Кто сказал, что в Мурманске всегда холодно? Ничего он про здешние места не знает! Холодно, конечно. Но не всегда. И когда теплеет, то это происходит быстро.
Наши две батареи(мой и капитана Шереметева) занимали отличные позиции по соседству. Стояли мы на небольших холмиках, а между ними пролегала небольшая ложбинка, заканчивающаяся болотом. Местные болота – штука опасная, говорят, во время гражданской в одном из них 500 душ американцев без следа пропало.
Аккурат у входа в ложбинку дорога проходила, вот ее-то мы и пасли. Наши не слабо навалились на немца, и командование ждало, что что-нибудь, да случится на этой дороге – либо подкрепление к врагу пойдет, либо отступающие побегут. А тут мы. Немец-то через болото ни в жисть не проберется, а для нас проводника нашли. Показал нам дед старую гать – сами нипочем не нашли бы. А так – даже пушки прошли, сорокопятки-то нетяжелые.
Стоим и ждем немцев и вот дождались. Словно по заказу поперло с обеих сторон сразу. С одной стороны немчура отступают, с другой подкрепление немецкое идет к переднему краю. Вот у этой ложбинки они и встретились. Шла пехота, грузовики какие-то. И навстречу им – колонна машин, пехоту везут и грузы какие-то.
Естественно, на дороге получился затор. С другой ее стороны – опять же болото, а наша ложбинка сухая. И все, кому не хватило места, полезли в нее, чтобы разминуться. И было их – страх, да и только!
Мы зевать не стали – боезапаса хватало, и мы, не жадничая, начали использовать его по назначению, целя в затор и в тех, что набились в ложбинку. Это была мясорубка какая-то! Мы вели огонь прямой наводкой, сверху вниз, по плотной толпе людей и машин. Машины загорались, взрывались, срабатывал боезапас у самих немцев. Деваться им было некуда – по дороге перли другие, не понявшие еще, в чем дело. Часть полезла в болото – вылезли немногие. А остальные достались нам. И было их – видимо-невидимо.
По окончании боя прихватил я кое-чего горячительного и к Шереметеву в гости пошел. Он был очень доволен жизнью и сочинял отчет о сражении. Мы выпили малость, закусили, и он продолжил, а я подсказывал.
Отчет получался не менее геройский, чем стрельба. Шереметев, будучи формально в нашей паре старшим, хвалил всех одинаково, чуть ли не предлагал ордена всему личному составу вешать (а мне – так непременно). В отчете оценивал удачный выбор позиции и услугу проводника, что помог до нее добраться. А еще в отчете цифры должны быть. Сколько боеприпаса израсходовали, свои потери, а так же ориентировочно, потери противника.
У нас потерь мало было, отделались очень дешево. А вот немца – страх сколько! Шереметев уже третий стакан замахнул и пишет: «Потери противника – 20 тысяч убитыми».
Если бы я тоже уже третью не принял, может, и возразил бы как-то. А так – мне число вполне соответствующим действительности показалось. И Шереметев отчет по всем правилам отослал.
С высоток нас после этого сняли, да поставили на отдых, благо наступление удалось и противник был отогнан. А на дворе стоял уже июнь. Теплеет под Мурманском поздно, да быстро, а тут за пару дней прямо жарко стало.
И тут-то на наши головы нагрянул человек из Москвы. На кого-то из командования шереметьевский отчет с упоминанием о 20000 уничтоженных врагов произвел столь сильное впечатление, что он решил его дальше наверх переслать. А наверху отнеслись к такому круглому числу с подозрением.
Можно было бы и признать небольшое преувеличение, но больно нам с Шереметевым проверяющий не понравился. Жук, одно слово. Глазки бегают, голос визгливый, сам тощий, а гонору – на трех генералов хватит.
И прицепился он к нам мертво – дескать, врете, вводите командование в заблуждение, никак не могут две ваших батареи, даже усиленных, 20 тысяч врага положить, даже при огромном везении. Хотим мы, дескать, незаслуженных почестей и привилегий добиться, и надо бы выяснить, с какой стати.
А жарко на улице – что твой Крым!
И тут Шереметев и говорит:
– Так в чем проблема, товарищ проверяющий? Никто этих немцев, понятное дело, не хоронил – неудобно и некогда! Наступать наши далеко от той дороги решили, так что все там лежит, как было. Никто не добавлял лишних немцев, а имевшихся не убирал.
Гать тоже цела, и пройти по ней, как по улице Горького можно! Вот пойдите и проверьте, посчитайте немцев. Если их там хоть на одного меньше, чем 20 тысяч, отвечать за приписку буду по всей строгости.
Проверяющий прямо загорелся. Вот проверю, говорит, собственными глазами посмотрю. Я вас, обманщиков, говорит, выведу на чистую воду, я на вас найду управу!
Шереметев ему чин чином провожающих дал, что дорогу через гать на отлично знали. Вот только перед выходом отвел их в сторону и сказал чего-то. Оба козырнули, но лыбились при этом совершенно неофициально.
Вернулся проверяющий какой-то зеленый. И сразу Шереметеву заявил:
– Видел я место, и прошу извинения. Посчитал всех самолично, и свидетельствую, что правда в отчете написана. 20 тысяч их там, и ни одним меньше. Может, больше даже. Так что ждите заслуженные награды.
И уехал. А нам с Шереметевым вскоре по Отечественной войне дали. Первой степени. И ребят наших не забыли, наградили, кого как.
Все ведь очень просто, товарищи. Даже московский чинуша мог бы догадаться. Жара – она и под Мурманском жара. А когда жарко, мертвое мясо, оно портится. А когда портится, пахнет никак не ландышами.
Может, там немцев и не 20 тысяч было, но все равно много. И лежали они уже довольно долго на солнышке. Провожатые от Шереметева в ложбинку по его приказу не полезли – дескать, не будем оказывать давления, мешать подсчету. Ну а проверяющий на невероятном аромате так высоко воспарил – все наши заслуги видны ему стали.
А мы с Шереметевым до Берлина дошагали. И автографы на рейхстаге оставили. И наград у нас прибавилось. Уже без подсчета противника.