«Вера в бидоне с молоком»
Путь поисков себя, идёт рука об руку вместе с путём поиска веры внутри наших сердец.
Вера у всех разная, какой бы конфессии люди не придерживались. Для кого-то вера начинается с похода в воскресное утро на исповедь, у кого-то она как огонёк, зажигающий благовония или свечи миноры. Кто-то верит, вышивая платок, чтобы подарить его внучке, а кто-то начинает веру с первыми лучами солнца, улыбаясь своей любви.
Я же обнаружила свою веру в бидоне с молоком и в грузинском тесте ароматной лепёшки.
Дело было в моём прошлом, я выпускница с отличными оценками и баллами по экзаменам, отказалась поступать в вуз и решила последовать за зовом Джека Лондона, Жюля Верна и Керуака.
Собрала рюкзак и на волне моды к путешествиям без денег, решила вместе с приятельницей проехать всю Грузию вдоль и поперёк автостопом.
Наш путь лежал из жаркого Тбилиси, пролегал к Чёрному морю через Боржоми и заворачивал обратно в столицу.
Моя приятельница была заядлым авантюристом и вольным ветром и, по её словам ехала просто по привычке, а я была в роли автостопщика впервые.
Меня влекло желание что-то вспомнить, наконец, обрести и заглушить то чувство тоски, с которым я засыпала и просыпалась. Мои поиски веры и себя приобретали самые разные формы. От воскресных школ и преподавания в них, единения с субкультурами, вкупе с юношеским максимализмом и бессознательным рвением обрести что-то и понять, были сложены мною в десятикилограммовый рюкзак вместе с палаткой и спальником.
Моя мама глубоко верующий человек, православная христианка, в сложные, как мне казалось, периоды всегда повторяла мне мантру «Всё к лучшему, всё к лучшему, вот увидишь». И там, в аэропорту, я
вдруг решила, что это и есть то самое «хорошо», наши приключения были полны радости и энтузиазма, интереса к новой культуре, местному быту. Колориты пейзажей, тяжелый гранит встречающихся на пути монастырей, вкусная еда и солнечное лето пленили душу первый отрезок пути.
Мы без особых трудностей добрались до небольшого городка, откуда было удобнее продолжать путь, и там встретили двух местных мужчин. Они были очень интересные персонажи, рассказывали о жизни в горах, о путешественниках, с кем были знакомы. И заговорившись с ними, мы этим людям поверили.
Конечно, я ощущала внутри некое чувство опасности, проблески ясного понимания, что нужно бежать, причем незамедлительно, но ничего не предпринимала.
Нас предложили подвести по трассе, до ближайшей развилки, но в итоге, мы оказались вовсе не там, где планировалось.
И наши попутчики, тоже оказались не теми, кем мы их с приятельницей считали.
Очень быстро, я поняла, в какой опасности мы находимся, положение усугублялось тем, что сотовой связи также не было, а место было совсем незнакомое.
Ничего непоправимого не произошло, нам удалось убежать от этих людей и скрыться в лесу, но также быстро уйти от страха, разочарования и горя было тяжелее, чем нести десять килограммов на плечах при подъеме в гору.
Мы долгое время шли молча, пока не увидели яркую небесную синеву, отражавшую горы. Солнце и чистота Жинвальского Водохранилища немного, но успокоили нас, как и понимание того, что все меняется.
Меж тем помимо страха, проснулся голод и усталость. Никогда раньше мне так не хотелось парного молока и свежего хлеба, за ними мы и пошли в деревню, оставив палатку в чаще.
Но время было вечернее, а местные доили коров и продавали лепёшки рано и засветло, и, вот, мы с пустыми руками и ещё большим разочарованием вернулись к своему лагерю.
Сидели и молчали уставшие, голодные и побитые своим выбором, пока посреди всей красоты природы не услышали окрик молодого парня. Он был ещё тот бродяга, шёл из Ирана, покорять Казбек, поэтому и ночевал по пути в Жинвали, где познакомился с удивительным «Дедулей».
Новый приятель, развеял нашу усталость, пообещав раздобыть еды у того самого дедушки и вернуться с ним к нашему костру. Он предупредил нас, что его знакомец молчалив, очень добр, и возможно будет странен для нас, ведь ухаживает за разрушенным строением, оставшимся от монастыря, в лесной глуши рядом с водопадом.
Внутри меня жила тогда такая грусть, что, казалось, неважным, с кем я сейчас буду знакомиться. Но очень скоро, она растворилась в чашке парного молока.
Какого было моё удивление, что все мои дневные желания будут в руках этого странного на вид человека, худого, как аскет, седого, как облака и ясного, как утро.
Он пришёл в чистой и выглаженной простой одежде с бидоном и хлебом, таким вкусным, хотя и остывшим. Старец слушал моих приятелей и, как и я, молчал. Пока не предложил посетить монастырь, что на другой стороне водохранилища. Идти туда было долго, и чтобы чуть сократить временные затраты Дедушка вернулся в деревню и приехал к нам старенькой машине.
Мы вышли из неё в чаще леса, свежий воздух и звон лесного ручейка-водопада будто смыл с нас часть дневных ненастий.
Войдя в монастырь, маленький, как комнатка, темный, но такой светлый внутри, Старец начал говорить, о том, что каждое утро важно приходить сюда и менять свечи, протирать Иконы, что это его забота и счастье.
Он не укорил нас за незнание молитв, показал с улыбкой, как креститься нашему приятелю, и спел молитву. Он как луч света, согревал надеждой ярче любой лампадки в этом темном покинутом монастыре-комнатке. Это место удивляло своим расположением и тайной, его скрывали от путников и туристов, пригорки, поля и тот самый водопад. Близ которого мы расположились, разожгли костёр и сели пить чай. Как вдруг, наш Дедушка принес кастрюлю и поставил на огонь готовиться хинкали. О них, как выяснилось, мечтали мои приятели мясоеды. Старец только пил чай без сахара и смотрел на наши умиротворенные пыльные от дороги лица.
Моя тоска куда-то пропала, а страх растворился в доброте этого необыкновенного человека, хранителя горного святого места.
Убедившись, что мы разбили палатки и неголодны, он собрался в обратный путь, оставив всё, что принес для костра нам, вместе с ясной улыбкой и благословением.
Вспоминая, то, как он уходил, не оборачиваясь, я вспоминаю и свои ноги, будто сами побежавшие за ним. Сказать мне ему было нечего, ведь благодарность чаще всего сложно выражается словами.
Но в ответ на моё молчание и смущение, он лишь улыбнулся и сказал:
«Всё не к лучшему, всё к Наилучшему, дочка». Приобнял мои плечи, и ушёл, оставив меня наедине с моим удивлением и непониманием, почему он вдруг сказал такие слова, и откуда он узнал то, что чаще всего мне говорила моя мама.
Я шла, молча, будто с тихой горящей лампадкой после всенощной службы в пасхальную ночь, боясь проснуться и потерять это сокровенное чудо, в котором пребывала.
Мы засыпали под шелест листьев и колыбель журчания воды близ наших палаток, а проснулись от мычания стада коров-озорниц, съевших большую часть наших вечерних запасов, и ясного рассвета, согревавшего ткань нашего навеса.
Но чудо, проснулось вместе со мной.
В пристройке монастыря, где я вела рассказ о словах Старца и моём удивлении, вдруг раздался негромкий окрик. Мы с приятельницей поспешили к попутчику, он стоял рядом с иконой Святого Николая Чудотворца, глядел на лик и молчал.
На старинной иконе был нам троим знакомый человек, наш Дедушка, наш Старец, который ещё совсем недавно угощал нас хлебом и молоком.
Наш путь не имеет начала и не имеет конца, но есть вера, которая всегда в нас и, которую можно обнаружить в самых простых, казалось ранее, вещах и событиях.