Наш корпус был разбит и я с остатками своего батальона пробирался на восток. Для меня, командира роты, все это было неожиданным. Я еще помню правительственное сообщение от 14 июня 1941 года о том, что Германия полностью соблюдает нейтралитет и все разговоры о приближении войны, это провокация. Теперь середина июля, и немцы уже в Минске.
От моей роты осталось всего десять человек. Мы честно выполнили свой долг до конца, а когда немцы взяли нас в кольцо, мы пошли в штыковую атаку, прорвали окружение, хотя много бойцов так и осталось там, у этой безымянной высоты.
Шесть человек из уцелевших бойцов, в том числе и я, были вооружены немецкими автоматами, еще у одного бойца был ручной пулемет Дегтярева, а у остальных были винтовки. Автоматы мы взяли в бою, когда устроили засаду на дороге и расстреляли немецкий грузовик.
Теперь большей частью мы продвигались лесами, стараясь как можно быстрее преодолеть открытые пространства. Особенно опасно было пересекать дороги. С продуктами было плохо. Сердобольные жители не отказывали нам в провизии, но, сколько можно взять у простого сельского жителя?
Как-то мы шли по лесному массиву и вдруг услышали автоматную очередь, а потом наступила тишина. Я послал двоих бойцов в разведку. Через пятнадцать минут они прибежали и доложили, что немцы захватили в плен группу наших военных, среди которых, три высших офицеров.
Немцев всего восемь человек и есть возможность отбить пленных. Я решил попытаться это сделать. Когда мы подошли к месту, я решил сам убедиться в том, что мне рассказывали разведчики. Действительно, на небольшой поляне находилась группа немцев. Рядом стоял небольшой легкий открытый броневичок с пулеметом, и какой-то немец разговаривал по рации
Рядом с этим броневиком сидели четверо наших военных, а рядом лежали еще два связанных командира. Можно было попытаться их освободить. Нас десять человек, немцев меньше. Они беспечны, к тому же пулемет, который представлял для нас наибольшую опасность, был без стрелка.
Среди военных я узнал нашего начштаба мехкорпуса, генерал-майора К. Я помню этого генерала. Он был непримиримым борцом с врагами народа, беспощадно клеймил их на всех собраниях красных командиров.
А как он быстро продвигался по служебной лестнице, можно было только позавидовать. Еще несколько лет назад он был обычным подполковником, а теперь уже генерал-майор. Он никогда не сомневался в линии партии и всегда говорил, что наши органы НКВД не могут ошибаться, что вокруг засело очень много врагов Советской власти, и он всячески содействует их разоблачению.
И если сначала я верил, когда начали арестовывать красных командиров из бывших царских офицеров, что они действительно скрытые враги, то когда начали арестовывать тех, кто вышел в командиры из рабочих и крестьян, я начал задумываться о том, правильно ли все делается.
Мне стало тогда страшно. А что будет, если начнется война? Может быть, и были враги народа среди командиров, но ведь не так много! Сколько тогда толковых командиров расстреляли или посадили. И лишь немногие вернулись перед войной из лагерей и снова приняли под свое командование части.
А какие люди вернулись! Они потом стали прославленными полководцами. Наверное, все знают Рокоссовского или генерала Горбатова. А сколько таких погибло в лагерях?
Я распределил бойцов по секторам, знаками каждому указал цель. Сигналом для атаки должна была стать моя очередь из автомата. Мы открыли огонь и пятеро немцев сразу же упали, но трое, хоть и были ранены, отстреливаясь, попытались скрыться в лесу.
Я подбежал к броневичку и крикнул начштабу, чтобы они помогли связанным подняться и уходили к лесу, а сам открыл огонь по убегавшим немцам. Неожиданно сзади меня щелкнул винтовочный выстрел и боец, находившийся рядом со мной, упал. Для меня это стало полной неожиданностью. Может кто-то из немцев притворился убитым и теперь стреляет в спину?
Я обернулся и увидел картину, которая не укладывалась у меня в голове. Генерал-майор уже перезаряжал винтовку, а потом начал целиться в меня. Я не раздумывая, даже не целясь, дал по нему очередь в полмагазина.
Все случилось так внезапно, что одному немцу удалось уйти. Я послал троих бойцов за ним в погоню, но приказал далеко не отходить. А освобожденных старших командиров взял под охрану. Мне необходимо было разобраться. Генерал лежал на траве. Я даже не стал его осматривать и так понятно, что он уже «холодный».
Потом я подошел к лежащим связанным командирам и разрезал немецким штыком веревки. Я их узнал. Это были прокурор корпуса и комиссар. Оба были сильно избиты.
Они поднялись на ноги, посмотрели на трех командиров сидящих под охраной и комиссар произнес: «Этих троих необходимо тоже расстрелять». Оказывается, эти четверо, среди которых кроме генерал-майора были два полковника и один подполковник, по предварительному сговору, обезоружили, избили и связали прокурора и комиссара и пошли сдаваться немцам.
Я не стал затягивать с исполнением справедливого приговора и вскоре мы уже уходили по лесу подальше от этого места, так как боялись, что немцы по рации уже сообщили о ценных пленных и теперь нас начнут усиленно искать.
А я шел и думал об убитом мною начальнике штаба корпуса. Меня мучил вопрос, почему много честных командиров так и сгинули в лагерях, а такие сволочи, которые говорили от имени партии и клеймили невиновных, как врагов народа, сами оказались ее настоящими врагами.