Дни на войне часто похожи друг на друга. Когда часть где-то останавливается, чего-то нового и необычного не обнаружишь очень долго. Все как обычно: приехали, выгрузились, раскидали все нужное, часовых на посты, сами за хозяйство. Ночевать-то нужно в сухом и теплом, вот и думайте сами, как это сделать.
Ночь на войне обманчивая и двойственная. Полагаешь, что знаешь эту паскуду, накатывающую вечером и выгоняющую пацанов на посты, в секреты и усиление? Хренушки, так никогда не случится. Ночь на войне живет своими законами и их надо понимать, порой принимать, редко нарушать.
- Коля с Манасыпом во вторую смену.
Ночной караул начинается с семи. По три часа, вдвоем, на посту. Романтики тут ноль, если захотеть так думать. Война тут чувствует тебя на зуб, очень осторожно и убаюкивающе. Нам выходить в десять и меняться в час, с часу и до четырех стоять хуже всего, сегодня нам везет. С двух до четырех спать хочется так, что впору бегать кроссы от поста к посту, если есть траншеи. Сегодня у нас траншей нет, мы стоим у Знаменского, война только началась, справа лесок, слева виноградники. Вот туда нам и выходить.
- Так, вы люди взрослые, объяснять никому ничего не нужно… - старшина хмурит брови, делая очень уж неприятную рожу.
Он такой же был на Первомайке, в нашу первую командировку в Даг. Строгий, жесткий и с очень добрым сердцем. Я знаю, я тогда как-то заснул, оставшись на одиночном посту. Старшина, проверяя артиллеристов, разбудил меня пинком по ноге и долго крутил ухо. Зачем ему потребовалось выручать заснувшего на посту меня, тогда еще ганца-пулеметчика первого батальона, непонятно. Но старшина не сдал, а ухо прошло за день.
- Манасыпов!
- А?
- Б, рейнджер! Разрешаю проверять молодых на постах.
Честь-то какая, право слово, молодых проверять. Те молодые уже успели во второй Даг с нами скататься и давно такие же, как мы, один-восемь, основной призыв полка, тянущий на себе третью командировку подряд. Два-восемь – наши братья, друзья и товарищи, один Атаман чего стоит.
- По местам разойтись.
А вы думали, тут команды, на плечо, налево, кругом и шагом марш? Не маленькие уже, ни к чему оно особо. Если только кому-то, чересчур думающему о своей персоне, не придет в голову вздрочнуть. Только у нас даже из офицеров здесь Розов. А Розов просто так никого драть не будет. Ему оно не нужно.
Мы помогаем пацанам разложить все на позиции, прикрыть сеткой граник, притащим им ужин. Даже посидим вместе, под высокой разлапистой хреновиной, до сих пор не скидывающей листья. Солнце не торопится заходить, золотом заливает виноградники со зрелыми фиолетово-синими ягодами. Ягоды в этом году умрут, не превратившись во что-то хорошее. Вино на войне, у нас уж точно, не любит. В отличие от водки с коньяком, да… Только ягоды все равно умрут, никто их не соберет, кроме нас, когда захочется.
В половину десятого Колю приходится будить почти матом и пинками, спит он мертво. И всегда ворчит, когда идет на пост. Всегда, но слушать не надоедает.
- Мы тут с вами посидим, - Селецкий пожимает плечами, - я спальник взял. Г`азбудите?
Мы-то разбудим, только…
- А я в батарею, - Лифа корчит ебальце и прет с позиции к взлетающим из трубы угольками палаточной печки.
- Саш, иди спать домой, - Коля явно хочет согнать нашего командира с автомобильной сидушки. – А?
- Да не хочу, - Селецкий чего-то вздыхает, ерзает и явно переживает.
- Колись.
Селецкий смотрит на меня, улыбается виновато всеми своими плоскими и широкими зубищами.
- Г`устно. Устал я, домой хочу.
Коля садится на дно, закуривает, хмыкает. Сашка-то наш в последнее время все больше такой вот, грустный.
- Все хотят.
- Да не, я вот сегодня как-то…
- Ну да.
Ночь уже взяла свое, навалилась со всех сторон, играя тенями в виноградниках. Луна хорошая, круглая, светится полтинником, незаметно и лениво катясь в легких облаках. Звезды искрятся, мерцают, небо вроде такое же, как дома, но чуть другое.
- Коля?
- А?
- Знаешь, чего тут не хватает?
- Неа. Баб?
Колька вообще конкретный. Он с Урала, там все такие, наверное.
- Берез.
Берез тут не хватает, нету их тут, почему-то. Либо у меня просто временно-березовая слепота. Мало ли, вдруг такое случается, да?
Ночь переливается голубым и серебристым, превращая все это огромное поле с виноградом в море. Я на море был один раз, и то так, проходя мимо, в Новороссийске. Ни разу не довелось, вот какое дело. Стоял тогда, смотрел на него, играющего солнцем на совей огромной сине-зеленой спине. Отсюда и до края, насколько глаза хватит, такое красивое, также вот волнующееся и спокойное одновременно. Туда-сюда, туда-сюда, волны так и ходят, подкидывают пару яхт, разбиваются о корабли в порту, и…
- Манасып, просыпайся.
Селецкий смеется, Коля ржет еще больше. Ну да, бывает на старуху проруха.
- Я с вами тут останусь. – решает Селецкий. – Лифу потом пришлете.
- Да пошел он в пешее и эротическое. – зевает Коля. – Достал уже.
Достал, да.
- Ты куда? – Селецкий недоуменно смотрит на мой автомат, перекинутый на бок, маску-шапку на голове и подобранный старенький НСПУ. Ночник нам выдали, вот ведь…
- Молодых проверять. А то…
А то, да. Если уж меня тут убило своим спокойствием все это голубое серебро, чего про пацанов-то говорить? Да и ганцев проверю, глядишь не пристрелят случайно. Опасная эта штука, ночные посты. Особенно, если ты на войне.
Девяностые, война и пыль
Девяностые, война и продажная любовь
Девяностые, война и Новый Год