Петь как Майк у Ромы Зверя катастрофически не получается. Что фильм тебе понравится теряешь всякую надежду, когда слышишь, как вместо изысканных издевательских рулад из «Дряни», «Ты клянчишь деньги на булавки — ты их тратишь на своих... друзей», ты слышишь как актер выдает текст без всякого интонирования, с топорностью механической гильотины. Возникает ощущение, что ему дали текст и ноты, а записей «Зоопарка» он никогда не слышал...
Майк и впрямь казался довольно аполитичен, за что его обличает как бы альтер-эго режиссера, «Скептик», бичуя его за отсутствие гражданской позиции. Мол пока Дилан пишет про невинносужденного боксера, у Майка нет даже фиги в кармане.
На самом деле, взгляды у Майка были, но они настолько отличались от «принятых» в его среде, что он явно предпочитал их лишний раз не светить. Вспоминает барабанщик «Зоопарка» Валерий Кириллов:
«Он видел массовое барыжничество в масштабах страны и не принимал его. Искренний патриот, Майк никак не мог понять, как можно приноровиться к переменам, которые ведут к явному развалу империи. Мы много беседовали с ним о политических переменах, и я был крайне удивлен, что внешне аполитичный Майк имел собственные (и весьма странные) взгляды на многие волновавшие нас тогда проблемы. Как-то раз он в приливе откровенности показал мне только что написанный текст, - ироничные, горькие и злые стихи, полная противоположность всему написанному им до того. С безжалостной четкостью я осознал тогда: Майк не принимает время, а время не принимает его. Всё, дальше - финишная прямая, - подумал я».
В песнях «Зоопарка» поражает полное отсутствие интеллигентского социального расизма. Даже когда Майк пишет «Гопников», то он имеет в виду... гопников, урок, люберов, шпану, а не простой народ. О последнем напротив у него есть «Песня простого человека», написанная со всяческой симпатией. Совершенно удивительная и практически невозможная для эстета-западника черта.
Между тем для самого Серебренникова, как и для большей части нашей «творческой интеллигенции» социальный расизм — это буквально воздух. Начиная с отвратительного вида шашлычников, зовущих Цоя присоединиться «на троих» - и вперед, погнали.
Вся ненависть к плебсу, который хочется «убивать-убивать-убивать», так фонтанирующая в «Изображая жертву», копированием приемов которого переполнено «Лето», выплескивается в сцене в электричке, когда унижаемые «совками» панки воображают себе побоище с элементами гомосексуального дебоша. На самом деле очень полезная сцена, наглядно показывающая, что проблематика «гей-парадов» не имеет никакого отношения к праву меньшинств тусоваться в уголке — в основе идея именно оскорбления, унижения и изнасилования всевозможной «ваты».
Впрочем, некоторый прогресс по сравнению с предыдущей версией серебренниковского социального расизма всё же есть. В «Лете» появляется надежда, что можно обойтись без «рыбы-фугу» и плебс можно все-таки переубедить и переделать. Дед на кухне, послушав цоевскую «Восьмиклассницу» её одобряет и просит написать песню про фронтовика. Сердитый администратор ДК дает панку расческу, чтобы тот перед начальством привел себя в порядок. Наконец то самое хоровое исполнение «Пассажира» в троллейбусе как бы намекает, что однажды все эти недочеловеки своими смешными скрипучими голосами всё же запоют «наши» песни...
Впрочем, смотрите полностью мою рецензию на фильм "Лето" по ссылке. Здесь же я кое-что добавлю...
В рецензии на "Лето" я почти не касался темы романа Цоя и Натальи Науменко, описанного в её мемуарах, откуда в сценарий дословно перекочевали целый ряд сцен. Но перекочевали как-то не по умному.
Не стал я делать это по двум причинам. Во-первых, Науменко сейчас от этого текста открещивается. Мол все преувеличено, это Житинский ее развел на жареное, чтобы придать остроты. Окружающие тоже говорят, что ничего Такого не было. Во-вторых, эта тема все равно проведена Серебренниковым кое-как. Ну не по этой человек части.
Но вот что замечу в частном порядке. Если дело все-таки было так, как описала Наталья, все эти поцелуйчики, провожания, интеллигентная благородная ревность Майка и прочее, мне кажется, ни жена, ни Цой Майка вообще не поняли.
Для Майка тема публичной унизительной измены женщины является одной из центральных в его персональном мифе. Если, как утверждает Наталья, "Сладкая N" и "Дрянь" написаны до их брака, значит это вообще не имело отношения к конкретной женщине.
Для него такая ситуация была поводом для едкого сарказма и меланхолии, отчасти для ощущения своего превосходства.
Возле дома Майк вдруг сказал: - Виктор, не проводишь ли Наталью за мелким? Я что-то устал. Все смолкли и уставились на Майка, а он неторопливо завернул во двор.
Я буквально слышу каким тоном говорилось это "Проводишь".
Просто этот человек собирал себя и внутренне поэтизировал через этот тип боли. Поэтому, вполне вероятно, он вел себя настолько благородно именно потому, что получил в лице этих отношений Натальи и Виктора привычную и подсознательно желанную ситуацию. То страдание, которое мобилизовало его творческие силы. Придавало, как ни странно, жизненный драйв.
Но Серебренников этой ноты не почувствовал и экранизировал данный мемуар тупо в лоб.
Впрочем фильм, как я уже и сказал в рецензии, можно посмотреть из-за сцены в троллейбусе, а потом с чистой совестью уйти.
