200-летие Николая Васильевича Гоголя страна отметила открытием музеев, показом документальных и художественных фильмов, запуском сайтов и переизданием собраний сочинений. Я тоже чувствовал внутреннюю потребность ознаменовать юбилей классика русской литературы чем-нибудь масштабным, но, к счастью, ресурсов моих хватило только на лишенное пафоса скармливание автомобильному CD-ресиверу аудиокниги «Мёртвые души».
Скормил, послушал, и до сих пор пребываю в совершенно мне несвойственном состоянии восторга, настолько впечатлённый, что в голове роятся бестолковые бессвязные обрывки, с губ срывается лишь радостное мычание, и пальцы выбивают из клавиатуры исключительно оптимистические и бессмысленные йцукены и фывы. Тут надо бы понаставить восклицательных знаков, но это не в моем стиле, о чем я иногда сожалею, а, пытаясь написать что-то связное о «Мёртвых душах», сожалею вдвойне.
Вот, казалось бы – вроде ничего особенного, двигается себе Чичиков от персонажа к персонажу, от сцены к сцене, по неизменной схеме дорога-диалог-авторское отступление, и всё так, на первый взгляд, бесхитростно и незамысловато. Просто. Легко.
Но, как становится ясно после отзвучавшего финального «…и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства», простота эта и лёгкость – именно то золотое сечение литературы, соблюсти которое подвластно только истинному, от бога, таланту. В этой кажущейся простоте – мощь и несокрушимая силища русской классической литературы, сравниться с которой мало что может. И силищи этой легко достаёт, чтобы и через полтораста лет заставить читателя, испорченного Палаником и Пелевиным, двигаться, как привязанному, неотрывно следить за каждым поворотом сюжета, замирать в каждой задуманной автором паузе, хохотать именно там, где автор этого от читателя добивался и ощущать неподдельную боль и горечь там, где с болью и горечью писал Гоголь.
Этот текст красив такой неимоверной красотой, что в попытках её хоть как-нибудь описать, неизменно сбиваешься на дурацкие штампы, вроде «красивейшего слога» и «непреходящей актуальности». Ну, так ведь никуда от этих штампов не деться. И то, что современная Гоголю реальность отразилась в «Мёртвых душах» как в зеркале, понятно с первой строчки, с «двух самоваров» в крайнем окне гостиницы. А, читая дальше, понимаешь, что зеркало это нисколько не запылилось, и как отражало реальность, так и отражает, только нашу уже, современную, причем очень качественно, резко, в хай дефинишн, всю – от типажей и персонажей до способов распила государственных денег. Оторопь берет от такой литературы – насколько же в корень нужно было зреть, чтобы так глубоко и точно изобразить национальный характер, пусть и не с лучшей его стороны.
Ну и напоследок, в радостном сумбуре, окончательный и неоспоримый (хоть и дурацкий) признак гениальности и непримиримого мастрида. 167 (сто шестьдесят семь) лет прошло с момента издания «Мёртвых душ», а «давненько не брал я в руки шашек!» до сих пор употребляется всеми кому не лень по поводу и без повода. Много ли вы знаете романов (ну или хотя бы поэм, дабы соблюсти жанровую политкорректность) настолько плотно впечатавшихся в повседневную культуру?
