Перед ним снова открылась панорама изуродованного, растерзанного города. Кое-где из металлической трубы, выходившей из земли, струился дымок, и Агеев догадывался: землянка для бойцов или штаб. Раньше он никогда не был в Сталинграде не знал, какой он. Но теперь он стал ему так же дорог, как и Старый Оскол, где остались его родные. Он видел раны города русской славы, у стен которого в годы гражданской войны было нанесено сокрушительное поражение крупной группировке белогвардеиских войск. Он шел и думал: сколько же фашисты принесли горя его народу! Истерзанный Сталинград. А сколько пришлось оставить вот таких же городов! Вспомнил и Ленинград, где ему довелось побывать перед войной. Он много слышал и читал, как фашисты стремятся разрушить его.
Эти мысли обостряли в нем чувство ненависти к фашистским оккупантам. Незаметно для себя Агеев ускорил шаг. На минуту он даже забыл, куда и зачем идет. Перед ним появился разрушенный дом, изрешеченная крыша которого повисла на оставшейся от взрыва бомбы стене и готова была каждую минуту рухнуть. Агеев остановился, окинул взглядом развалины и тут же заметил кирпичную лестницу, которая вела куда-то вниз. Спустившись на несколько ступенек, Агеев увидел железную дверь, по следам, оставшимся на лестнице, определил, что в подвал кто-то ходит. Он подошел к двери и рванул ее на себя.
Дверь не поддалась. И вдруг изнутри послышался женский голос:
— Кто там?
Свои. Откройте! сказал Агеев. Дверь отворилась. На пороге стоял худой, высокого роста мужчина в фуфайке а чуть-чуть сзади — средних лет женщина. Они несколько испуганно смотрели на Агеева.
— Здравствуйте. Чего так испугались? Можно к вам зайти? — обратился Агеев.
— Ну как же! Конечно, проходите, пожалуйста. Миша Приглашай командира, пусть зайдет и погреется,— заговорила женщина. Агеев перешагнул порог и протянул руку.
Агеев Филипп Павлович!
Навстречу протянулась длинная рука высокого мужчины.
— Сивков Михаил Никанорович. Прошу, проходите.
Агеев вошел. Помещение слабо освещалось свечой. Пахло стеарином. На цементном полу, посредине огромной комнаты лежал мат, справа вдоль стены стояли две кровати. На одной из них лежали две девочки, завязанные теплыми платками и укрытые несколькими одеялами. У противоположной стены был небольшой столик и несколько стульев. Агеева пригласили сесть.
Может, чайку с мороза? — ласково обратилась жена Сивкова.
— Да нет, спасибо. Не за этим зашел.
Женщина насторожилась.
— Ищу снаряды. Вижу, лестница ведет в подвал, думаю — может, склад? Вот и забрел к вам. Возможно, вы знаете, товарищ Сивков, где есть снаряды?
Сивков задумался. Он знал, где находится артиллерииский склад, но есть ли там сейчас снаряды? Вряд ли. Ведь это же не склад с дровами, который и то охраняется, а тут снаряды. Около бывшего артиллерийского склада охраны не было видно. Сивков рассказал об этом Агееву и вызвался проводить его. Они вышли на улицу. Мороз был сильный. Сивков, как длинная жердь, шагал впереди. Шли молча, пока не поравнялись с домом, oт которого остались только стены да продырявленная крыша. Видно, прямо в него угодил вражеский снаряд.
— Вот здесь, в этом доме, в подвале, были снаряды. Недавно я помогал их укладывать. Но есть ли они там теперь, это вопрос,— тихо сказал Сивков.— Охраны нет.
Они разыскали вход в подвал и, только стали спускаться, их остановил голос часового. Они вернулись наверх. Агеев хотел было подойти к часовому, но тот его остановил. Тогда Агеев обратился к нему:
— Слушай, браток, помоги. Позарез нужны снаряды. Говорят, где-то тут были.
— А что я тебе, начальник боепитания? Если ты командир, то должен знать, как получают боеприпасы. А сейчас кругом! Шагом марш!
— Да ты ж пойми, фашисты лезут, а бить их нечем. Пушка стоит без единого снаряда.
— Слушай, сержант, а откуда ты взял, что здесь снаряды? Здесь никаких снарядов нет.
— А в подвале?
— К подвалу я никакого отношения не имею. Оттуда все вывезли.
— Так бы и сказал, — произнес Агеев, — а то еще командует.
И хотя часовой сообщил, что подвал пуст, он решил проверить. Они вошли в подвал. Прошли длинный коридор. Подвал был пуст. Но когда возвращались, то почти у самого выхода заметили в темном углу ящики. Агеев бросился к ним и стал их разбрасывать. Один из них оказался тяжелым.
— Ну-ка, посвети, Миша.
Сивков поднес лучинку, и они увидели ящик с противотанковыми снарядами. Агеев повеселел. Покопавшись еще, в самом углу обнаружили второй ящик. Взяв каждый по ящику, они вышли на улицу. Издалека доносились звуки рвущихся снарядов и мин. Высоко в небе кружил самолет. День был морозным, и разрывы сливались в сплошной гул. Казалось, что начался артиллерийский налет. Шли быстро. От тяжелой ноши стало тепло. Незаметно для себя они очутились рядом с подвалом, где жила семья Сивкова.
— Слушай, Филипп, зайдем на минутку. Потом я тебе помогу,— обратился Сивков.
— Спасибо, друг. Но только мне нужно быстрее на батарею. Уж очень много прошло времени,— возразил Агеев.
— Только на одну минуту. Я должен предупредить жену,— упрашивал Сивков. Агеев согласился. Они вошли в подвал. Жена Сивкова усадила обоих за стол и поставила перед ними две большие чашки, налила в них горячего чая, затем положила перед мужем один, а перед Агеевым два кусочка сахара. Но Агеев сахар не взял.
— Оставьте девочкам. А чай выпью,— сказал он.
— А ты, Филипп Павлович, наверное, бывалый солдат? — спросил Сивков. Агеев обвел комнату взглядом и кратко рассказал о себе:
— Когда мне было три или четыре года, я остался без родителей. Жил у чужих стариков. В тринадцать лет уже работал лампоносом, потом столяром на шахте в Донбассе, а за два года до действительной службы — забойщиком на строительстве Московского метрополитена. Два года прослужил на действительной. В 1936 году демобилизовался. Снова пришел в Метрострой. Начальник отдела кадров и говорит:
«Вот что, Агеев, ты получил армейскую закалку, умеешь разбираться в людях, давай помогай в подборе рабочих. »
И определил меня инспектором по набору рабочей силы. На этой работе и застала меня война. Но в армию не сразу взяли. По состоянию здоровья отказывали. Но оставаться в тылу, когда радио сообщало, что наши войска отступают, я не мог. Пришел к военкому и говорю:
«Что хотите, то и делайте, но только из военкомата я не уйду, пока не отправите на фронт».
Военком посмотрел на меня и спрашивает:
«А выдержишь? Ведь ты ж артиллерист, а в артиллерии нелегко. Приходится пушки и на себе возить». — «За меня не беспокойтесь. Я еще покажу фашистам, на что способен».
И вот в феврале 1942 года меня направляют сначала в запасную часть, а потом на Сталинградский фронт.
— А где же ваша семья? — вмешалась жена Сивкова.
— Нет у меня никого. Вот раздавим гитлеровскую гадину, тогда и обзаведусь, а пока нужно защищать нашу землю. Вон куда забрались фашистские орды.— Он посмотрел на Сивкова, потом на его жену и как-то неожиданно для самого себя выпалил:
— Вы на меня не обижайтесь. Только я вам прямо скажу, что нечего тебе, Миша, здесь, как кроту, сидеть и прятаться от жизни. Посмотри, что делается наверху! Мы здесь за всю Россию стоим. В такое тревожное время нельзя только о своей жизни, о своей семье думать. Смотри, сколько еще фашистов рвется к твоему родному городу. А ты до сих пор не убил ни одного.
— Я работаю на заводе,— неторопливо произнес Сивков.
— Это твое дело, Михаил Никанорович, но я думаю, что твое место на передовой. Да я тут с вами заговорился. Извините, нужно идти.
Вечером Агеев, отправив по поручению начальника политотдела дивизии семью Сивкова за Волгу, представлял командиру батареи нового бойца своего расчета — Сивкова. Началась боевая дружба. Агеев старательно обучал Сивкова мастерству ведения артиллерийского огня, хотя поначалу определил его в подносчики. Но не прошло и двух дней, как Сивков получил свое боевое крещение.