Утраченный шанс славянского единства и роковая ошибка Витовта
Как правило, говоря о возможности мирного, без завоеваний и всяких там Разделов, объединения России, Великого княжества Литовского и Польши, имеют в виду такие исторические эпизоды, как:
а) участие Ивана Грозного в выборах польского короля в 1575 году в качестве одного из кандидатов;
б) призвание Семибоярщиной на русский престол польского принца Владислава (будущий король Владислав IV Ваза) в 1610-м;
в) попытка Алексея Михайловича во время Тринадцатилетней войны (1654-1667 гг.) баллотироваться в короли Речи Посполитой.
Увы, но при всей заманчивости рисующихся перспектив на самом деле ни в одном из этих случаев говорить о какой-либо реальности их осуществления решительно не приходится.
И Иван Грозный и Алексей Михайлович пали жертвами, как сказали бы мы сегодня, "разводки" со стороны поляков, остро нуждавшихся на тот момент в передышке и ослаблении давления со стороны России. В первом случае — на время бескоролевья (после смерти Сигизмунда II Августа и конфуза с бегством из-под королевского венца Генриха Валуа), а во втором — на время шведского Потопа, едва не смывшего с географической карты Европы саму Польшу. Но никак не в русском царе на троне. В результате оба государя благополучно упустили инициативу в главных войнах своей жизни на пике военных успехов, Грозный — в Ливонской, Тишайший — в Тринадцатилетней, позволив полякам собраться с силами и перейти в успешное контрнаступление. Впрочем, если Иван IV в итоге потерял вообще все, чего добился ранее на западном фронте, и даже немножко сверх того, то Алексей, надо отдать ему должное, отделался куда легче и из войны вышел-таки с плюсом. Хоть и не таким большим, как мог бы.
К счастью, пусть и со второго раза, но урок — не верь полякам, корону сулящим — таки был выучен, и еще сто лет спустя вставшая во главе российского государства практичная, как все немцы, принцесса Фике, она же Екатерина II, не повторила ошибок своих предшественников, предпочтя не претендовать на польскую корону лично, а подарить ее своему фавориту. И вообще выведя золотое правило — в любой непонятной ситуации дели Польшу.
Что до Владислава и его попыток утвердиться на русском престоле, то здесь хотя и не было встречной аферы со стороны московского боярства (напротив, оно было вполне заинтересовано в приходе "человека со стороны"), однако же проект с самого начала был обречен на провал. Латинянин никогда не смог бы воссесть на трон московских царей, а старший сын и наследник Сигизмунда III не мог сменить веру. И потому, что король-отец, ревностный католик, никогда не позволил бы ему этого. И потому, что такой шаг закрывал ему дорогу к коронам Речи Посполитой и Швеции, на которые он в равной степени был вправе претендовать. Москва для Владислава явно не стоила мессы.
Тут куда больше шансов на успех было у шведского принца Карла Филиппа, младшего брата прославленного Густава II Адольфа, героя Тридцатилетней войны. И если бы не не очень-то умная политика их отца короля, Карла IX, по отношению к раздираемой Смутой России, предпочевшего (как и Сигизмунд, кстати) попытку оккупации, а не мирной династической унии, Швеция вполне могла бы на долгие десятилетия обрести в лице Москвы друга и близкого союзника, в том числе в борьбе с Польшей. Но если польским королем двигала религиозная нетерпимость, то шведским, вероятно, нежелание плодить заграничные ветви династии Ваза, которые в будущем могли бы претендовать на престол Швеции. Как тот же Сигизмунд, племянник Карла, свергнув которого, собственно, он и пришел к власти, и который все еще надеялся на реставрацию. В итоге же царский венец достался юному Михаилу Романову, коий для этого ровным счетом ничего не сделал, а, узнав о своем избрании, пришел в ужас и пытался дать деру от свалившегося ему на голову внезапного "счастья". Ну, а Швеция заполучила зуб, который следующие сто лет старательно точили на нее русские за потерю устья Невы, и который в конце концов вылился в Северную войну, Полтаву и прочие огорчения.
Но, возвращаясь к нашим баранам. В действительности в истории был, наверное, только один единственный момент, когда объединение по крайней мере двух из названных государств, России, точнее Великого княжества Московского (Владимирского и прочая и прочая), и Великого княжества Литовского, в самом деле было совершенно реально и даже, казалось бы, закономерно. Когда оно непосредственно вытекало из всех имеющихся предпосылок, на его пути не стояли конфессиональные, этнические или династические препятствия, но... почему-то все-таки оно не состоялось.
Таким уникальным моментом были 1430-е годы, когда после смерти великого князя Витовта оказался вакантным престол в Вильно. Претендовать, и на абсолютно законных, едва ли не более, чем у любых других претендентов, основаниях на него мог в том числе и великий князь московский Василий II (пока еще не Темный), приходившийся Витовту родным внуком и вообще бывший его единственным наследником по нисходящей линии, пусть и по кудели, т. е. по линии дочери. Подобный вариант развития событий, если подумать, мог бы оказаться исключительно благотворным для всей Восточной Европы и уберечь обе страны в ближайшем будущем от массы серьезнейших проблем. А точнее — от двух гражданских войн, одновременно сотрясших в середине века и ВКМ и ВКЛ. А единую до того русскую церковь от раскола. Да и, если уж на то пошло, все еще сохранявший единство древнерусский этнос от разделения на русских, украинцев и белорусов.
Все, что для этого было необходимо — это прямое завещание Витовтом престола своему внуку. И более, в общем-то, ничего. Да, безусловно, нашлись бы недовольные. Те же будущие участники грызни за Вильно — младший брат Витовта Сигизмунд и кузен Свидригайло Ольгердович. Не говоря уж о другом их двоюродном брате — польском короле Ягайло и вынашивающих планы по поглощению ВКЛ польских магнатах, каковые в итоге, кстати, и взяли верх. Но завещание великого князя, вкупе с поддержкой митрополита Фотия (как и все предстоятели русской церкви последних ста с хвостиком лет очень удачно обретавшегося именно в Москве) и Софии Витовтовны, было бы более чем весомым аргументом в пользу Василия и обеспечило ему мощную поддержку среди преимущественно православного населения и боярства ВКЛ. При этом, например, на внутримосковской арене подобный "переход на повышение" Василия II мог бы разом снять проблему противостояния молодого великого князя со своим дядей Юрием Дмитриевичем, так же претендовавшим на московский стол — тот мог бы спокойно, без поездок в Орду и развязывания гражданской войны, получить вожделенное взамен на признание верховенства племянника как главы унии Москвы и Вильно. И стать, к примеру, великим князем Владимирским. Ну или, если бы паче чаяния состоялся переезд столицы единого государства, скажем, в Киев, то и — великого князя Московского.
И ведь нельзя сказать, что это была такая уж совсем-совсем фантастика. Вся жизнь Витовта, кажется, шла именно к такому финалу. Вся его политика как великого князя литовского, направленная на создание региональной восточноевропейской сверхдержавы, на установление контроля над Смоленском, Тверью, Москвой, Рязанью, Новгородом и Псковом, попытки подчинения своей власти осколков Золотой Орды от Крыма и до Сарая, отчаянное сопротивление поползновениям Польши подмять под себя ВКЛ. Фактически с 1427 г. и до самой своей смерти в 1430-м Витовт и был главой единого русского государства в составе ВКЛ, ВКМ, в котором он был регентом при малолетнем Василии, и всех прочих осколков Древней Руси, напрямую, как Тверь, Рязань или Пронск, признавших себя его вассалами, или же косвенно, как Новгород или Псков, через подчинение Москве, объединенных под его рукой. Достаточно показательно, например, что на созванном Витовтом в 1429 году Луцком съезде, конгрессе европейских монархов, присутствовали в том числе и великие князья тверской и рязанский, и даже юный Василий II, хотя обсуждавшиеся на съезде вопросы — создание антитурецкой коалиции, раздел Молдавии, Ганзейский вопрос, коронация Витовта, — никак напрямую не затрагивали интересы далеких от большой европейской политики северо-восточных русских княжеств. Но они затрагивали интересы их сюзерена, и, следовательно, присутствие вассалов было необходимо. Оно должно было подчеркнуть статус Витовта как правителя обширной, пусть и рыхлой, империи.
Казалось бы, вот оно, возрождение государства времен Владимира Святого, Ярослава Мудрого и Владимира Мономаха. В тех же и даже несколько больших границах. Практически полностью монолитное этнически и конфессионально. С перспективой возвращения на престол законных Рюриковичей же. Обладающее достаточными человеческими и материальными ресурсами, чтобы противостоять аппетитам Польши, рассыпающейся на глазах Орде (длинная рука Витовта уже дотягивалась до Сарая) и едва пережившему удар Великой войны Тевтонскому ордену. Оставался лишь еще один последний шаг, маленький шажок... но он так и не был сделан.
Почему? Сложный вопрос. Скорее всего в последние годы своей жизни дряхлый уже старик Витовт, а в 1430-м, ему стукнуло что-то около 80, утратил всякое чувство реальности. Похоже, он вообще не верил в близость своего скорого конца, был уверен в том, что у него в запасе еще много времени, и он непременно успеет воплотить в жизнь все задуманное. И в первую очередь взять верх в длящемся уже почти пол века споре с главным своим недругом и двоюродным братом — Ягайло. Для чего ему во чтобы то ни стало было необходимо увенчать себя королевской короной, тем самым в глазах прочих европейских монархий поставив ВКЛ вровень с Польшей и покончив с унизительной унией, навязанной ему польской магнатерией. И, конечно же, обзавестись прямым наследником мужского пола, которому можно было бы передать и созданную им лоскутную империю и королевскую корону. Ведь рождались же у Ягайло, а тот был лишь немногим младше Витовта, в последнем, четвертом его браке сыновья! Сначала Владислав, затем Казимир. Так чем же Витовт хуже?
И овдовевший в 1418 г. великий князь ударился во все тяжкие. Источники даже не могут толком сойтись в том, сколько же точно жен было у великого князя после кончины его первой супруги Анны — одна или две? И кто из них был законной, а кто нет? Мария Лукомская, Ульяна Гольшанская (кстати, родная племянница княгини Анны, т. е. с точки зрения морали того времени данный мезальянс был откровенно кровосмесительным), и только ли ими исчерпывался этот список? Вот только ни сыновей, ни вообще детей в этих союзах Витовт прижить так и не смог. То ли что-то где-то не сработало, то ли старый литвин оказался слишком горд (или недостаточно сообразителен?), чтобы последовать примеру Ягайло и поспособствовать появлению в окружении его юной жены молодого крепкого рыцаря, на которого, разумеется, по чистой случайности будущий наследник престола оказался бы похож чуть более, чем на законного отца...
Так или иначе, но ни сына, ни короны Витовт не обрел и в октябре 1430-го скончался, не оставив никаких внятных распоряжений о судьбе престола ВКЛ. И началось веселье. В смысле, гражданская война. Довольно забавная на самом деле заварушка, в которой родной брат католика и польского короля Ягайло оказался во главе православной и антипольской партии, а брат Витовта — во главе католической и пропольской, один из первых западнорусских митрополитов взошел на костер, а все плюшки в конечном счете достались Казимиру Ягеллончику, объединившему литовский и польский скипетры. Империя Витовта перестала существовать сразу же после его смерти. Ни один из сошедшихся в драке над гробом покойного великого князя соискателей виленского стола не мог даже и близко претендовать на подобное же влияние в Восточной Европе. Но если ВКЛ из междоусобицы 30-х гг. XV века вышла ослабленной и потерявшей всякую надежду на преодоление зависимости от Польши, то разразившаяся одновременно с ней, но продлившаяся куда как дольше, гражданская война в ВКМ напротив привела к резкому усилению Москвы. И уже в конце столетия правнук Витовта, великий князь московский Иван III, приступил к реализации собственного плана по возрождению единого русского государства в границах державы первых Рюриковичей, начав откусывать от ВКЛ куски один за другим.
Но это уже совсем другая история.