Мысленные эксперименты — удобный способ познания мира. Они позволяют исследовать сложные ситуации, формулировать неожиданные вопросы и помещать запутанные идеи в понятный контекст. Портал Big Think собрал семь небанальных ситуаций, которые только кажутся фантазиями, а на самом деле имеют значение для нашей повседневной жизни.
Завеса неведения
Философ и политолог Джон Ролз (John Rawls) описал этот эксперимент в 1971 году в книге «Теория справедливости».
Ситуация. Предположим, что вы с группой товарищей должны определить принципы, по которым будет устроено новое общество. Никто из вас, однако, ничего не знает о том, какое место ему в этом обществе достанется. Вы не знаете ни своей расы, ни дохода, ни пола, ни гендера, ни вероисповедания, ни личных предпочтений. После того как вы сформулируете эти принципы, вы окажетесь в том обществе, которое смоделировали.
Вопрос: каким будет это общество и что это значит для уже существующего социума?
Ролз утверждает, что мы не можем преследовать личную выгоду, если нам не известно, в чем она состоит. Предполагается, что, утратив собственное благополучие в качестве ориентира, мы постараемся создать справедливое общество с равенством прав и экономической защитой для бедных.
Наша мотивация в этом деле будет не только этической («возлюбить ближнего»), но и прагматической — мы попытаемся подстраховаться на случай, если выяснится, что нам в обществе отведена роль бедняка.
Но не все согласны с таким ответом. Некоторые философы считают, что в такой ситуации мы будем озабочены лишь достижением максимальной свободы.
Машина опыта
Этот эксперимент описал гарвардский политический философ Роберт Нозик (Robert Nozick) в книге «Анархия, государство и утопия».
Ситуация. Представим, что нейроинженеры создали машину, которая позволит симулировать приятный опыт до конца жизни. Симуляция гиперреалистична: ее просто нельзя отличить от реальности. Никаких побочных эффектов нет. Более того, в симуляцию можно вносить изменения по желанию клиента. С точки зрения количества пережитого удовольствия машина предлагает больше, чем можно достичь в течение нескольких человеческих жизней.
Вопрос: есть ли хоть одна причина не использовать такую машину?
Нозик утверждает, что единственная причина, по которой мы можем отказаться от этого гедонистического рая, состоит в том, что удовольствие — это не главное благо в нашей жизни, соответственно, мы не должны искать способа довести до предела его количество.
Многие ценят реальный опыт: опыт творчества, создания нового, проб и ошибок, — а не грезы о приятном.
Как бы там ни было, если вы не хотите немедленно забраться в такую машину опыта, не стоит утверждать, что смысл жизни в удовольствии. Нозик считает, что почти никто бы не согласился использовать такую машину.
Философы-гедонисты возражают ему, что многие сделали бы это с радостью и что нам мешает склонность всегда выбирать статус-кво — мы воспринимаем существующую реальность как более важную, чем любая гипотетическая, потому что это единственная реальность, которая нам знакома. Так или иначе, эксперимент усложняет жизнь сторонникам идеи чистого удовольствия.
Комната Марии
Эту задачку придумал философ Фрэнк Джексон (Frank Jackson), чтобы поставить под сомнение наши представления о знании.
Ситуация. Мария живет в черно-белой комнате, читает черно-белые книги и пользуется черно-белыми экранами. Она никогда не встречала других цветов, кроме черного и белого. Мария изучает все, что науке известно, о цветном зрении. В один прекрасный день компьютер в комнате ломается, и на экране появляется красный цвет. Впервые Мария видит нечто не черно-белое.
Вопрос: узнает ли она что-нибудь новое?
Если ответ «да», значит, квалиа — единичные вспышки элементов субъективного опыта — существуют. Ведь несмотря на то, что Мария обладала всей полнотой информации о цвете перед тем, как увидела его, она все же узнала что-то новое.
Из этого следует ряд выводов о природе знания и ментального опыта. Если Мария узнает что-то новое, значит, опыт (такой, как восприятие цвета) нельзя описать исключительно в терминах объективной физической реальности. Ментальный опыт, таким образом, оказывается субъективен и связан с человеком, который его переживает.
Если же Мария не узнала ничего нового, отсюда следует, что знание физической природы явления равнозначно опыту восприятия этого явления. Например, знать все об эхолокации — это то же самое, что знать, каково быть летучей мышью.
Удивительно в этом эксперименте то, что его автор в итоге сам передумал. Теперь он считает, что опыт Марии, увидевшей красный цвет, не доказывает существования квалиа. Впрочем, вокруг этой проблемы продолжается бурная дискуссия.
Буриданов осел
Разные варианты этого эксперимента появляются еще в Античности, а назван он в честь философа Жана Буридана. Именно его представления о детерминизме высмеивает эта история, ставшая притчей.
Ситуация. Представим ослика, который стоит на одинаковом расстоянии от двух одинаковых охапок сена. У ослика нет свободной воли, и он всегда ведет себя максимально рациональным образом. Но поскольку обе охапки равноудалены от ослика и одинаковы с точки зрения питательности, ни один из вариантов не лучше другого.
Вопрос: как ослик совершит свой выбор? Совершит ли он его вообще или так и останется стоять на месте, пока не умрет от истощения?
Если принимать решения исключительно из рациональных соображений, ослик умрет от голода, так и не решив, которую охапку выбрать: ведь варианты неотличимы друг от друга.
Если же ослик справится с выбором, значит, не все в этом мире определяется физическими факторами, заданными извне: есть еще случайность и свобода воли.
Детерминистские теории по-разному решают проблему, которую им создает несчастный осел: ведь мысль о том, что он останется стоять на месте и никогда не поест сена, кажется и впрямь абсурдной.
Один из самых знаменитых философов-детерминистов — Спиноза, например, вообще не считал Буриданова осла аргументом. Другие печально признают, что да, ослику предстоит умереть. Третьи же утверждают, что в реальности не бывает двух абсолютно одинаковых вариантов: при внимательном рассмотрении всегда можно найти, чем один отличается от другого.
Болотный человек
Философ Дональд Дэвидсон (Donald Davidson) предложил такой мысленный эксперимент:
Ситуация. Предположим, человек пошел на прогулку по болоту, его ударило молнией, и он превратился в пепел. В этот же самый момент в соседнюю трясину ударила еще одна молния и случайно перестроила молекулы таким образом, что там возник абсолютно такой же человек, как тот, которого только что убило неподалеку. У этого болотного человека абсолютно такой же мозг, те же воспоминания, поведение и так далее, как у сгоревшего. Он возвращается домой, работает, общается с друзьями первого и в целом живет жизнью, неотличимой от оригинала.
Вопрос: это тот же человек, что убитый, или нет?
Дэвидсон считал, что нет. Он полагал, что, несмотря на физическую идентичность, несмотря на то, что никто никогда бы не заметил разницы, эти два человека отличаются друг от друга опытом, а потому не могут считаться одинаковыми. Так, например, хотя болотный человек и помнил друзей сгоревшего, он их никогда прежде не видел. Их видел сгоревший, а болотный просто стал обладателем его памяти.
Не все согласны с тем, что это два разных человека. Некоторые мыслители считают, что одинаковое сознание болотного и сгоревшего доказывает, что это один человек. А мыслитель Дэниел Деннет (Daniel Dennett) считает, что эксперимент слишком нереалистичен, а потому вообще не имеет смысла для нашего мира.
Скрипач Томсон
Этот эксперимент придумала моральный философ Джудит Томсон (Judith Thomson) и описала его в эссе 1971 года «Защита абортов».
Ситуация. Вы просыпаетесь утром и обнаруживаете себя в кровати спиной к спине со знаменитым скрипачом. Скрипач сейчас без сознания. Вы узнаете, что у скрипача было обнаружено смертельное заболевание почек.
Общество любителей музыки изучило все доступные медицинские документы и обнаружило, что вы обладаете подходящим типом крови, чтобы помочь скрипачу.
Поэтому они похитили вас, и прошлой ночью кровеносная система скрипача была подключена к вашей, чтобы ваши почки могли выводить яд из его крови так же, как и из вашей.
Директор больницы говорит вам: «Нам очень жаль, конечно, что Общество любителей музыки так с вами поступило, и если бы мы об этом знали, ни за что не допустили бы этого. Однако скрипач уже подключен к вам. Отключить его — значит убить. Вы не беспокойтесь, это всего на девять месяцев. К этому моменту он поправится, и его можно будет отсоединить от вас без угрозы для его жизни».
Вопрос: обязаны ли вы сохранить жизнь скрипачу или имеете право отключить его от себя немедленно и тем самым убить?
Томсон, создательница нескольких прекрасных мысленных экспериментов, считала, что мы вправе отсоединиться от скрипача. Не потому, что у скрипача нет человеческих прав, а потому, что у него нет прав на нашу жизнь и на наше тело. Томсон следом объясняет, что плод в чреве также не имеет прав на тело другого человека, а потому может быть исторгнут в любой момент.
Тонкость этого аргумента в том, что он исключает из рассмотрения вопрос о смерти. Томсон не говорит, что у нас есть право на убийство (будь то скрипач или плод): у нас есть право отказаться предоставлять свое тело для поддержания жизни другого человека. Последующая смерть в версии Томсон — другое событие (хотя и связанное, разумеется, с отделением от тела), которое мы не обязаны предотвращать.
Жизнь, которую вы можете спасти
Эту проблему в 2009 году сформулировал знаменитый утилитарный мыслитель Питер Сингер (Peter Singer) в книге «Жизнь, которую вы можете спасти».
Ситуация. Представьте, что вы идете по улице и видите, как ребенок тонет в озере. Вы можете нырнуть в воду и спасти его, если прыгнете немедленно. Но на вас дорогие туфли, которые будут безнадежно испорчены, если окажутся в воде.
Вопрос: обязаны ли мы спасти ребенка?
Сингер отвечает, что да, разумеется, мы обязаны спасти ребенка, несмотря на утрату туфель. Если вы с ним согласны (надеюсь, согласны), Сингер задает такой вопрос: раз спасти ребенка — наша обязанность, есть ли принципиальная разница, где он находится: прямо перед вами или на другом краю света?
Сингер утверждает, что нет никакой разницы между ребенком, который тонет у нас на глазах, и ребенком, который умирает от голода в Африке.
Стоимость туфель в эксперименте аналогична пожертвованию на благотворительность. И если цена туфель не имеет отношения к спасению ребенка, значит, цена благотворительности — тоже. Если мы спасаем ребенка рядом, мы должны спасти и другого, неизвестного. Сам Сингер, следуя собственной теории, основал программу, которая помогает людям выбрать наиболее качественное благотворительное учреждение.
Разумеется, с позицией Сингера согласны не все. Большинство возражений строится вокруг того, что тонущий ребенок — не то же самое, что голодающий, а значит, эти две ситуации создают разные обязательства и требуют разного подхода.