Забраться на четвертый этаж с грузом воды и припасов стало труднее. Кое-как доковыляв до площадки, я изготовился подать сигнал бедствия, но обнаружил вместо белой двери черную и наглухо закрытую. Я помотал головой, чтобы вылетела дурь, но белеть дверь не торопилась. Поставив пакеты на остатки кафельного пола, я нагнулся чрез перила и постарался подсчитать этажи. Может, случайно маханул на пятый? Нет, все верно.
На этаж выше обнаружились те же стальные черные двери. Идти еще выше, смысла не было: там маячил последний этаж. Может спуститься ниже?
Идея оказалась бестолковой. Те же двери да поворотные круги с рельсами между ними. Не зная, что еще бы предпринять, я вернулся на проверенный четвертый, подошел к той двери, что должна была быть белой, и саданул кулаком. Пустая бочка притворяется колоколом, когда по ней бьют палкой. Но этот звук, словно стучишься в пустую гору. Дверь дрогнула, и нарастающее эхо пробрало дрожью пол. Кажется, весь дом затрясся, готовый рассыпаться в начале землетрясения. Я почувствовала, как волна тряски пробрала меня до костей и ушла в пол.
И я спустился. Оставался последний выход — обойти дом. Но оказалось, что приветливый баннер «ООО Надежда.» куда-то делся. Не было и вывески на последнем этаже под белыми стеклопакетами. Не было и самих стеклопакетов. Вместо них – разбитые стекла с вывороченными рамами. Видать, я здорово плутанул. Дом-то выходит не тот. Не веря своим мозгам, я опять повернул назад.
Перрон с навесом был на месте. И узкоколейка. А вот перед дверью сидело живое существо. Замотанная в драный платок мордочка, почерневшая от грязи и копоти, пялилась хищными глазками и лыбилась беззубым ртом. Три слоя одежек, а сверху накидка из зеленой резины. На ногах существа болтались огромные сапоги, перетянутые витками проволокой. Из-за спины торчал куль, ростом выше хозяина, державшийся на рюкзачных ремнях. С шеи свешивались ручки вместительной котомки. Гость поднял руки вверх, как будто я собирался брать его в плен, хлопнул перед собой и протянул ладонями вперед.
— Сделка? — каркнул он.
Я поглядел по сторонам, нет ли поблизости напарников. В глухом месте бродяги могут напасть стаей, я знаю. Но этот, кажется, был один.
И тогда сказал я, довольно дружелюбно:
— Мелочи нет. Свободен.
— Мирная сделка!
— Вали отсюда.
— Почем водица, пришлец?
— Тысяча евро — это я пошутил.
Существо стремительно полезло в сумку, пошуршало, словно мусоля вслепую, вынуло стопку, перетянутую резинкой, и бросило к моим ботинкам. Поднял я скорее из любопытства. Это оказались евро в купюрах по сто. Довольно новые и не засаленные. Настоящие деньги. Я отправил «котлету» в карман:
— Дам воду, если покажешь где тут выход.
— Сделка назначена! — завопило оно.
Мне стало смешно. Размахнулся и пустил упаковку воды так, чтобы попала в лоб. С невероятной ловкостью существо взвилось, налету цапнуло пластиковый короб, прижало к себе, как мать – потерявшегося ребенка. И принялось убаюкивать бутыли. Затем вдруг с неожиданной силой разорвало упаковку, рывком свинтило пробку и с наслаждением принюхалось. Да-да, этот псих нюхал обычную воду! Медленно приподнял бутыль, высунул распухший язык, покрытый гнилым налетом, и пролил тонкую струйку. Давно я не видел такого страстного наслаждения на лице, пусть отдаленно человеческом. А ведь с таким подаянием мог пить кое-что и получше негазированной воды.
— Ладно, брат, показывай дорогу.
Заморыш стремительно пихнул упаковку за спину, а бутыль завинтил с такой силой, что пластик должен был лопнуть. И нежно опустил в котомку.
— Туда уходи — показал он кривой лапой в сторону, где я уже бродил, и вдруг кинулся наутек. Он убегал на полусогнутых ногах, как зверек, недавно вставший на две конечности, высоко задирая поклажу. Но угнаться за ним было невозможно. В три счета оказался в метрах двадцати, а еще через секунду исчез, юркнув за угол дома. Только в мелких лужицах ходили круги. Все, был и исчез. Зато у меня в кармане осталась штука евро. Без груза бутылок сразу стало легче. Я закину пластиковый мешок за плечо, и собрался тупо идти в одну сторону, пока не уткнусь в какой-нибудь забор или корпус, а уж оттуда выберусь к шлагбауму.
Из-за угла, где исчез оборвыш, вылетел вопль.