«В каком-то смысле я все еще занимаюсь переводом — как и лет 20 назад. Только сегодня я пытаюсь понять, что стоит за теми или иными фразами клиентов», — утверждает системный семейный психотерапевт Марина Травкова. В рамках проекта ЧТД «Откуда берутся психологи» она рассказала историю своего профессионального пути, который начался с изучения языков и во многом остается поиском смыслов, заключенных в слова.
В том, что после школы я буду получать гуманитарное образование, сомнений не было: читать, сочинять и писать я начала в раннем детстве. А вот по поводу выбора факультета с родителями была дискуссия. Они считали, что после отделения русской филологии одна дорога, причем низкооплачиваемая, — в учителя. Компромиссом стал факультет зарубежной филологии.
Иностранный язык давал больше возможностей, в том числе — воплотить мечту советского человека побывать за границей.
В школе я учила немецкий, поэтому поступала на немецкое отделение факультета германской филологии родного Ташкентского государственного университета (сейчас — Национальный университет Узбекистана имени Мирзо Улугбека. — ЧТД). Поступала как медалистка — без экзаменов. Если бы не это, вряд ли попала бы на один из самых престижных факультетов города.
Было начало 90-х, Узбекистан обрел независимость, в страну хлынули представительства иностранных компаний и бизнесмены в поисках нового рынка. Владеющая языками молодежь мгновенно стала востребована. Курса со второго все мы совмещали учебу с письменным и устным переводом, работой на выставках и презентациях.
Занимаясь «живым переводом», быстро осознаешь, что люди могут говорить на разных языках и понимать друг друга, а могут — на одном и не понимать. Рождается азарт переводчика: сделать непонятное понятным.
Потом появилась возможность стажироваться в Германии, через Немецкую службу академических обменов. В Берлине, в Университете имени Гумбольдта, я готовила дипломное исследование об отражении эмоций в языке и тексте. Если книги, которые мы читаем, могут заставить нас грустить и радоваться, значит, мы и сами можем оказывать такое влияние на других с помощью речи. Это воздействие меня и интересовало.
Тогда мало кто оставался в науке. Быть переводчиком стало выгодно, надо было содержать себя и помогать семье. Я не стала исключением. После окончания вуза проработала год в узбекском представительстве Торговой палаты Германии, потом познакомилась с будущим мужем и переехала к нему в Москву. Поработала в немецкой логистической компании, ушла в декрет.
Во время беременности пошла на курсы по гуманистическому НЛП к Юлии Борисовне Гиппенрейтер — просто из интереса. Курсы очень впечатлили, но в психологию я пришла двумя годами позже и совсем по другой причине.
Метод исключения
В то время МГУ запустил вечерние программы профессиональной переподготовки: экономика, юриспруденция, психология. В двух первых ипостасях я себя не видела, а психология представлялась хоть чем-то полезным — для себя, впрок. Как о будущей профессии я о ней тогда не думала.
Учиться было интересно: наш курс оказался одним из немногих, кому давали не только теорию, но и практику, причем в большом объеме. Уже к концу второго года наша группа начала практиковать — под присмотром. Тут оно и случилось: коктейль из удивления, удовольствия и ощущения всемогущества.
Психотерапия казалась чудом: ты говоришь с человеком в определенном ключе, и он вдруг перестает опасаться толпы или летит в отпуск, хотя боялся самолетов.
Люди, которые хотели разводиться, остаются вместе, ты становишься переводчиком для тех, кто не понимает друг друга. Тут и чистая радость, и ловушка. Получается не все и не всегда, и это вызывает еще больше желания понять и разобраться. Тебе кажется, что все возможно, просто ты еще не все понял, не всему научился. И начинается вечная учеба.
Так было и со мной. Личная терапия, два года системной семейной терапии в Институте групповой и семейной психотерапии (ИГиСП) на курсе Александра Викторовича Черникова, год наблюдений за работой с семьей.
Параллельно этому — расстановки, семинары по травме, метафорическим картам, нарративная практика, глазодвигательная терапия, гипноз, арт-терапия, эмоционально-фокусированная и схема-терапия. Параллельно начала преподавать: сначала в аспирантуре в НИУ ВШЭ, потом в ИГИСП. Вступила в Общество семейных консультантов и психотерапевтов.
Почему я выбрала работу с семьями и парами? Во-первых, повлияли личности лидеров школы. Во-вторых, мне нравилось и нравится до сих пор, что эта работа включает в себя и индивидуальные процессы, и коммуникацию, и эмоции, и элементы гипноза, и арт-терапию. Работа с группами никогда меня не пугала: я выросла в большой семье, да и моя тоже немаленькая — трое детей.
Я росла между тремя языками и двумя религиями и поэтому критически отношусь ко всему, что авторитетно и безапелляционно заявляет о себе как об истине в последней инстанции.
Системная семейная терапия — это несколько школ на единой платформе. Понимание, что взгляд на проблему и на то, как ее решать, может быть далеко не один, до сих пор приводит меня в восторг. Длится этот восторг уже 12 лет и, надеюсь, никогда не закончится.
Тонкости перевода
В каком-то смысле я все еще продолжаю заниматься переводом — как и лет 20 назад. Разные языки — разные ментальности. Перевод с одного языка на другой всегда аналоговый, но и говоря на одном языке, за одними и теми же фразами люди слышат разное. Иногда нужно перевести эмоции одного другому, а иногда — объяснить человеку его самого: он сам себя не понимает.
С каждым новым клиентом учишь его язык: да, это все тот же русский, но используем мы его по-разному.
В этом смысле первое образование мне очень помогло: знание хотя бы одного иностранного языка дает понимание, что люди вообще думают по-разному и у каждого — своя внутренняя вселенная. На мой немецкий «нарос» английский, он как язык международных конференций в нашей профессии необходим, а потом еще и сербохорватский.
Прощание с иллюзиями
Я часто слышу, что к профессии психолога лучше приходить в зрелом возрасте и с определенным жизненным опытом. Мол, разве можно, не будучи матерью, заниматься детской психологией, или что может семейный психолог, который сам не в браке? Не думаю, что все так однозначно.
Получить опыт, идентичный опыту всех клиентов, нереально. Мы же не требуем от травматолога, чтобы у него был «опыт сломанных костей». Профессионалы учатся не смешивать личную жизнь и процесс терапии.
Бездетный психолог может отлично работать с детьми, а психолог в разводе — помочь сохранить брак. Дело не в личном опыте.
Что до возраста, то он дает лишь одно преимущество: меньше идеализма, максимализма. Проще расстаться с «великой психотерапевтической иллюзией» — ощущением, что от тебя как специалиста все зависит, надо только понять, подкрутить, пройти еще один волшебный семинар, освоить еще одну волшебную методу.
Обычно знание, что не все будет так, как ты хочешь, что ты не всем подойдешь и не всем поможешь, приходит с опытом. Важно осознавать свои ограничения. Если этого не происходит, возникает соблазн обвинять в своих неудачах клиента и риск этических нарушений.
Личная терапия как инвестиция в себя
За 12 лет моей практики отношение к психологам в России изменилось. К нам привыкли, все меньше людей пугается корня «псих», многие начали различать психологов и психиатров. Некоторые клиенты не только не скрывают визиты к терапевту, но и гордятся ими как работой над собой и инвестицией в себя.
В самой профессии, сначала преимущественно женской, появилось больше мужчин — и среди специалистов, и среди клиентов (например, в моей практике их почти 40%). Если раньше приходили женщины, нагруженные идеей, что именно они должны спасать семью и отношения, а мужчины считали это проявлением слабости, то сейчас нередки случаи, когда терапию пары инициирует именно мужчина.
Если говорить о составляющих профессии, их много. Но самое важное и, увы, самое слабое в нашей стране — рефлексия специалистов по поводу своей работы. Я бы скорее делала ставку на молодого коллегу, работающего с супервизором (специалистом, который контролирует и дает советы. — ЧТД), чем на профи с многолетним опытом, который варится в своем соку и не получает о своей работе обратной связи.
В России нет лицензирования и узаконенных требований в этой области, но, надеюсь, у нас еще все впереди.