Петька хрумкнул кусок сахара, запивая его ароматным чаем и косясь с надеждой на командира: авось, и сегодня удастся вкусить чапаевской мудрости. «Так, глядишь, и сам командиром стану», — грезил Петька, причмокивая и одновременно думая, какой бы вопрос задать, чтоб еще один секрет выведать.
— Васильваныч?
— Че, Петька?
— А вот я в одной умной книжке подглядел, что все, что мы, люди, делаем – это заради доминантности. А это правда?
— Правда, Петька.
— Васильваныч, а чё это такое – доминантность?
— А это сила, Петька. Вот я тебе, например, в лоб дать могу, особливо если глупые вопросы задавать будешь, а ты мне – нет. Смекаешь?
— Смекаю, — слегка обиженно пробубнил Петька, и на всякий случай отодвинул в сторону чапаевскую саблю, стоявшую возле, однако любопытство распирало дальше, превозмогая страх. – Васильваныч, а если я вдруг вам в ответ дам?
Брови Чапаева удивленно воспарили вверх и он, оторвавшись от медитативного процесса надраивания любимых сапог, повернул голову в сторону наглого юнца: «А ты сам как думаешь?».
– Ну, да, — поспешил ретироваться Петька, – я все это так, гипотетически, конечно. Вы не сердитесь, Васильиваныч, я просто разобраться хочу. А кроме вас я умных людей не знаю. Можно я еще спрошу?
Чапаев хмыкнул, бросив веселый подбадривающий взгляд в Петьку, и продолжил медитативно чиркать щеткой: «Спрашивай, пока сапоги чищу».
— А что, это правда, что все всё в жизни делают, чтобы показать свою доминантность?
— Не только. Но в основном.
— А зачем им… нам эта доминантность?
— Для безопасности, Петька. Если ты слабый, или если тебя все считают слабым, то любой тебя шпунять может. А если ты – сила, то каждый подумает, прежде чем связываться.
— А если я сам – слабый? Как мне тогда показывать свою доминантность?
— Способов много, Петька. Ты можешь дружить с сильными: вот как ты сейчас, под моим руководством, например. Ты можешь понтоваться, прикидываясь сильным. А еще ты можешь, если умный, прикинуться, будто ты выше всего этого.
— А это как, Васильиваныч?
— А это как поп Васька, который в деревне Раковке был, помнишь? Что он тебе говорил про смирение и про то, чтобы унять свою гордыню?
— Ага, припоминаю. Васька говорил, что только слабые духом пытаются все решать силой, и что сила духа…
— Да-да, «…сила духа и есть самая главная сила, доступная человеку, аминь». Так вот, Васька тоже понтуется и пытается доминировать.
— Так он ж слабый, Васильиваныч?
— А он, как хитрый уж, шмыгнул в своё учение и теперь и сам думает, и другим говорит, что сильный – это тот, кто смиренный, а остальные, дескать, слабаки, духом слабые. Понты остались, и доминантность он хочет себе заиметь все так же, только предлагает другие правила игры. Смекаешь, Петька? Так сказать, «кто более смиренный, тот более крутой». Доминантный, то бишь.
— А-а-а, — протянул понимающе Петька, — так он все равно хочет сильным быть. Понятно. Васильваныч, а можно ли не хотеть доминантности?
— Можно, дуралей, если ты её уже наелся, — Василий Иваныч прекратил чистить сапог и с хитрым прищуром уставился на Петьку, — Вот когда ты отвоюешь с мое, да поводишь конницу в атаку под пулями тыщу раз, да когда поймешь, что ты можешь, если хочешь, сделать что хочешь – тогда отказаться можно. Разрешаю! – и Чапаев махнул щеткой как саблей, ободрительно хохотнув, после чего вернулся к сапогу.
— Васильиваныч, — упросительно протянул Петька, — а можно еще вопрос? (командир кивнул). А если же вы отказались от доминантности, это ж значит, что другие будут считать вас слабаком?
Чапаев сделал еще три чирка щеткой по бокам сапога и с довольством посмотрел в глянцевое отражение на мысу. После чего отложил добро на лавку, вытер руку портянкой и сел степенно на табуретку рядом. Медленно вдохнул грудью воздуха и, глядя на Петьку со спрятанной в усах улыбкой, выдохнул, покачивая головой:
— А когда ты, друже, откажешься от доминантности – ты и будешь сильным. А все почему? – А потому, что зависимость от того, считают ли тебя сильным другие, это и есть слабость в чистом виде. И каждый, кто проверяет тебя на слабо, это знает. Как только ты испугался, что ты не силен – сразу слабость и проникла тебе в мозг и душу. А вот если ты за доминантность не борешься, а в нее играешься – тогда ты и ощущаешь силу настоящую. И другие ощущают её в тебе тоже. Понял? А теперь – дай-ка мою саблю. Выдвигаемся!