Я сразу как из офиса вышел – сразу понял, что погода не очень. Но там, в Хамовниках, лило сверху, а под ногами было ничего, можно идти. Я шёл и думал, что вот странно — утром ещё была зима зимой, снег везде нерасчищенный и пушистый. Я ещё пенял на город — почему всего один дворник против всего снега? Он же до вечера не разгребёт. А вечером оно само собой стало таять.
Так вот в Хамовниках был больше дождь. А на Соколе в обратном смысле — дождь несильный, считай нет его. А под ногами такое, что только прыгай. Погадал привычно, стоит ли ждать троллейбуса. Не стал ждать — и правильно, никакой троллейбус меня не перегнал.
В непогоду всегда идёшь быстро. Шёл и думал: непонятно, как сравнить. Утром было трудно идти, потому что снег рассыпчатый — он похрустывает и мягко мешает на каждом шаге. А теперь вечером вроде и нету ничего на дороге, но то лужа, то лёд. Идёшь вроде быстрее, но как-то всё неудобно и устаёшь больше. Словом, такие обыкновенные мысли.
Вышел на перекрёсток и вот гляжу — про лужу хочется сказать, что она несёт свои воды. В ней плывут — солидно, медленно — крупные слепки из снега и льда. И видно, как им глубоко, покойно плыть. Мы переглянулись с прохожим, который с другой стороны из парка выскочил. Там же где-то в глубине переход — с этого тротуара на тот. Или там уже нет перехода — потому что снежные куски плавали в тёмной воде так покойно, словно здесь всегда так, и то не тротуары, а берега, а никаких переходов не бывает вовсе.
Разбежались — тот другой пешеход налево, где больница и церковь, а я — налево, домой. Буквально шёл берегом, и шагов только через сто сумел повернуть. Огляделся — и вот же. Я оказался посреди проезжей части. Слева полосы, справа вода. Позади машины, пока что на светофоре, но красного света на секунды, а вода что вперёд, что назад. Растерялся, конечно — меня же ведь в черноте и воде не видно. Когда сзади поехали — поглядел, где вроде помельче, да и шлёпнул. Черпнул. Вначале холодно, но потопал-потопал — и ничего.
Я не это всё хотел рассказать.
Пока шёл — и ещё лужу обошёл, и ещё. Все они были не чета той первой воде, но всё равно не перейти. Некоторые хитрые — сверху из-за растворённого льда такие с виду наждачные, что твой асфальт. Обман, конечно.
У самого дома уже почти то же — подхожу к перекрёстку и примериваюсь, как обойти. А с другой стороны дама. Немножко печальная, элегантная. Может быть, она переводчик или невропатолог. Лет ей, я думаю, шестьдесят. Мы с ней прошли по берегам — я направо, и она налево. Переглянулись — в таком положении как не переглянуться. Я увидел вроде бы брод, посмотрел, не нужно ли уступить дорогу — но нет, дама ещё не решилась. Раз, два, три — три широких шага.
Очутившись рядом, спросил: не помочь ли. Не нужно. Зашёл за угол дома и сразу услышал шуршание, возглас и всплеск.
Повернулся, вернулся.
Глубина такая, что человек лежащий
лежит в воде не сказать, что целиком,
но вроде того — погружённый.
Помог подняться, говорю глупо:
«Сумка не утонула».
Дама говорит:
«Я успела её бросить. Там и паспорт, и всё».
И плачет.
Я вспомнил, как несколько лет назад
я тоже плакал — из-за кофе.
Кофе убежал, а я расплакался.
Кофе, конечно, был ни при чём.
И тогда я сказал даме:
«Вы знаете, я недавно тоже упал —
так же вот в лужу, как будто в ванную».
Дама спросила: «Правда?»
И через те кофейные слёзы
вышло, что да — считай, правда.
«Вы не простудились?» — спросила дама.
«Нет. Но вам, конечно,
нужно скорее домой».
Оказалось, что дама близко живёт —
вон в том доме. «Давайте я вас провожу».
«Но это же вам придётся
Снова обратно — на тот берег?
Мне-то уже всё равно, а вам?»
Я сказал, что мне тоже уже всё равно —
и благодаря мокрой правой ноге
и тут была почти правда.
Мы перешли через воду прямо
И пошли вон к тому дому.
«Вы знаете, — спросила вдруг дама, —
здесь был сиреневый сад».
«Я знаю, — ответил я, —
мне рассказывала мама».