Ирпень – невелика речка, но много ли нужно, когда тебе 12-й год только пошел? И искупаться можно, и поплавок под воду уходит нередко.
Мой брат Санька таращится на поплавок, высунув язык. Что с него, малого, взять – ему 10 лет только через месяц исполнится. Он страшно горд, что поймал уже шесть красноперов.
Лето – отличная пора, даже если вокруг война. Немцев мы боимся, разумеется. Но в нашем селе они пока никого особо не обидели, только кур много переловили, да у тетки Федоси кабанчика забрали. Они спешат – наступают. Люди говорят всякое – вроде, и Киев уже сдали. Другие заявляют – враки это. Кто прав – и взрослым не понять.
Во, опять моторы шумят, немцы по дороге идут. Это часто происходит – машины едут с грузом, пехота шагает, мотоциклы, один раз даже танковая колонна была. А боев в нашем селе не было – мы не знаем, почему. Солдаты проходили по дороге (этой же) на восток, но в селе не останавливались.
– Слышь, Пашка, пошли немца посмотрим! – делать ему нечего, Саньке! Рыба у него сорвалась. Хотя ладно – у меня вон тоже червяка объели, а поплавок и не дрогнул. Хитрый краснопер пошел!
– Ну пошли! Только на дорогу не полезем, мало чего!
– А зачем? Пойдем на Лесной мыс и из кустов глянем.
Лесным мысом у нас называют холмик, на который далеко выдается язык близкого леса. Леса у нас на Ирпене хорошие, и дуб есть, и сосна, и береза. На Лесном мысу кусты растут всякие, там земляники много, но уже отходит она.
Побежали. Вскарабкались на пригорок, полезли через кусты. Вот уже почти опушка, а дорога в отдалении, внизу проходит. Видно будет хорошо.
И тут тропу перегородила мертвая ветка с завядшими листьями. Не обломанная – срубленная. Мы в этом деле понимаем, наше дело крестьянское. Чего ее здесь бросили? И кто ее вообще рубил, на дрова непригодная!
– Пашка, ты глянь! – глаза у Саньки по три рубля.
У опушки в кустах стоит пушка. Ее прятали, закрыв шалашиком из веток. Пока листва была свежая, вряд ли ее легко было заметить. Но сейчас лист посох, одна ветка вовсе на сторону упала. Испортилась маскировка.
Такого мы еще не видели. Возле пушки – никого и ничего, от слова совсем. Ни живых, ни мертвых, ни ящиков каких. Просто стоит себе. Сорокапятка – мы такие знаем.
–Ух ты! – Санька подпрыгнул, пытаясь заглянуть в дуло. Потом полез с другой стороны, через щиток глянул. Дорогу отлично видно было. По ней шла колонна грузовиков, а по обочине – пехота.
Санька сделал вид, что он артиллерист. Строго смотрел вдоль ствола, чего-то потрогал, чего-то подергал…
Громыхнуло – ой мама! У меня потом три дня в ушах звенело, а Санька после этого на одно ухо и вовсе туговат стал (но ничего, если обедать звали, слышал). А потом громыхнуло на дороге, еще посильнее. И еще раз громыхнуло, а потом пальба поднялась беспорядочная – не то из винтовок, не то из автоматов.
Но мы на это не смотрели. Мы улепетывали с Лесного мыса – в жизни так не бегали. Скатились в низинку, потом вдоль речки, потом в камыши… Всю рыбу растеряли, Санька удочку сломал. До вечера комаров в камышах откармливали, только в сумерки домой решились явиться.
Немцев в деревне не было, а наш народ весь был в приподнятом настроении.
– А ты говорил – Киев сдали, Днепрогэс сдали! Вон, и у нас еще сопротивляются! Колонну разнесли? Факт! А немца сколько положили? Воюет наша армия, не сдается! Так что молчал бы ты, Панас, ибо паникер и лжесвидетель! – горячился дед Тихон, бывший на фронте еще в 1905 году.
Панас не молчал – он, предатель, потом вовсе в полицаи пошел. А вот мы с Санькой молчали надежней, чем потерянные нами на Лесном мысу красноперы. Ибо что получилось? Санька по глупости пальнул – а снаряд угодил прям в грузовик. Там были то ли мины, то ли снаряды. Ну, все взорвалось. От этого другие машины перевернулись. Загорелось что-то. Немцы еще и патроны везли, и эти патроны в огне сами начали стрелять – куда попало. Машины портили, пехоту били, колонна стоит, близко не подойти… В общем, и впрямь бой получился.
Одного я не знаю – как Санька не лопнул от гордости. Ведь такой из него артиллерист получился – не всякий офицер так воюет.
(Литобработка М.Крымовой)