Автор этих записок, Токудзи Иидзука, был пилотом-пикировщиком японской морской авиации. Он успел принять участие в войне в Китае, служил на авианосце «Акаги», затем Пёрл-Харбор и «полгода побед», закончившихся полным Мидуэем. Затем он побыл инструктором по лётной подготовке, «пастухом»-контролёром камикадзе, выводившим их на цели и докладывающим результаты их атак, а закончил свою карьеру лётчиком-испытателем новейших пикировщиков Императорского флота. Я давно хотел перевести эти мемуары. Они очень небольшие и незатейливо написаны, однако содержат кучу интересных деталей, которые не найдёшь ни каком исследовании по японской морской авиации.
(перевод с японского на английский: доктор Минору Кавамото)
Я родился 13 января 1920 г. в северной части префектуры Тотиги в месте под названием Отагахара [Центральная часть о. Хонсю – здесь и далее примечания от Pacific War]. Нас в семье было семь братьев (я был самым младшим) и все мы пошли на военную службу, хоть родители и надеялись, что хотя бы я останусь дома. Каким-то чудом никого из нас семи на войне не убили. Братья служили в Сухопутных силах, а вот я пошёл в Военно-морской флот.
Не то, чтобы у меня были какие-то особые планы насчёт военной карьеры или меня «манило море» – мне просто хотелось летать на самолёте, а ещё мне нравилась флотская форма. Не какое-то скучное армейское хаки, а крутая белоснежно-белая или, наоборот, шикарная чёрная. Ну и кортик, конечно. Это всё, что я могу сказать о своей так называемой «мотивации», что привела меня в Императорский флот!
Я записался на флот 1 июня 1937 г. [то есть в возрасте 17 лет, что в случае лётной школы требовало письменного разрешения родителей]. К тому времени я учился в 4-м классе средней школы [тогдашняя система школьного образования в Японии делилась на 6 лет начальной школы, 5 лет средней и 3 года высшей], поэтому на вербовочный пункт Военно-морского округа Йокосука я пришёл в своей школьной форме с парой любимых книжек. 7 июля того же года произошёл так называемый «инцидент на мосту Марко Поло», что стал первым шагом к будущей большой войне. Но нас на флоте всякой внешней политикой тогда не грузили.
Я поступил на флот курсантом по программе Хико Ёка Рэнсю Сэй или сокращённо Ёкарэн, «Подготовка лётного резерва». Медкомиссия, а также тесты по математике и физподготовке были очень строгими, в результате отбиралось всего 200 курсантов [из почти 20 000 кандидатов]. Но это было ещё не всё. В процессе последующих тренировок и экзаменов определялась сотня тех, кто сможет продолжить обучение в качестве будущего пилота. А оставшиеся 100 курсантов переводились в группу подготовки «лётных наблюдателей» [получавших также квалификацию стрелка-радиста], которых пилотированию самолётов не учили. [Таким образом, конкурс у курсантов-пилотов японской морской авиации в конце 1930-х составлял 200 человек на место!]
Здесь ещё надо рассказать о человеке по фамилии Мизуно, которого высоко ценил Такидзиро Ониси [Тогда капитан 1-го ранга, начальник Отдела подготовки личного состава Управления авиации флота. К концу войны – полный адмирал, заместитель начальника Генштаба Императорского флота. Автор идеи камикадзе. Совершил сеппуку после объявления о капитуляции Японии, написав в прощальном письме, что "его долг – последовать за теми 4000 молодых пилотов", которых он отправил в боевые вылеты в один конец.]
Я не знаю в каких науках он был специалистом, но господин Мизуно был тем человеком, что мог определить отобран ли курсант в качестве пилота. Он читал наши ладони, изучал наши физические особенности, а затем говорил сочли ли нас пригодными или нет. И, судя по всему, он действительно почти всегда определял точно.
На базе было много офицеров разных специальностей – от пилотов и прочих строевых офицеров до технических специалистов или там интендантов. Группу офицеров могли, одного за другим, пропустить через «осмотр» г-на Мизуно, а затем спросить его, сколько в ней было пилотов. И он мог не только точно указать их число, но и указать «этот, этот и этот».
А ещё мог добавить «этот скоро погибнет» или «а этот останется в живых». И в большинстве случаев всё так и сбывалось. Я тоже имел удовольствие встретиться с ним, но что он сказал про каждого из нашей группы, нам не сообщили. Но мы слышали, что он что-то говорил начальству по поводу нашей пригодности и способностей.
[Ёсито Мизуно был действительно загадочной личностью. Он был молодым (на тот момент всего 25-летним) специалистом по хиромантии и физиогномике, который поразил командование Императорского флота своей способностью после короткого осмотра выдавать с точностью более 80% характеристики деловых качеств и психологических особенностей до этого незнакомых ему людей. При этом даже не разговаривая с ними. После чего адмирал Исоруку Ямамото (тогда начальник Управления авиации ВМС) и привлёк его на пол-ставки в качестве дополнительного специалиста при отборе будущих пилотов.]
Мы стали курсантами-лётчиками, но поскольку мы были всё-таки на флоте, то начали с базовой подготовки моряков. Почти весь первый год обучения мы и близко не подходили к самолётам, а занимались строевой подготовкой, вязанием узлов, физкультурой, плаваньем, греблей и так далее. А ещё были занятия по школьному курсу, что мы не закончили на гражданке. Включая тот же английский язык, который входил в программу старших классов средней школы.
Ещё у нас были уроки по сигнальным флагам, семафорной азбуке, сигнальным прожекторам и азбуке Морзе. Всем этим кодам нас учили очень тщательно. На флоте было принято подбирать к каждому символу [для всех этих кодов в Императорском флоте использовался японский слоговый фонетический алфавит – катакана, в базовой катакане 48 символов, плюс цифры] слово, начинающееся с данного слога. И мы должны были затвердить эти слова до автоматизма. Я их до сих пор не забыл. [Воспоминания писались в 1997 году, то есть спустя 60 лет.]
Занятия по гребле и плаванию тоже были очень серьёзными. Например, после того, как мы прошли курс обучения плаванию, нам начали устраивать дальние заплывы. Обычно мы плавали из Йокосуки в Йокогаму, что занимало 8-10 часов. Конечно, нас страховали инструкторы на лодках, но, тем не менее, мы должны были плыть всё это время брассом без остановки. Нас даже кормили на ходу, раздавая с лодки рисовые шарики.
Как и все моряки тогда, вне зависимости от того, на корабле или в базе, мы спали в «матросских койках», то есть, попросту говоря, в подвесных гамаках из парусины. Первые два-три дня с непривычки было трудно в них спать, но поскольку к вечеру после занятий мы валились с ног от усталости, то привыкли очень быстро.