Одному из самых почитаемых композиторов XX века сейчас 81 год, у него есть множество наград и почетных званий. Но когда Филип Гласс еще 12-летним ребенком работал в отцовском магазине, а потом многие годы водил такси в Нью-Йорке, он был уверен, что никогда не сможет прокормить себя музыкой. К счастью, он ошибался. Историю своей жизни он рассказал в интервью изданию The Atlantic.
Вы начали заниматься музыкой благодаря отцу, а не возникало у вас желания стать библиотекарем, как ваша мать?
Филип Гласс: Моя мама работала учительницей и библиотекарем, но я совершенно точно не собирался становиться библиотекарем. Я очень хорошо знал, что происходит в жизни моих родителей, и мамины друзья меня совершенно не интересовали. Но мне было интересно все, чем занимался отец. Так уж сложилось.
Моя мать, в свою очередь, больше поддерживала моего брата Марти и сестру Шеппи, так что в результате мы все брали уроки музыки в детстве. Это считалось частью нашего образования. Разве не прекрасно? Речь же про 1940-е годы. У детей в то время далеко не всегда была возможность записаться на такую программу в школе, но мой брат и сестра брали частные уроки, а я учился при Консерватории Пибоди, кажется, с 8 лет.
Я хотел освоить два инструмента, но мне разрешили учиться только флейте — на большее не хватало денег. Поэтому я решил присутствовать на занятиях брата. Его преподаватель приходил к нам домой. Как только он заканчивал занятие и уходил, я бросался к инструменту и играл последний урок. Брат думал, что я так его дразню, и начинал за мной гоняться. Мы же были еще совсем маленькими детьми. И он думал, что я над ним смеюсь, но я вовсе не смеялся.
Я просто хотел играть на рояле. Брат говорил: «У тебя свои занятия. Зачем ты воруешь мои?» Но я был вынужден «воровать» его уроки.
Мы всегда были близкими друзьями. Он скончался в прошлом году. Ему было за 80. И мне уже за 80. Он прожил прекрасную жизнь, хотя и не стал в итоге музыкантом.
Вас интересовало все, чем занимался ваш отец. А чем он занимался?
У него был небольшой магазин грампластинок в центре Балтимора. Не забывайте, что это были 40-е годы, тогда не было огромных магазинов вроде нынешних Virgin Megastore или Sam Goody. Это был небольшой семейный магазинчик. В подсобном помещении он чинил радиоприемники, а в торговом зале продавал пластинки.
Сам он не был музыкантом, но любил музыку и приносил домой записи, которые мы слушали. Если пластинка не продавалась, он хотел понять, что не так с этой музыкой, и приносил ее домой послушать. И мы слушали вместе с ним.
В основном это была современная музыка, которая не нравилась покупателям, зато мы оба в итоге ее полюбили.
Он стал настоящим экспертом по современной музыке. Я говорю о музыке, которая была современной в 40-е годы, — о том, что писали Барток, Хиндемит и другие композиторы той эпохи.
В нашем магазине продавались пластинки с самой разной музыкой: кантри, вестерн, джаз, записи марширующих оркестров и музыкальных групп, классика, оперы. Но на самом деле для отца все делилось на две категории: хорошая музыка и плохая. Для него имело значение только это. Он предлагал посетителям именно то, что любил сам.
С 12 лет мы с братом проводили все выходные и каникулы в нашем магазине. Так что отец познакомил меня с самой разной музыкой. Он скончался в 1970-х. Я посвятил ему свой первый скрипичный концерт, мне кажется, он бы ему понравился. Я всегда чувствовал, что этот концерт написан для него.
Вы работали в магазине отца?
Да, да, да. С 12 лет. Это не считалось детским трудом. У нас же был семейный бизнес. В начале мы с братом только расставляли товар по полкам, но со временем неплохо освоили весь бизнес. Одно из моих самых ранних воспоминаний — кто-то дает моему папе 5 долларов, а папа дает ему пластинку. Так что покупка произведений искусства за деньги всегда была для меня в порядке вещей. Мне казалось, что так делают все. У меня никогда не было мысли, что зарабатывать деньги — это плохо.
Отец планировал со временем передать вам магазин?
Нет, он сам его очень любил. Это был просто маленький магазинчик, но со временем у отца появился партнер, у которого была своя программа на балтиморском радио. И вдруг магазин стал популярным. Помню, как-то зашел к нему после школы, и говорю: «Бен (мы всегда называли отца по имени, мы с братом не хотели, чтобы кто-то знал, что мы работаем у своего папы) — Бен, хорошо у тебя идут дела». Мне было около 18. А он отвечает: «Да, дела идут неплохо». «Ну что ж, — говорю, — все эти годы тяжкого труда наконец окупились». А он отвечает: «Да нет, просто повезло». Вот такой он был человек.
Вы сомневались, что хотите стать музыкантом?
Я всегда знал, что буду заниматься музыкой, никогда в этом не сомневался. Проблема была только в том, что я не знал, как мне удастся получить музыкальное образование в Балтиморе. Опять же, мне повезло, консерватория Пибоди была весьма неплохой музыкальной школой. Я очень рано поступил в Чикагский университет. Тогда для этого было достаточно сдать вступительные экзамены. Я сказал консультанту по образованию, что хочу попробовать сдать экзамены в Чикагский университет, он только рассмеялся. Всем эта идея казалась смешной. А я всерьез планировал туда поступать. Я сдал экзамены и, ко всеобщему удивлению, поступил.
Чикаго тогда был главным центром джаза, особенно для тех, кто играл в стиле бибоп и для музыкантов вроде Чарли Паркера, Чарльза Мингуса и Бада Пауэлла. Было там много и рядовых музыкантов, и их мне тоже доводилось слушать.
Я был еще слишком молод, чтобы ходить по барам. Меня в них не пускали, но все же был один бар на 57-й улице в южной части Чикаго, куда я попал.
Я часто стоял снаружи и слушал музыку, и в конце концов охранник у двери мне сказал: «Эй, парень, заходи. Можешь просто посидеть, послушать музыку, но пить тебе нельзя». Я туда часто ходил послушать джаз.
В самом начале карьеры вам довелось поработать сантехником, таксистом, грузчиком. Зачем вы брались за такую работу?
Я тогда состоял в ансамбле. Три недели мы где-нибудь играли. После таких гастролей обычно оказывалось, что мы потратили больше, чем заработали, и мне срочно были нужны деньги. Размещал объявление в газете. Мы с моим кузеном основали небольшую фирму грузоперевозок, и следующие три, четыре или пять недель я возил мебель. А потом опять гастроли. На которых мы опять теряли деньги.
Так продолжалось много лет. Я думал, что это на всю жизнь. Мне никогда не приходило в голову, что я смогу зарабатывать на жизнь просто написанием музыки. Я искал работу на неполный день, чтобы иметь побольше свободного времени и самому выбирать рабочие часы. Я не хотел работать в офисе, где все регламентировано.
Тогда — я про начало 70-х — в том районе Нью-Йорка, который сейчас называют Сохо, в основном находились ткацкие фабрики. Но музыканты и художники уже начали скупать там помещения, и мы с кузеном помогали их обустраивать. Мы устанавливали системы обогрева, делали кухни и ванные комнаты — всему этому мы научились. Мы размещали рекламу в газетах, выезжали на заказы и делали все эти работы. Когда подходила пора очередных гастролей, я закрывал фирму недели на три, а по возвращению снова работал, обычно 2-3 месяца.
В то время я был штатным композитором театра La MaMa на 4-й улице, так что я параллельно играл в ансамбле и писал музыку для пьес. Так я начал становиться профессиональным композитором. Джульярдскую школу я уже закончил.
Со временем, где-то к 42 годам, я уже начал зарабатывать на жизнь именно музыкой. Даже удивился, как быстро это произошло. Думал, что придется работать на обычной работе до конца жизни.
Мне кажется, к композиторам относятся совсем иначе, чем к сантехникам и таксистам.
Если вы в Нью-Йорке вызовете или остановите такси, есть немалая вероятность, что ваш водитель окажется актером или музыкантом.
В Нью-Йорке на такого рода работах можно встретить людей творческих профессией. Очень часто выясняется, что официант, который вас обслуживал в кофейне, в конце недели будет давать концерт и приглашает вас.
Поэтому мой опыт очень отличается от того, что вы описываете. Очень многие люди, работающие в театре, в киноиндустрии, в музыкальной индустрии, параллельно имеют и «обычную» работу. Со временем, если вам повезет, вы сможете посвящать искусству больше времени, чем зарабатыванию денег.
Вам нравилось водить такси?
Очень нравилось. Около пяти вечера я обычно садился в машину и развозил клиентов до часу-двух ночи, а утром вставал пораньше, чтобы отвести детей в школу. Иногда я ночью сочинял музыку, засиживался до рассвета, отводил детей в школу, затем ложился спать в 8-9 утра, вставал в 4 часа дня и снова шел в гараж или занимался другими делами. Так мне удавалось регулярно писать музыку, сочетая это с обычной работой.
Иногда бывало очень страшно. Могли ограбить. Когда сажаешь в машину незнакомых людей с улицы, всегда могут случиться какие-то неприятности. Это большой недостаток такой работы, но зато я узнал город — Бронкс, Бруклин.
И мог слушать музыку по радио. Всегда можно было найти какую-нибудь хорошую музыкальную станцию. Разъезжая по Нью-Йорку на машине, чувствуешь какую-то свободу и независимость. Иногда, конечно, я сильно уставал, особенно во время праздников приходилось подолгу работать. Но я не хотел работать там, где у меня будет начальник, указывающий, что мне делать.
Расскажите о самых страшных моментах.
Как-то ко мне в машину сели двое парней, хохоча во все горло и швыряясь деньгами. Они, похоже, только что магазин ограбили. А теперь они у меня на заднем сиденье. Я их спрашиваю: «Куда едем?», а они говорят: «В Бед-Стай». Ну, в то время это было одно из самых суровых мест в Нью-Йорке, там собирались безработные, люди, которым были нужны деньги, и прочая подобная публика. А эти парни только что ограбили магазин и поглядывали на меня так, будто собирались меня грабить следующим.
Если мне везло, я мог от таких избавиться. Иногда за мной пристраивалась полицейская машина, полиция меня останавливала и спрашивала, что эти люди делают у меня в машине. Но таксист же обязан брать любых клиентов. И я говорил: «Слушайте, я просто хочу убраться отсюда поскорее». И полиция за мной ехала, пока я не высажу клиентов.
Однажды мне заказали оперу «Сатьяграха» о Ганди, и оперный театр хорошо заплатил. Так что 4-5 месяцев у меня не было нужды водить такси, а потом я нашел себе другую работу.
В какой-то момент я осознал, что уже год не водил такси. Я продлил лицензию таксиста еще на год, но мне уже никогда не пришлось этим зарабатывать. Мне тогда было 42 года. Уже 40 лет прошло, давно это было.
Работа таксистом научила вас чему-то, что помогает вам как композитору?
Я многому научился. Слушал музыку по радио, тогда было немало хороших станций. В те времена можно было работать три дня в неделю, иногда четыре, и на это жить. Это был простейший способ честно заработать на жизнь. Мне такая работа казалась очень неплохим вариантом. Мне не нужно было заниматься преподаванием. Я просто водил машину и получал за это деньги, мне это нравилось. Я был независим, что для меня очень важно. И времени это не очень много отнимало.
Но важно помнить, что в финансовом плане жизнь тогда была гораздо проще. Сейчас молодым людям почти невозможно свести концы с концами, работая неполный день.
Сейчас работают по 6 дней в неделю. Никто не может позволить себе работать всего 3 дня. Все стало дороже, особенно арендная плата, вокруг больше людей, делающих точно то же, что и вы.
Когда молодые люди меня спрашивают, как мне удавалось так жить, я им отвечаю: «Должен честно сказать: в мои годы это было гораздо проще, чем сейчас. Сейчас стало очень тяжело». Но и сейчас многие едут в большие города с музеями, концертными залами, арт-галереями. Есть много мест, где можно подработать.
Я очень долго учился, до 28 лет. Наверное, слишком долго. Но никто никогда не просил меня показать диплом, ни разу.
Когда я устраивался на работу композитором, ни разу меня не попросили сначала показать диплом. Смешно, если задуматься. В школах и университетах есть чему поучиться, но не надо думать, что они дают вам пропуск в мир больших заработков.
Вы считаете, современным молодым людям тоже стоит идти за своей мечтой, особенно если она связана с искусством?
Когда я даю концерты, то часто общаюсь со студентами. Недавно один молодой человек меня попросил: «Скажите мне что-нибудь действительно важное, что я запомню на всю жизнь». И я ему ответил: «Скажу всего одно слово». — «Какое?» — «Независимость».
Да, вы часто про нее упоминали. Почему для вас так важна независимость в работе?
Независимость давала мне возможность самому решать, на что тратить свое время. Молодому танцовщику или художнику нужно невероятное упорство и трудолюбие, чтобы обрести те навыки, которые понадобятся им для достижения своих творческих целей. У меня были друзья, учившиеся на юристов, и один из них любил жаловаться, сколько ему приходится трудиться, — у меня это вызывало смех. Никто из них не был бы готов практиковаться по 6-8 часов в день, а для танцовщиков, музыкантов, художников это абсолютно нормально. Мы обычно работаем по 8-10 часов в день, без выходных, и практически никогда не берем отпусков. Это очень трудоемкие занятия. Но свобода все же предпочтительнее.