Что ж, «Рафаил», гори! Дымный взовьётся столп.
Это в лучах зари заполыхал Синоп.
Двадцать с посолом лет шли по твоим следам.
Трусам пощады нет. Прятал тебя султан,
только зола и тлен всё же настигнут: так
мы поступаем с тем, кто опускает флаг.
Первый на флоте, кто сдался, не принял бой.
Был экипаж готов биться любой ценой.
Порох крюйт-камер сух — выполни же устав:
если не унесут сникшие паруса,
не пережить атак — взрыв! А над нами Бог
и бело-синий флаг. Мичман, взводи курок!
…Двести пленённых душ в штиль на чужом борту.
Губы кусают в сушь, хоть дуновенья ждут,
лишь бы не жёг позор. С палубы видят: бриг
дразнит собой Босфор. Ветер в проливе стих.
Два капудан-паши, злясь, предвкушают месть.
Бриг, уходя, спешит курсом на норд-норд-вест.
«Пусть капитан-трус слышит мои слова:
видишь, как я дерусь, там, где ты спасовал?
Пусть из моих людей четверо штрафников.
Турки ложатся в дрейф, видя число стволов.
Это же твой корабль! Ты его в бой водил,
прежде чем адмирал дал тебе «Рафаил».
Мне говорил отец: наше наследство — честь.
Кровью родных сердец, гарью родимых мест,
смертью отца с сестрой вспыхнул двенадцатый год.
Я тогда встал в строй, выбрав морской флот.
И я принимаю бой и побеждаю страх,
зная, что с нами Бог и бело-синий флаг.»
…Пленников отдадут: выжил один из трёх.
Будет позорный суд, грянет державный рёв:
повелеваем мы сжечь «Рафаил» дотла —
горечь позора смыть, коли он предал флаг.
А капитана без дворянства, чинов, наград —
в матросы и под арест. Трусов пусть не плодят.
В монастыре жена, чтоб замолить грех.
Не на сынах вина, скажет потом Грейг,
но проклянут отца, сгнившего в северах,
первого подлеца флота с времён Петра.
Так полыхай, фрегат, ставший «Фазли Аллах»!
Пепел, зола и гарь тем, кто опустит флаг.
Забвенье и смерть, как встарь,
всем, кто опустит флаг.