Ой, вот только не говорите, что в 2000-ом не любили смотреть именно тот самый момент того самого клипа, где красивая и совсем молодая, очень-очень живая, Фриске закидывала одну свою, красивую и сильную ногу, на другую, задрав ее выше головы. Не надо тут ля-ля...
Только сам клип мы увидели потом, уже вернувшись в Крас с войны. А тогда...
- И сникерс.
- Пажалста.
Карман разгрузки, предназначенный для ракеты-сигналки, прекрасно подходит для шоколадного батончика с орехами, нугой и карамелью. Точно вам говорю.
- Гусь! Гу-у-у-сь!!!
Гусак, застряв в магазинчике, торговавшем консервами, нашими же сухпайками, формой, сигаретами, водкой и печеньем, чего-то там торговал. Доказывал, натянуто улыбался, размахивал руками. Торгаш, вайнах лет сорока, с полуседой бородой и в расшитой зеленой шапочке, если и соглашался, то только на половину. А вот чего - хрен пойми-разбери.
- Чо он застрял?
Горец, куривший и корчивший героическую рожу, негодовал. Негодовал, скорее всего, потому как не отпрашивался у комбата. И взял Зилок просто так, по желанию собственной левой пятки, скататься в село и прикупить всякого ненужного, но такого желанного барахла.
Сигареты, водка и шоколад. Три постоянные величины натурального оборота во время войны. Берцы, кроссовки, ящик тушняка или сгухи, прошаренная хорошая разгрузка или найденные лишние трассера в пачках, уведенные трехлитровые банки яблочного сока и связка копченой колбасы - это обыденность.
Хорошие сигареты с фильтром.
Водка, желательно не сильно паленая.
Шоколад во всех его видах. На войне его жрут даже особые не любители сладкого.
- Ехать надо...
Мы с Адиком согласились с Горцем. Темнело, село Автуры вокруг шептало за спиной, бурчало недовольством и закидывало троих срочников ВВ, прикативших на рынок, совсем недружелюбными взглядами. Было бы с чего, верно?
- Ты движок проверял? - поинтересовался Адик.
- А чо движок, чо движок-то?! - завелся, с полоборота, Горец. - Все нормально!
Все нормально включало в себя много интересного. Например, едва не въехав в похороны, где впереди шли бородатые старики в папахах, заглохнуть, едва откатившись на соседнюю улицу. Кирпичей мы тогда наложили знатно, чего уж...
- Да чего он там... - накручивал себя Горец.
У колонки, на противоположной стороне рынка, на нас смотрели особо яростно. Немудрено, учитывая количество и возраст парней, тусивших в том углу. Тусили-то молодые бородатые, поплевывающие семечки, из-за местных красавиц. Те приходили сюда каждые пять минут, таща позади тележку с молочным огромным бидоном-флягой, набирали воду и уходили домой, провожаемые кем-нибудь из мужчин. Флирт такой флирт, даже если тянешь за собой по грязи тридцать три литра воды на двух хлипких колесиках, а рядом, весь из себя крутой и с сигаретой в уголке рта, идет такой знатный кавалер...
- Да в пень! - ярость Горца нашла выход в снятом предохранителе и четко-дерзком щелчке затвора. Мы подумали и сделали то же самое из солидарности.
- Вы чё тут? - поинтересовался Гусь, покачивая стареньким двухкассетником в правой руке. - Гляньте, чё прошарил.
Даже Горец не решился высказать за задержку. Да и не за что было, как оказалось.
А, да... У нас были три кассеты. Какой-то там сборник "Союз", криво записанная подборка Арии и, сами понимаете, "Чао бамбино, синьорита, этот пожар бла-бла-бла". И какой же красивой была Фриске в своем красном на хреново напечатанном вкладыше.