Люди – странные существа, свои жизни, прожив различные,
Оставляют после себя часто умные вещи личные.
Подчиняясь людскому характеру, став свидетелями истории.
За сухими житейскими фактами для вещей возникают условия:
Для общения, обсуждения, возмущения, воспитания.
Выясняется, человек для них не всегда был объект обожания.
Кто честней из них и чей век длинней, не о том у них разговор,
Но случилось так, что среди вещей завязался нешуточный спор.
I
В одном шкафу висели вещи фасонов разных и времен.
Закашлял Китель генеральский, сдувая с лацкана перо.
- Папашка нафталем уторчен, дела! – Дубняк залился смехом.
- Молчать извольте…! – крикнул Китель, недолго мешкая с ответом.
Дубняк не растерялся тоже и резко старику сказал:
- Тебе не плац здесь, не командуй, не парься горлом, генерал!
- Да разве можно так со старшим, чему вас учат, молодежь? –
Вступилась за Прямого Бурка.
- Эй, тише вы, кончай галдёж!
Внизу у двери шкафа шорох услышал старенький Бушлат:
- Сигнализацию, наверное, проверить до ночи спешат.
- Да ладно, бздеть, чего застыли? Ее свернули уж давно, -
Дубняк сказал, - а значит, рано нам с вами залегать на дно.
- Я вас совсем не понимаю, вообще, откуда вы взялись? –
Шептал озлобившийся Китель, - такие хамы портят жизнь!
- Терпеть вас рядом не намерен, увольте! – рявкнул генерал,
- Уже уволили, папаша, - Дубняк глумливо хохотал:
- Тебе здесь, батя, не халява, спецухе всей пришел конец,
Отбросив боты, не привяжешь, так что не мучайся, отец!
- А что, по-русски не умеешь? – не унимался командир.
И снова шум у двери шкафа на время ссору притупил.
- Не порожняк, туши базар! – в полголоса Дубняк воскликнул,
Умолкли вещи и в тиши из них уже никто не пикнул.
- Ну, что? Отвинчивай давай, - не утерпел и двух минут
нахал из горного барана, - похоже, крысы что-то жрут.
- Не ясно мне, ну, сколько можно нам здесь висеть и прозябать?
Призналась Бурка деликатно, - я не могу никак понять!
Дубняк, галантно баритонясь, сказал, взглянув к себе в карман:
- Наверно, до ближайшей стирки, не беспокойтесь так, мадам.
- Ах, не пугайте, что вы, сударь! – сказала Бурка, задышав,
Так томно, нервно и тоскливо, суровый сохраняя нрав.
- Вам-то чего еще бояться, от винных пятен смоют след,
А мне уж в третий раз от буры отмыть приходится портрет.
- Ты бы, сынок, сказал по-русски, что все коверкаешь слова? –
Прямой вмешался ненароком, воспитывая Дубняка.
- Да скучно, бать, по-русски что-то, не в кайф о крови говорить.
- А как жила твоя начинка? – вдруг Кителю пришлось спросить.
- Ну, вот, папаша, ты туда же, зачем о людях так сказал?
За что ты их не по заслугам простой начинкой обозвал?
- Вздохнул Прямой, - теперь так просто людей не сыщешь. Эх, сынок,
Начинка, что?... и есть начинка. Да ладно б, если б в ней был толк.
Ее из нашей-то обертки не вылущишь, как не крути, -
С обидой генеральский Китель сказал, - Да, мать же их ети!
- Я вижу, ты обижен, батя, чего ж молчал, кто там сучит?
Ввели бы мы его в понятья!
- Не стоит, гражданин бандит!
Скажу вам честно, что я раньше на том еще висел плече,
но не сберег я генерала и мне бы с ним лежать в земле.
Так нет, с асфальта отодрали и ковырялись, что с них взять,
а после следствия не стали самоубийцу отпевать.
Внучок не шевельнул и пальцем, а сотоварищи в чинах
посгинули, откликнулись однополчане, из тех, кто вместе на фронтах
с ним до Берлина немца гнали, поверить трудно, солдатня,
смогли устроить панихиду, герою пухом будь земля!
Меня ж внучок заныкал ловко. Не при параде в черный гроб
он боевого генерала во френч упрятать старый смог.
Вы не поверите, ребята, еще в гостиной гроб стоял,
а он с девахами спокойно свой блуд по комнатам чесал.
Но я не дал ему покоя, к себе солдата подозвал
и о прикиде генеральском ему как есть все рассказал.
Уразумел все быстро воин, да, видишь ли не в праве он,
однако ж на ноги набросил меня, за то ему поклон.
Внучок чуть в обморок не рухнул, но выскользнул, сумев сбрехнуть,
Что следствию еще мундирчик понадобится как-нибудь.
Ну, а потом…- закашлял Китель от нафталина угорев,
или от гнева накатила обида, старика нагрев.
Продолжение следует...