Тезис о роковом влиянии византизма на русскую историю, о том, что история эта пошла бы совсем иначе, если бы Русь приняла Христианство от Рима, а не от Царьграда стал общеобязательным догматом исторического национального нигилизма. Большей частью продвигающих его авторов данный тезис заимствуется из работы американского советолога родившегося на территории Польши (простите мне этот эвфемизм) Ричарда Пайпса «Россия при старом режиме».
«Приняв восточный вариант христианства, Россия отгородилась от столбовой дороги христианской цивилизации, которая вела на Запад. – пишет Пайпс в главе, которая выразительно называется «Церковь как служанка государства». — После обращения Руси Византия пришла в упадок, а Рим пошел в гору. Вскоре. Византийскую империю осадили турки, которые отрезали от нее кусок за куском, пока, наконец, не захватили ее столицу. В XVI в. Московия была единственным крупным царством в мире, все еще исповедующим восточный вариант христианства. Чем больше она подвергалась нападкам со стороны католичества и ислама, тем больше замыкалась в себе и делалась все нетерпимее. Таким образом, принятие христианства, вместо того, чтобы сблизить Россию с христианским миром, привело к изоляции ее от соседей».
Впрочем, работа Пайпса в целом – это собрание бесчисленных русофобских лулзов с претензией на осмысление русской истории.
Вот, к примеру, еще один случай, когда он пытается указать на пользу разрыва с Византией для русской жизни. Он настолько анекдотичен, что я позволю себе сделать небольшое отступление.
«Разрыв торговли с Византией, где имелся большой спрос на рабов, образовал в России XII- XIII вв. излишек живого товара. Известны случаи, когда вслед за успешной военной кампанией пятерых рабов продавали за стоимость одной козы. Такой избыток, вероятно, давал удельным князьям очень сильный побудительный мотив для поворота к эксплуатации земли».
Так и представляешь себе растленную рабовладельческую империю, которая высасывает из Руси все соки посредством её алчных князей, которые, подобно племенным вождям Западной Африки в XVII-XVIII веках, продают работорговцам своих подданных. И только когда благодетельные кочевники перекрывают для Руси торговые пути, жадным боярам приходится придумывать холопьему неликвиду иное применение – развитие земледелия.
В этом коротком абзаце ошибочно всё.
Действительно, рабы составляли существенную часть русского экспорта в Константинополь, но говорить о каком-то сверхспросе в Византии на рабов не приходится. В год с Руси в Царьград приходило около 80 ладей. Если очень постараться в каждую из них можно было посадить до 30 рабов . Не трудно посчитать, что максимально возможный работорговый оборот Руси и Византии составлял 2400 человек в год. Сравнить с оборотом африканской работорговли или с той настоящей работорговлей, которая развернулась между Крымским Ханством и тем же Константинополем после захвата его турками попросту невозможно. И уж на столь незначительном неликвиде рабов поднять «удельнокняжеское» хозяйство ну никак не возможно.
Во-вторых, торговля Руси в XII-XIII веке не прерывалась, как минимум до разгрома Руси татарами, когда излишки рабов образовались на совсем другом, отнюдь не русском, а вовсе даже и Ордынском рынке. Гипотеза, что в XII веке половцы перерезали путь из Варяг в Греки и потому торговля Киева начала ослабевать, а русское население стало передвигаться на север, была популярна в XIX веке, ей отдали дань В.О. Ключевский и М.К. Любавский, но после новых археологических исследований Поднепровья она полностью отброшена. На XII век приходится расцвет русской торговли по Днепру и расширение расположенных там русских поселений.
«Днепр оставался главнейшей магистралью, ведущей на юг. Если бы путь по нему оказался надолго перерезан, это, конечно, причинило бы неудобства, но похоже, что в середине XII в. торговля по Днепру процветала. Раскопки на Великопотемкинском острове в устье Днепра показали, что максимальную площадь – территорию около 4 гектаров – находившееся там поселение занимало в XII – начале XIII в. причем здесь были найдены многочисленные фрагменты амфор и поливной посуды. В тот же период возникло множество славянских поселений вблизи Днепровских порогов и в низовьях Днепра» (Франклин С., Шепард Д. Начало Руси. 750-1200. СПб., «Дмитрий Буланин», 2009. с. 508).
О том же: «Весь XII век прошел под знаком наступления Руси на степняков. Половецкие кочевья были отброшены в конечном счете к Дону и Донцу на Левобережье и к Дунаю на Правобережье. Наступательная политика Руси обезопасила днепровский речной путь от постоянных набегов половцев… Постоянный и прочный контроль киевских князей над днепровским водным путем подтверждается, таким образом, летописными известиями, а также существованием в Южном Поднепровье постоянных русских поселений» (Толочко. П.П. Киевская земля // Древнерусские княжества X-XIII вв. М.: «Наука», 1975 с. 16)
Наконец, в-третьих, история про «пять рабов по цене козы», приводимая Пайпсом, — это пример просто-таки гомерического невежества, на уровне русских в розовой ушанке с медведем и балалайкой. Так отразилась в сознании Пайпса известная война Андрея Боголюбского с Новгородом в 1168 году, неудачно закончившаяся для Суздальского князя. Новгородцы, как они считали потом – чудесным заступлением иконы Богоматери «Знамение», разгромили суздальцев и многих взяли в плен и «купляху суждальц по 2 ногате». Пересчет этой цены пленников на цену козы сделал русский историк М.А. Дьяконов (Дьяконов М.А. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. СПб.: «Наука», 2005 (первое изд.: Юрьев, 1907) с. 92 «Если принять во внимание, что в ту пору коза и овца ценились по 6 ногат, свинья в 10 ногат и кобыла в 60 ногат, то цена пленника в 2 ногаты должна была быть объяснена лишь крайнею нуждою поскорей сбыть чересчур обильный товар»).
Но Пайпс воспроизводит его с ошибкой – коза стоила 6 ногат, что равно цене не пяти, а трех пленников.
Предоставлю образованному читателю судить были ли у Новгородской республики «удельные князья», которые могли сажать пленников на землю, и имелась ли у новгородцев техническая возможность сбыть массы пленников в Константинополь, даже с учетом того, что путь по Днепру был свободен. Да и стали бы они это делать – в тогдашней Европе, как и на Руси, пленников как правило брали для выкупа – везти на дальние работорговые рынки суздальских мужиков-ополченцев не было решительно никакого резона.
Представлять рабство и холопство на Руси в X-XII веке наподобие работорговли Крымского ханства или американской работорговли нового времени – конечно ошибка. Рабы были одним из способов инвестиций, причем важным аспектом этих инвестиций был выкуп ими самих себя. Вот как описывается бизнес ярла Эрлинга, зятя шведского короля Олава Трюгвасона, в «Хеймскрингле» Снорри Стурлусона.
«Днем Эрлинг заставлял своих людей работать на него, а вечером или ночью он давал возможность тем из них, кто хотел, работать на себя. Он давал рабам землю, и они сеяли хлеб и снимали урожай. Эрлинг устанавливал размер выкупа, и многие рабы выкупали себя через полгода или год, а все, у кого было хоть сколько-нибудь удачи, выкупали себя через полтора года. На эти деньги Эрлинг покупал себе других рабов» (10).
Вместо выдуманной Пайпсом рискованной и накладной транспортировки в Византию пленных суздальцев, новгородцы просто могли назначить им выкуп и отработку. Ну или, на крайний случай продать их скандинавскому ярлу, такому как Эрлинг, который провернул бы всё ту же бизнес-схему.
Но в данном случае бизнес у новгородцев не задался. Пересказывая пересказ летописи Пайпс совершенно не понимает иронии новгородского летописца. Фраза «2 ногаты» на одном и том же листе Новгородской Первой летописи старшего извода (лист 37 Синодального списка) присутствует дважды в соседних статьях. Сперва рассказывается о дешевизне суздальских пленников, покупаемых по 2 ногаты, и тут же идет запись: «Бысть дороговь в Новегороде: и купляху кадь ржи по 4 гривне, а хлеб по 2 ногате, а мед по 7 кун пуд. И сдумавше новгородьци показаша путь князю Роману, а сами послаша к Ондрееви по мир на всеи воле своеи». Другими словами, проиграв битву, Андрей Боголюбский ввел против Новгорода санкции, а именно попросту задушил не могший обеспечить себя хлебом Новгород блокадой. Костлявая рука голода заставил горделивую республику капитулировать. И новгородский летописец поставив в параллель 2 ногаты за пленника и 2 ногаты за хлеб хотел не столько похвастаться дешевизной захваченных новгородцами суздальчан, сколько указать на дороговизну хлеба (хлеб по цене пленника) и на бесплодность новгородской победы.