Иногда какому-нибудь матросу, впервые запущенному вместо подопытного крысака в лабиринты отсеков подводной лодки, везло - матрос в своем квесте сразу оказывался возле боевого поста химиков и мог недолго полюбоваться сквозь иллюминатор всякими забавными видами за его стеклом прямо со средней палубы шестого отсека. Разумеется, виды за иллюминатором были однообразны. Все же военный атомоход с торпедами и ракетами со спецбоеприпасом в голове это не гражданский двадцатипалубный океанский лайнер, на который с пятипроцентной скидкой проданы туры по экзотическим уголкам планеты. И не сцена с шестом в стриптиз-клубе. Да и чего, собственно говоря, можно ожидать в море от вида БП химиков сквозь иллюминатор, расположенный на уровне глаз во входной двери на этот самый боевой пост? Разве что начхима в стиле ню, когда он встает утром со своей шконки. Но это - трезвый тридцатилетний и уже помятый жизнью мужик без одежды - согласитесь, малоаппетитное зрелище для тех, кто придерживается традиционных взглядов на жизнь. Конечно, будь начхим женщиной, все обстояло бы по-другому. Особенно в автономке, да...
Так вот, если одним из трех иллюминаторов на АПЛ 671-го проекта, который в обязательном порядке перед крещением в подводницкую веру обязан был найти новоприставленный к матчасти карась, являлся иллюминатор с видом на начхимовское грязное белье, то сквозь оставшиеся два иллюминатора подводник-неофит, обнаружив их, мог бросить беглый взгляд на одновременно блестящую и потусторонне волнующую кухню подводного крейсера с атомным котлом в самом ее сердце. Предварительно, разумеется, испытав ряд приключений в виде, например, осушения ветошкой размером с носовой платок самого большого трюма атомохода - трюма турбинного отсека. Надо сказать, что в самом реакторном отсеке, где на верхней палубе светились те самые злополучные для сопливых карасей иллюминаторы аппаратных выгородок с управляющими механизмами котла, обычно было сухо. И, разумеется, из-за тепловых нейтронов не холодно. В мою бытность на Атомоходе за порядком в нем следил Бодряков - матрос с богатырским телосложением и ростом, уступавшим в Экипаже лишь пару сантиметров нашему двухметровому Старпому. Нрав у Бодрякова, как и полагается русскому богатырю, был самый миролюбивый. Так, если уж сильно допечет какая надоедливая муха, вздохнет и прихлопнет ее с сожалением пудовой ладонью. Той самой мозолистой ладонью, которой Бодряков практически без перчаток подкидывал, вместо совковой лопаты, уран в топку реактора.
Как-то раз в августе, практически сразу после снятия Рулевым праздничных флажков, повешенных в честь Дня ВМФ, высшие силы решили провести учения по отражению нападения подводных диверсантов. Сие отражение должно было проводиться членами дежурной вахты, стоявшего у стенки пирса Атомохода. Остальные две трети экипажа чем-то очень важным были заняты этим днем в казарме на берегу. Наверно, сидя на стульях в ленинской комнате, слушали в полудреме доклад замполита о текущем мировом положении.
И вот, по отсекам Атомохода разнесся сигнал учебной тревоги. Подвахтенные, похватав багры, топоры и ножовки по дереву, телепортировались на пирс. Матрос Бодряков же явился по этой тревоге лишь с голыми кулаками и белым батистовым носовым платочком, которым он пять секунд назад протирал иллюминаторы в реакторном отсеке и на котором, имеется в виду платочек, не было даже намека на пыль. Платочек у Бодрякова, ко всему прочему, игриво показывал уголок из кармана робы с меткой РадиационнойБезпеки, придавая матросу воистину джентельменский вид.
Дежурный офицер - старлей-торпедист и по совместительству командир БЧ-3, - удовлетворенно посмотрел на часы. Подопытные жЫвотные уложились в норматив телепортации из прочного корпуса Атомохода на пирс. Крысам за это полагался сахарок. Торпедист разрешил нам дышать вольно, а потом позвал нас всех на конец пирса, где стояла металлическая оснастка для бульбы вытяжной гидроакустической антенны РТМки 671го проекта, в данный момент бегающей с амерской АУГ на перегонки где-то в Японском море. Никому не доверяя, Торпедист сам принес от трапа зеленый чемоданчик полный гранат.
Таких аккуратных и тоже, как ящик, зеленых гранат.
После бесконечно нудных пятнадцати минут инструктажа и тренировок на кошках в виде бросания камней Торпедист выдал каждому матросу по боевой гранате. И мы выстроились на краю пирса, чтобы строго по списку в руках офицера отправить на дно немножко взрывчатки. После первых же подрывов гранат на глубине у всех морячков появилось на лицах разочарованное выражение. От гранат не было практически никакого видимого эффекта. Ни всплывших диверсантов-аквалангистов, ни даже чего-то типа кверхубрюхого премудрого-пескаря. Пачка дрожжей, которую нарочно роняют в очко сортира, стопудово обеспечивает более впечатляющее зрелище.
Наконец, подошла очередь матроса Бодрякова. Он наморщил лоб, почесал затылок, размахнулся и отправил гранату так далеко, что нам с трудом удалось разглядеть место, где метательный снаряд вошел в воду. Наверно, Бодряков мог бы успешно выступить за сборную СССР в метании диска или ядра на Олимпиадах. Но что-то в небесах не сложилось и Бодрякова назначили сторожем при реакторе... Если от предыдущих гранат кроме плюха о воду был еще глубинный пук, то от Бодряковского метательного снаряда не случилось и этого. Кадет-торпедист посмотрел на спецтрюмного с подозрением и протянул руку за чекой. Матрос вздохнул и, передав кадету запчасть от гранаты, сказал:
- Наверно вышел срок годности.
- Бывает, - согласился Торпедист с облегчением на лице от брелока в виде чеки у себя в ладони...
PS. Когда мы спускались в прочный корпус, я спросил у спецтрюмного:
- Паш, надеюсь, гранату ты на ночь не будешь оставлять под реактором? Я, конечно, понимаю, метр бетона и два метра свинца, если что, все заглушат, но не хотелось бы собирать тебя по стенкам трюма третьего отсека.
- Не ссы, Акустик, - Бодряков опустил по-дружески свою десницу мне на плечо. Не держись я за трап, как пить дать, присел бы до палубы от ее веса. - Она уже у Руля. Руль до утра спрячет ее в танке пирса, а послезавтра... А послезавтра мы пошли на шлюпке мимо волноломов и боновых ворот купаться на пляжик, закрытый от глаз и ушей Базы многометровыми скалами. Впрочем, и там тоже охота на диверсантов у нас не удалась. В нашем улове оказалось всего лишь две серебристых рыбехи с алыми плавниками и весом грамм по триста, которых нам вечером поджарил и поджарил кокша у себя на камбузе.
Наверно, нам достались какие-то неуловистые гранаты...