Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5 романа "Юродивый и смерть" в нашем журнале.
Автор: Юрий Солоневич
2.1. Начало пути
В этот раз мой приезд оказался неожиданным. Едва моя машина миновала покосившиеся ржавые въездные ворота больницы (которые, вообще-то, положено держать закрытыми на замок), как я увидел ХВН. Он сидел на всё той же садовой скамейке в компании с научным сотрудником. Заметив меня, последний вдруг резко вскочил и метнулся к ветхому забору. Несколько штакетин, видимо, держались только на верхних гвоздях, потому что худая фигура в грязном халате, как мне показалось, просто просочилась на другую сторону ограды. Там он схватил стоявший у дерева велосипед, вскочил на него и умчался вдаль быстрее ветра.
«Так вот, значит, какая у нас интрига начинается, — подумал я. — Нет, не просто так ждал меня в мой первый приезд этот скелет в лохмотьях. ХВН знал, в какой день я приеду. Я писал ему об этом. Ну, сейчас мы всё и проясним».
Я припарковал машину на обочине, подошёл к скамейке и сел. Некоторое время мы молчали.
— Что это ваш знакомый рванул, как заяц? — спросил я, глядя прямо в глаза ХВН.
Но тот ничуть не смутился.
— Он вас боится. Вернее, ему стыдно за то, что он взял деньги.
— Так это вы просили его встретить меня тогда?
— Да, я просил. Я просил, чтобы он проводил вас ко мне, встретив машину с белорусскими номерами. Но вы дали ему денег, и он убежал. Если в вашей жизни были периоды, когда вы остро нуждались, вы должны его понять.
Такие периоды у меня были, и вся моя злость вдруг исчезла. Передо мной был совсем другой ХВН — разумный, здраво рассуждающий, уверенный в себе человек.
— А что вас связывает? — прямо спросил я.
— Он спас мне жизнь, — так же прямо ответил ХВН. — Летом они проводили в том месте раскопки и оставили в шалаше инструменты. В конце года началась инвентаризация, вот и пришлось ему ехать на лошади забирать оставленное. Тогда-то он и нашёл меня.
— Это в том месте, где залежи костей?
— Да.
— А вы-то что там делали?
— Странный вопрос вы задаете бродяге, не находите?
Он был прав, и я поспешно задал другой вопрос:
— А легенда откуда?
— Аркадий Петрович, ну, сотрудник музея, её сам придумал. Они на всякие хитрости идут, чтобы денег раздобыть.
Теперь все концы сходились. Я снова спросил, заранее зная ответ:
— И сейчас он разговаривал с вами о моих финансовых возможностях?
ХВН немного помолчал и сказал:
— Вы уверены, что не забыли то время, когда сами жили в нищете? Случалось ли такое, что у вас не было денег на хлеб и молоко?
Его слова били меня, словно дубиной. От этих слов в моих глазах потемнело. Да, я не забыл, как воровал сырки или молоко в магазине. Я и Ковш — мы были постарше остальных детей в интернате. Ну не могли же мы быть трусливее «мелюзги». Вот и воровали и для них, и для себя. И ещё, когда появились эти котята, которых нашёл Рахит...
... Мы возвращались с речки молча — никто не знал, что надо делать. А потом Ковш, который нёс мешочек с тремя котятами, сказал:
— Пока лето и в котельной никого нет, поселим их там. Но только чтоб рот на замок. Всем молчать и в котельную не бегать!
— Так они молчать не будут, — сказал Рахит и кивнул на мешочек, из которого непрерывно доносился писк котят.
— Голодные, — согласился Ковш. Потом немного подумал и сказал, передавая мешок Рахиту: — Идите и ждите нас в сквере, где пионер стоит, — он имел в виду скульптуру пионера, играющего на горне. — А мы, — он положил руку на моё плечо, — за молоком сгоняем.
Недалеко от нашего интерната, на соседней улице, был небольшой одноэтажный продовольственный магазин. Там, в молочном отделе, прямо на прилавке выставляли ящики с бутылочным молоком и лоток с завёрнутыми в фольгу глазированными сырками. Вот мы, инкубаторские (так нас называли за одинаковую, из коричневого вельвета, интернатовскую форму), и умудрялись незаметно схватить из лотка сырок и спрятать его в карман, когда продавщица на минутку отвлеклась. Но бутылку молока в карман не спрячешь. Я это понимал. Понимал и Ковш. Он подвёл меня к сетчатому забору, огораживающему хозяйственный двор магазина, и сказал:
— Жди здесь. Я передам тебе молоко через забор. Они за тобой не полезут.
— Тебя сцапают, — сказал я.
— Кто, эти толстые тётки? — Ковш презрительно сплюнул на землю. — Я их сделаю, не шевеля ушами.
И он пошёл вокруг забора к входу в магазин.
Входной двери мне не было видно, но зато прямо перед моей засадой находилась дверь подсобного помещения. Она вдруг открылась, и из подсобки вышел грузчик. Он вынул из кармана грязного халата пачку сигарет и, закурив, взял из штабеля у стены деревянный ящик и сел на него. Грузчик был здоровый, как носорог, с красной, мясистой рожей. Я отчетливо слышал, как жалобно скрипит под ним ящик, и лихорадочно соображал, что мне предпринять. Но придумать ничего не успел: от входной двери магазина послышался пронзительный женский визг. Затем из-за угла выскочил Ковш, держа в каждой руке по бутылке с молоком.
— Укра-а-а-л!!! — неслось ему вслед.
Ковш подскочил к забору и передал мне бутылки.
— Драпай! — успел сказать он прежде, чем грузчик сгрёб его в охапку.
Что было с Ковшом дальше, я не видел. Я пулей несся по тротуару, крепко сжав в руках горлышки бутылок, и остановился только возле сквера. Спрятавшись за каким-то кустом, я некоторое время наблюдал за улицей: она была пустой. Тогда я пошёл к скульптуре пионера.
Младшие уже разобрали котят и баюкали их на руках, как маленьких детей.
— Ковша сцапали? — спросил Рахит.
— Похоже, — ответил я и прикрикнул на «мелюзгу»: — Хватит забавляться, давай кормить!
Правда, как кормить слепых ещё котят, никто не знал. Мы тыкали их носами в молоко, налитое в найденную пластмассовую крышку, но котята самостоятельно пить не умели. Потом Рахит догадался оторвать от кармана кусочек подкладки, смочил его в молоке и стал давать сосать котятам.
Затем сытых, уснувших котят со всеми предосторожностями занесли в пустующую летом котельную и устроили в ящике с древесными стружками. Здесь же спрятали молоко. А после разошлись по своим комнатам. Говорить о котятах или о Ковше было запрещено строго-настрого.
Ковша не было за обедом и за ужином. Он появился только перед отбоем. Вошёл в комнату, втянув голову в плечи, взъерошенный, как воробей после драки. Незаметно в комнату стянулись все, кто участвовал в сегодняшнем походе. Каждый принёс что-то из своих запасов: кто булочку, кто печенье. Ковш сел на свою кровать и стал есть.
— Били? — спросил я.
— Так, немного.
— Грузчик?
— Нет, заведующая… Царапалась, зараза худая. Потом эта инспекторша из «детской комнаты» за уши драла. И деррик в лоб дал пару раз. Сказал, ещё один залёт — и на малолетку отправят.
При этом Ковш показал царапины на шее. А уши и лоб у него были покрыты красными пятнами.
— Мне больше залетать нельзя, — промолвил в задумчивости Ковш. — Капитанша дело завела. Деррик пообещал, что закроет. Но в последний раз.
— Завтра я пойду! — Рахит вскочил на ноги и взволнованно заходил по комнате. — Меня, если поймают, бить не будут. И на малолетку не пошлют — побоятся, что издохну.
— Да, — согласился Ковш, — ты пойдешь. Они будут опасаться кого постарше, — и добавил: — Покурить бы, да у меня все забрали, гады.
— У меня есть, — обрадованно отозвался Рахит, — у физрука в раздевалке из пачки спёр. С фильтром.
И он, довольный тем, что Ковш говорил с ним на равных, побежал в свою комнату.
К утру молоко в котельной скисло. Мы все понемногу выпили простоквашу и вымыли бутылки, чтобы потом их сдать.
Котята ещё не пищали, но уже копошились в своём логове, и надо было думать о том, как провернуть дело с магазином. Решили, что с Рахитом пойду снова я и снова буду ждать за забором. Ничего лучше всё равно не придумаешь. А там — будь что будет… Так и сделали.
Я ждал довольно долго, но из-за угла магазина никто не появлялся. Не было слышно и крика. Может, не привезли ещё молока? Или что-то мешало?
Но вдруг снова открылась дверь подсобки, и из неё вышел грузчик. В одной руке он держал бутылку молока, а в другой — микроскопическую ладонь Рахита. Они оба неспешно подошли к забору, где я стоял ни живой ни мёртвый. Грузчик подал мне бутылку, затем легко, как пушинку, поднял Рахита и осторожно помог ему перелезть за сетку.
— Слышь, Коля (так по-настоящему звали Рахита), — тихим голосом сказал грузчик, — у меня завтра выходной. Приходи послезавтра.
Я ничего не понимал.
— Наш он, детдомовский, — сказал Коля. — Когда меня сцапали, я ему всё рассказал. Мы подружились…
— Тогда пойдем, — сказал я, и мы стали неторопливо удаляться.
Я шёл, то и дело оглядываясь, словно не верил всему происходящему.
Грузчик стоял в своём сером, затасканном халате, держась обеими руками за сетку забора, и печально смотрел нам вслед. Он, единственный из всех в этом мире, был наш, свой, детдомовский…
2.2. И что будет, увидите сами
— Только что вас здесь не было.
Я очнулся, услышав голос ХВН.
— Где мне найти Аркадия Петровича? — спросил я.
— Наверное, в музее. Их всех отправили в отпуск за свой счёт, но он всё время пропадает на работе. Привычка, знаете ли, большая сила. Но вы, по-моему, в начале нашего разговора были озабочены чем-то другим.
— Да, — согласился я и рассказал ему о Старом Горце.
Он внимательно выслушал и спросил:
— Значит, в коробке из-под обуви лежали деньги, доллары.
— Да, ровненькие пачки.
— Вы их пересчитали?
— Нет, — оторопел я от такого простого вопроса.
Я не знал, почему я, действительно, не пересчитал деньги. Ведь это было бы самым естественным в данной ситуации.
— Видимо, я растерялся, — сказал я.
— Но коробку вы разглядели?
— Коробку я разглядел. Коричневая, чуть помятая, сбоку отверстие с металлической каёмкой для вентиляции.
— А было ли на ней написано наименование фирмы?
— Да, «Белвест».
На его губах появилась чуть заметная улыбка.
— Вот что, — заметил ХВН, — раз деньги принесли вам, они — ваши.
— Но их надо передать.
— Вы знаете кому?
— Нет. Он не сказал.
— Тогда положите их в сейф и надёжно заприте.
Мне показалось, что он чего-то недоговаривает. Но как-то само по себе вышло, что ХВН стал доминировать в нашем сегодняшнем общении. Его авторитет стал для меня таким же, как и авторитет Ковша в прошлом.
— Только что вас здесь не было, — повторил ХВН. — Истину ищи в молчании. В молчании нет внешнего мира. Молчание вас успокоило и дало ответ. Никто, ни один психотерапевт не вылечит вас так, как это сделает молчание. У вас получилось уйти из внешнего мира. А то, что получилось однажды, получится и в другой раз.
Слова ХВН никак не резонировали с его внешним видом. Впрочем, я уже однажды прокололся на внешнем виде, когда не мог оформить себе заграничный паспорт для поездки в Германию. Кого я только не подключал: и генералов, и депутатов — всё безрезультатно. А потом встретил какого-то мужичонку возле отдела виз и регистраций. Такого невзрачного мужичонку, в потёртых кирзовых сапогах с загнутыми носами. Он взялся сделать паспорт за три дня, причём о цене мы конкретно не договаривались.
— Сколько дашь, столько и ладно, — сказал мужичок.
Через три дня у меня был новый загранпаспорт, и стоил он мне какую-то мелочь: то ли одну поллитровку, то ли две.
И представьте себе, ходят такие люди по земле: чуть ли не голый, во всем прост, и обидеть его даже муравей может. Ни дать ни взять — клоун погорелого театра. Вызывает вначале смех, а потом страх. Как у него всё получается? Такого и сам государь-правитель испугается!
Как-то в момент депрессии прочитал я у Апостола Павла: «Когда мир своею мудростью не познал Бога в премудрости Божией, то благоугодно было Богу юродством проповеди спасти верующих… но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное»…
Зачем учить тех, кто знает? Бессмысленно учить тех, кто не хочет знать.
ХВН продолжал в унисон моим мыслям:
— Была осада Константинополя, и народ молился в Софии с патриархом и духовенством. И молился со всеми нищий юродивый Андрей, и во время этой молитвы он увидел Богородицу, сходившую с самого купола. А в руках она держала свой платок и им покрывала и как бы защищала всех в храме. Тогда Андрей указал остальным, и увидели все. И в ту же ночь Константинополь был спасён. Заметьте, видение и чудо, которое потом увидели и поняли все, первым увидел и провозгласил юродивый. Не патриарх, не царь, не богословы и не мудрецы, а юродивый, псих, идиот.
Я ещё раз внимательно осмотрел собеседника. И подумал, что он, наверное, каким-то способом умеет читать мысли. Как Мессинг или Ванга. Конечно, это выдающаяся, но не сверхъестественная способность. И решил, что не стоит возводить мужичка в кирзовых сапогах в ранг кумира, но прислушаться к нему очень даже стоит.
— Вы любили его? — спросил ХВН и, перехватив мой недоуменный взгляд, уточнил: — Того, кого вы ездили хоронить.
На этот раз я даже не удивился, мысленно проследив цепочку, по которой информация о телефонограмме попала к ХВН.
— Да, — просто ответил я.
— Если бы вы его попросили, он бы помог вам?
— Конечно, если бы был в силах это сделать.
— Вот и попросите сегодня. Не его, а его образ в своей психике. Попросите его, и что будет, увидите своими глазами.
— Как это сделать?
— Я дам вам текст, при помощи которого вы настроите свой мозг. Потом, прочитав текст перед сном, вспомните Старого Горца, вспомните черты его лица с множеством деталей, его руки, его одежду, его голос. Потом представьте, что Старый Горец стоит на заднем плане, а перед ним — тот человек, которого вы похоронили. Потом всё исчезнет, вы не сможете долго удерживать видения. Тогда представьте себе тёмную сцену, на которой горит тусклая лампочка. Внутри освещённого круга стоит стул. Рассмотрите его. Войдите в круг жёлтого света и осмотритесь — плотная темнота окружает этот маленький огонёк. Сядьте на стул и ждите. Ждите терпеливо того, что произойдёт. Ответ даст молчание. Молчание наедине с собой. Просто остановитесь, прекратите все свои движения, оставьте все свои мысли. Сделайте это на один только миг. Этот миг сможет изменить всё.
Позже, благодаря этой методике, я научился работать не только во время бодрствования, но и во время сна, и моё развитие пошло семимильными шагами. А ведь если задуматься, самые главные открытия человеком сделаны во время сновидений — та же самая таблица Менделеева, например. Резервы человеческих возможностей поистине неисчерпаемы, просто мы не умеем их использовать. В дремучести своей отрицаем всё, что не вписывается в наше ограниченное мировоззрение.
Вечерело, но день для осени выдался теплым, солнечным, и ХВН не ёжился в своём больничном халате, как во время нашей первой встречи. Впрочем, не зря говорят, что осеннее солнце как вдовье сердце: глубоко не согреет. Так кто же согреет этого юродивого и таких как он, тех, кто указывает нам путь к спасению? Кому дано видеть многое из того, что мы не видим или не желаем видеть. И тогда я сказал то, что давно уже должен был сказать:
— Скажите, может, вам что-то надо? Из одежды или из продуктов.
— Пока не надо ничего. Потом, когда похолодает, привезите мне, пожалуйста, куртку и вязаную шапочку. Можно не новые.
Я утвердительно кивнул головой.
— Вы здесь задержитесь, в Костополе? — спросил он.
— Завтра уеду. Но, если надо, могу побыть несколько дней.
— Наверное, надо. Впрочем, давайте решим это завтра.
Я согласился.
ХВН достал из-за пазухи сложенный вдвое листок с неровным, рваным краем и передал его мне. Я развернул этот листок и увидел написанную в столбик то ли молитву, то ли стихотворение в том же стиле, что и послания на форум. Почерк у него был красивый, даже изящный, как у прилежной ученицы. Заглавные буквы первых слов в строках были красного цвета, с завитками. И я на мгновение представил себе, как он старательно выводил их подаренной мною ручкой.
Я хотел было прочитать весь текст, но он не дал мне этого сделать. Своими холодными пальцами, обтянутыми восковой, почти прозрачной молодой кожей, он дотронулся до моей руки и сказал:
— Это надо сделать перед сном. Когда веки уже будут слипаться. И надо, чтобы было тихо, чтобы никто не мог помешать.
Я не возражал, свернул листок, положил во внутренний карман пиджака.
— Потом надо запомнить своё сновидение. Когда проснётесь утром, не вскакивайте с постели. Поживите немного сразу в двух мирах: в своём сновидении и в утренних шорохах одновременно. Если сновидение будет ускользать, сосредоточьтесь на какой-нибудь детали, прикуйте к ней своё внимание, рассмотрите только её одну. И если вам это удастся, вы снова можете расширять границы своего наблюдения. Вы будете осознавать, что вы — во сне. Вот и используйте это. Спросите у любого, кто появится, который сейчас год. Они не хотят отвечать. Но если настаивать — ответят. Может, не совсем точно. Может, попытаются назвать непонятную цифру. Но вы переспрашивайте до тех пор, пока эта цифра не станет вам понятной. И запомните её.
— Зачем?
— Это важно, это вам потом поможет, это даст вам шанс.
— Шанс на что?
— Ускользнуть в последний момент. Вы узнаете последний момент по вспышке света. Свет будет пытаться заворожить вас. Свет будет очаровывать вас, и музыка будет невероятной, фантастической красоты. Это — волшебная флейта — так я её называю. Но вы будете знать, что это именно тот год, когда надо быть внимательным и осторожным. В этот год особенно важно наблюдать за признаками, даже если они будут казаться незначительными или глупыми. Нет ничего незначительного и глупого ни в этой реальности, ни в той.
Я не совсем понимал и переспросил:
— Мы говорим о сне?
— Нет, сон только даст подсказку, цифру, год. Может, и месяц. Но месяц они всегда называют иначе. Правда, догадаться можно. Мне последний раз сказали: «Евджений». Это январь. «Дженьюари» — по-английски.
Я вспомнил слова врача: «Его нашли замерзающим в снегу, в поле, возле Костополя». Наверное, это было в январе.
— Я вижу, что вы мне верите. Почему? — спросил он.
— Вам от меня ничего не надо, — немного подумав, ответил я.
— Верно, это вы во мне нуждаетесь.
— Вообще-то я во главу угла всегда ставлю свою свободу и независимость.
— Это мнимая свобода.
— Ну почему же! — возразил я. — Мне ничего не стоит сейчас просто встать и уйти. А вы, боюсь, в этом ограничены.
— Вы ошибаетесь, — возразил он. — Я в любой момент могу оказаться далеко-далеко, в одном хорошем месте, где чисто и светло, где растёт моё дерево, под которым я люблю отдыхать. Там я абсолютно свободен.
Я немного подумал и сказал:
— Вы говорите о фантазиях?
— Для мозга безразлично, отражается в нём фантазия или реальный мир.
— Вы говорите о психике. А для тела? Какой выход есть для тела, если оно, скажем, попало в руки к палачу?
Я хотел развить свою мысль дальше, но ХВН жестом остановил меня и закрыл глаза, словно что-то припоминая. Лицо его вдруг сделалось совсем белым, приобрело какое-то страшное выражение — как у мумии египетского фараона. Он задрожал всем телом и чуть слышно произнёс:
— Нет, не могу.
И вдруг дико заревел нечеловеческим голосом, содрогаясь в конвульсиях, съезжая со скамейки на землю. У него начался приступ, и я положил его на бок, придерживая голову руками. Я умел обращаться с эпилептиками.
Когда приступ закончился, ХВН вытер пену с губ всё тем же лоскутом материи, которым протирал очки, и сказал:
— Спасибо. Видишь, каково это — быть врагом дьявола.
Я не знал, что сказать, что подумать. Я действительно понимал только малую часть его слов. Но я уже твёрдо усвоил: учиться надо постепенно, от простого — к сложному, поначалу воспринимая новое знание как песню на иностранном языке.
Окончательно придя в себя, ХВН продолжил:
— Фрейд называл эту сферу психики ОНО. Только дело не в названиях. Меня ведь зовут не Адам, и я не стою в начале рода человеческого. Наоборот, сегодня я стою в конце цепочки, уходящей в прошлое. И осознаю я себя даже не с момента рождения. Не осознаю я и те переживания, которые выпали моим далеким предкам. Кто-то из моих пращуров, скорее всего, подвергся нападению какого-то страшного чудовища, а затем передал информацию об этом событии вместе с генами своим потомкам. Вот и воскресают в психике время от времени некоторые моменты этого сражения. И в схватку уже вступаю я.
Мысленно я согласился с тем, что такое объяснение причины психического расстройства выглядит вполне логичным. Но эта тема меня в данный момент не занимала.
Видимо, поняв ход моих мыслей, ХВН сказал:
— До тех пор, пока вы не поймёте суть явлений, вы будете рыскать в потемках. Искать не там, где потеряли, а там, где светло. Как глупый шофер, который отключает мигающую лампочку указателя топлива вместо того, чтобы залить в бак бензин. Да и как будущему писателю, вам необходимо знать, что внешние источники вдохновения рано или поздно иссякнут. И только внутренний источник в бессознательном бездонный и бесконечный.
Я невольно улыбнулся от точности такого сравнения.
— Только вы не обижайтесь, — продолжал он, видимо подбодрённый моей улыбкой. — Вы сейчас и есть такой шофер, который смотрит на приборы и не представляет себе всех процессов, происходящих в машине. Хотя всё достаточно просто: бензин сгорает, толкает поршень, маховик и колеса крутятся, машина едет. Верно?
— Это если упростить…
— Вот для того, чтобы понять, что лежит в основе сложного, его надо упростить.
— Для кого-то и простое непонятно.
— Простое тоже можно упростить.
— И до чего мы дойдём в итоге?
— Дифференцируя самые сложные функции, мы дойдем до чисел и, наконец, до нуля.
Я не был силен в математике, но смысл сказанного уловил.
— В начале начал, по-вашему, лежит ноль, ничто?
— Ноль — это не ничто. Это ничто здесь и сейчас, но всё — там.
— Где — там?
— Там, где нас нет. В бессознательном, например. В ОНО.
— Ну, это уже выше моего понимания, — я отмахнулся рукой, словно отгоняя назойливую муху.
— Вы говорили, что хотите стать писателем, — заметил он. — А писатель невозможен без вдохновения. Черпая его в осознаваемом, рано или поздно вы окажетесь на мели. Даже море, даже океан можно вычерпать до дна. Но только не бессознательное. Вы согласны, что цепочка наших предков уходит в бесконечность?
— Да, думаю, что согласен, — был вынужден признать я. — Мне повезло, что никто из них не прервал связующую нас нить, не погиб в схватке со зверем или врагом, не стал жертвой природной катастрофы. Поэтому я есть.
ХВН даже подпрыгнул на скамейке, захлопал в ладоши и стал быстро-быстро повторять:
— Он это сказал, он сказал это, он сам к этому пришёл…
— К чему — к этому? — переспросил я.
— К тому, что мы есть. Мы есть, и эта истина не требует доказательств. Эта истина свидетельствует сама о себе. Вот её мы и положим в основу нашей парадигмы. Заметьте, это не гипотеза и не аксиома, не принимаемое на веру утверждение, что две параллельные линии никогда не пересекаются. Это — краеугольный камень мироздания. И я рад, что вы сами это озвучили.
Я не разделял его восторга. Нет, мне было приятно, что этот, несомненно, незаурядный человек меня похвалил. И что из того, что мы есть? Сегодня есть, а завтра — нет. Но, как это всегда происходит, понимание смысла великого открытия приходит значительно позже самого открытия. И, забегая вперед, скажу, что впоследствии не раз использовал аргумент «я есть» как завершающий штрих в поисках той или иной сути вещей, как последнюю точку в цепочке логических рассуждений.
Очнувшись от недолгих раздумий, я заметил, что ХВН с увлечением что-то говорит:
— Принято считать, что мозг во время сна отдыхает. Вот только его энцефалограмма свидетельствует об обратном — переживания в это время более насыщенны, чем в состоянии бодрствования. Эта штука, — ХВН постучал себя пальцем по виску, — работает как колебательный контур. Дневные впечатления заряжают одну пластину конденсатора, которая во время сна разряжается. Образы переносятся в другое полушарие. Вот почему мы спим и видим сны.
«Глаза — антенны», — вспомнил я.
— Образы в нашем мозгу живут своей жизнью. И не мы властвуем над ними, а они над нами. Мы можем только приспособиться — этому я вас и научу. Вы — это условно целая личность, большое «Я», состоящее из множества образов маленьких «я». «Я» — это трибуна, на которую в различных ситуациях выходят различные герои. «Я» — это ответная реакция субъектов на внешнюю ситуацию, режиссёр или, скорее, тренер, выпускающий на поле нужный в данный момент состав команды... А в принципе эта штука, — он снова постучал себя по голове согнутым указательным пальцем, — работает как простой радиоприёмник с возможностью записи информации. Как магнитола, например. Это всё, конечно, в общих чертах, в первом приближении.
Я вспомнил старую магнитолу в доме у тётки. То ли «Латвия», то ли «Рига». Да, были раньше такие штуки, а теперь все эти функции есть в обычном мобильном телефоне. Я сказал ему об этом.
— Да-да, — поспешил согласиться он, обрадованный тем, что я понимаю суть разговора. — Свет — это элекромагнитная волна — улавливается нашими глазами-антеннами. Затем поток информации, который несёт волна, обрабатывается и записывается в хронологическом порядке в доминирующем полушарии мозга. Мы воспринимаем это как видимые образы. Когда такой информации становится много, тогда потенциал полушария возрастает до некоторого предела, мы засыпаем, и образы из одного полушария перетекают во второе. Там они формируют контуры в результате резонанса с аналогичными образами, а не в хронологическом порядке. И так формируется некоторый сценарий, который мы воспринимаем как сновидение. Это возможный сценарий нашего будущего поведения, гибридизация вариантов прошлого. Это вам понятно?
— Это очень просто, чтобы быть непонятным, — ответил я.
— Во Вселенной всё устроено просто: любое взаимодействие — это резонанс между целым и целым или целым и частью. Это приводит к самоорганизации субъектов внешнего пространства в субъекты внутреннего пространства объекта. Мы воспринимаем такой процесс как течение времени. Время — субъективное пространство, как годовые кольца на срезе дерева. Прогресс — приращение внутреннего пространства — прямое течение времени, а регресс — распад — это обратное течение времени.
— Значит, когда Советский Союз развалился, его время потекло вспять?
— Когда умирает человек и разрушаются связи между частями его тела, оно распадается на атомы и молекулы, его время тоже идёт вспять.
— Не совсем приятное сравнение, — заметил я.
— Зато верное. Все загадки, вся мистика происходят от нашего ограниченного сознания и ещё… — он испытующе посмотрел на меня, — от попытки возвысить себя, любимого, до уровня Бога.
Мы немного помолчали. У меня было ощущение, что я и раньше всё это знал или предполагал. Но (и я это хорошо осознавал) необходимо было время для того, чтобы переосмыслить информацию. Время, время…
— А время …— начал было я.
— А время — это ваша память, это те контуры, которые возникли в вашем мозгу в результате биохимических реакций, записавших в белковой форме информацию из внешнего мира. Более того, там есть и информация, полученная вашими предками. И энергия некоторых контуров настолько велика, что прорывается наружу и сегодня. Это не у меня был приступ, это мой предок получил сильнейший стресс в столкновении с каким-то чудовищем, с дьяволом. И этот стресс жив во мне, мучает меня.
Он имел в виду тот приступ эпилепсии.
— Контуры живут сами по себе, периодически подпитываясь информацией, или энергией, извне. И вот что важно для вас, как для человека, желающего стать писателем. Контур, или образ, возникнув однажды, живет в вашем мозгу, в вашей психике своей самостоятельной жизнью. Он эволюционирует, взаимодействует с другими образами, образуя гибриды. Он не хочет подчиняться вам. Днем вы подавляете такую самостоятельность сознательными фильтрами, соотнося желания с внешней действительностью. Но когда вы спите или когда вы пьяны…
— Нет, это обман. Мои образы — это не реальная жизнь. Ибрагим был реальным человеком в реальном времени, — возразил я.
— По отношению к вам он был в пространстве. Вы оба были во внешнем для вас пространстве. А ваши образы, записанные в вашей психике после прохождения информации через ваши глаза и мозг, стали субъектами вашего времени. Только время для Ибрагима потекло вспять, и все образы рассыпались безвозвратно. А вот он сам в виде образа до сих пор существует в вашей психике, в вашем времени. Вот здесь и возможно всё изменить, переиграть.
Что-то меня насторожило в последних словах ХВН. Что-то было не так. Или даже всё было не так. Похоже, он втюхивал мне подмену действительности воображаемым миром. И я сказал:
— Я не хочу играть и врать самому себе.
— Поверьте, для вас абсолютно безразлично, что было на самом деле во внешнем пространстве. Вы переживаете только то, что происходит в вашей психике. Ночью электрическая активность вашего мозга, и это уже общеизвестно, не меньшая, чем днем. И сила ваших переживаний во сне порой настолько велика, что превосходит ваши дневные эмоции. Во сне вы можете жить более яркой жизнью, и эта жизнь ничем не хуже по своему качеству, чем жизнь во время бодрствования. А может, и лучше.
— Склоняете меня к употреблению наркотиков?
— Нет, наркотики, пьянство — уход от гармонии. То количество наркотиков и алкоголя, которое необходимо для гармонии, ваш организм вырабатывает самостоятельно. Я просто хочу вас научить понимать суть всего, что с вами происходит. Научить вас использовать те процессы во внутреннем и внешнем мире, которые происходят независимо от вас и которые управляют вами. Но вы в своей гордыне считаете, что это вы ими управляете.
Я чувствовал, я где-то в глубине сознания понимал, не исключал того, что, возможно, он прав. Но всё во мне противилось признанию его правоты. Гордыня, что ли? И я сказал ему честно:
— Я не этого ждал от вас. Когда мне будут нужны иллюзии, я посмотрю «Терминатора». Спасибо, что вы мне популярно объяснили кое-какие спорные истины. Но я не вижу в этом для себя никакой пользы. Не надо мне навевать сон золотой. Да, раньше я много и часто пил. Но это не значит, что я впал в детство. Сегодня я богат и самодостаточен. И всего я добился сам — в реальной жизни, а не во сне. Поэтому, наверное, нам пора проститься.
Я не скрывал своего разочарования.
— Я вас понимаю, — ответил он и снова «включил дурака». — Но посмотрим, что скажут ваши образы. Я ведь тоже рад бы не встречаться больше с дьяволом…
Он опять рассмеялся каким-то дребезжащим, ехидным смехом. И мне окончательно стало понятно, что он безумен. Я не мог бы объяснить, на чем основывалась эта моя уверенность. Те моменты просветления, в которые я готов был признать его гением, как-то померкли и отошли на второй план. Я ещё раз внимательно присмотрелся к нему. Нет, невозможно дать хоть какое-то целостное описание внешности ХВН — настолько она была у него разная в различные моменты нашего общения. Его мимика порой была крайне бедна, а порой чрезмерна до гримас. Но более всего были заметны его выразительные огромные глаза, которые неестественно выделялись на фоне окаменевшего, отливающего желтизной лица. Впрочем, такие признаки при желании можно в определённые моменты найти у любого и каждого. И всё же, всё же в одну секунду (словно пелена упала с глаз) и меня озарила чёткая мысль — этот человек безумен.
— Хорошо, — я встал, чтобы уйти. — И… спасибо!
— Это вам спасибо, — ответил он.
— За что?
— За то, что доверяете мне.
И снова во мне всё перевернулось. А что, если это я безумен, а он вполне нормален?
Продолжение следует...
Нравится роман? Поблагодарите Юрия Солоневича переводом с пометкой "Для Юрия Солоневича".