Любовь общепринято считается самым прекрасным чувством. Именно в искренней любви к другому мы склонны видеть гарантию нашей человечности и залог спасения мира от взаимного уничтожения.
Безусловно, эта интуиция отчасти верна, но при этом не менее верно противоположное утверждение. Хотя любовь и воплощает человечность, трагедия человечества в том, что бесчеловечность, иллюминирующая любые гарантии, является не противоположностью любви, а ее неотъемлемой оборотной стороной.
Фашистский режим Гитлера стал общепринятым символом бесчеловечности и воплощением предельного зла. Нам неудобно замечать, что этот же режим не менее обоснованно считать воплощением любви и преданности Гитлера немецкому народу и человечеству.
Мишель Фуко обращает внимание на то, что у двух, казалось бы, противоположных феноменов — крайней формы расизма, воплотившейся в идеологии нацистской Германии, и гуманно ориентированной системы здравоохранения, считающейся сегодня показателем прогрессивности общества, — один и тот же источник. Евгеника и расизм, равно как и гуманная система здравоохранения, имеют свои корни и в биологизации и медикализации тела, которые осуществляются под предлогом заботы о здоровье и производятся посредством разграничения связанных с ним процессов на норму и патологию.
В рамкам нацистской идеологии евреи представлялись как вредоносная патология, от которой необходимо избавить человечество. В своем предсмертном завещании Гитлер умоляет «безжалостно противостоять всемирному отравителю всех народов — международному еврейству». Получается, что Гитлер всего лишь «лечил» человечество от болезни — разве это не проявление человечности?
Такая трактовка его намерений ни в коем случае не оправдывает последствия нацистского режима, но при этом эти последствия не очерняют и не разоблачают «злую правду» его намерений. Намерения остаются по своей природе не злыми, но при этом их последствия — безусловное зло.
В применении к сегодняшнему контексту это значит, что нет окончательных гарантий, обеспечивающих, что нечто чувствующееся нами как проявление самого гуманного и прогрессивного (например, забота о психическом здоровье), не обернется злом.
Не только на общечеловеческом, но и на межличностном уровне любовь и забота несут в себе угрозу зла. Славой Жижек предполагает, что в своем предельном выражении романтическая любовь — скорее зло, чем добро. Любовь предполагает избирательность, именно поэтому в своем основании она является «чрезвычайно жестоким актом».
Любовь по определению не может быть любовью ко всем. Любить — значит предпочитать объект любви всем остальным людям.
Подтверждение опасений Жижека подтверждают современные научные исследования. Окситоцин известен как гормон любви, так как он играет ключевую роль в формировании чувства доверия и привязанности, а также в формировании связи матери и ребёнка. Окситоцин длительное время считался потенциальной панацеей, которая спасет человечество — предполагалось, что нужно всего лишь повысить уровень окситоцина у представителей человечества и мир превратится в рай, где все друг в друга влюблены.
Оптимистичным планам помешало открытие оборотной стороны действия гормона любви. Оказалось, что повышение его уровня вызывает агрессивное поведение у людей в том случае, если тем, к кому они привязались, грозит опасность. Усиление эмоциональной связи с определенным человеком или группой людей предполагает, что мы готовы агрессивно защищать их от тех, кто, как нам кажется, им угрожает — например, объявить войну стране, в отношении которой аппарат пропаганды сформировал у нас образ несущей угрозу для наших соотечественников или агрессивно относиться к геям, ведь их способ жизни угрожает коллективу людей, разделяющих традиционные ценности.
Также выяснилось, что высокий уровень окситоцина коррелирует со степенью насилия в отношениях и может вызвать жестокое обращение с объектом привязанности. Что логично, ведь если у человека чрезмерная потребность в объекте привязанности, это может спровоцировать контролирующее и доминантное поведение, а также физическое и эмоциональное насилие.
Наивная надежда на то, что человечество можно избавить от всего злого и оставить лишь прекрасное, – несостоятельна.
Зло не противоположно прекрасному, гораздо чаще первое – чрезмерно радикальный уровень реализации второго.
Самая искренняя любовь к ближнему не гарантирует человечности, но при этом она так же то, что делает наш мир пригодным для существования. Человечество находится в безвыходной ситуации – то, что может его убить, одновременно является условием его выживания.
Возможно, само осознание этой безвыходности – наша единственная надежда.