- Галь, если сапоги выкинут, широкие в ноге, ты бери, за любые деньги, - наказывал Галке деревенский сосед Василий. И уточнял:
- Ну не так чтобы дорого…про пенсию мою не забывай…
И Галя в выходные выполняла наказы, скупая для деревенских калоши, сепараторы, сальники на насосы.
У Галки останавливалась вся деревня. Матрасы даже не убирали на антресоли, они стояли рулетами в углу. Поначалу, когда Галя ютилась в общаге, стелили даже под столом. А когда ей государство от щедрот своих выдало трешку, то душа ее – широкая и великая как ковыльная степь на ее родине – возрадовалась:
- Ну теперь все войдем!
Галка была девка непорченая. Не курила. Тугую косу до колен не срезала. Рослая, широкая в нужных местах. Это других можно было огладить по оттопыренному заду, а Гальку нет – у нее рука тяжелая.
В штукатурах-малярах не задержалась: переметнулась в водители троллейбусов. Знакомство с городом у Гали проходило экстерном: рулишь, а сама наблюдаешь. И потом громко так в микрофон объявляешь, и чувствуешь себя дикторшей в телевизоре.
Наказ от деревенской матери был Гале такой: пустить корни, найти жениха. И она нашла Кольку – вихрастого солдатика. Когда у Кольки выпадала самоволка – они ходили в кино, Колька угощал ее мороженым, сладкой ватой и клюквой в сахаре.
Назём издалека привезён
Коля после срочной службы пошел в шахтеры. Поднимался из забоя и прямиком на свиданку к Гале. От Коли пахло земляничным мылом, и Галя думала, что роднее запаха для нее нет. Так и обнимались, угольный рабочий и колхозница. Колины маманька и папанька с Украины страшно расстроились, когда сын решил пустить корни на Урале, а не вернуться к сладкой хохлушке Раисе, которую приглядела ему мамка. Николай отправил на родину галину фотографию: сто очков вперед засиделке Раисе. Но маманька в письме грубо ответила:
- Тот же назем, только издалека привезен!
А у Коли с Галей уговор был: она ему свои письма из деревни показывала, он ей – свои. Все тайны на двоих. Все горести и радости – общие! Нет бы, дураку, спрятать, соврать. Показал. И – все – как отрезало, Галька обиделась: выбросила его из сердца вон, закрыла сердце на ключ, а ключи выбросила на конечной остановке. Коля вытаптывал поля под окнами, писал ей про любовь и «прости», будто пятиклассник. Галя смотрела чужими пустыми глазами, как у вахтерши в общаге.
Колька был солдат – напра-нале. А тут в случае с Галкой надо было генералить. Схватить под уздцы – и в койку. Колька сплоховал.
А тут еще мать слезливое письмо с Украины прислала: не ровен час помрем без тебя. Приехал в отчий дом, запил с горя так, что себя не помнил. Собрался уезжать, а Раиса, нареченная невеста, не пускает:
- Я ж беременная от тебя, Коля!
Уехал ни с чем
Витьке – таксисту-бабнику, который перещупал всех баб из депо, Галка просто уступила. Но счетчик таксомотора быстро отщелкал жизнь с недотрогой Галиной. Витька все обнулил и поехал за новой бабой. Оставив Галю с прицепом: двумя пацанами. И ведь на алименты Галка не подала – дура гордая. Ехала по проложенным кем-то проводам, будто так ей на роду написано. Мимо счастья.
Хлебосольность ее выручила. Деревня везла ей кур, гусей, яйца ведрами. На таких гостинцах пацаны ее в полгода весили по 10 кило.
А однажды в декабре к ней приехал с Украины Коля. С сеткой спелых украинских яблок. И теперь от него пахло яблочным садом, а не земляничным мылом. Но все равно счастьем.
- Я разведусь, поехали со мной!
- Поздно уже, - вздохнула Галина.
Яблочная молодость прошла. Да, Галка – не яблоня уже. Черемуха! Зацветет накануне лета и всех гордостью своей, как морозом, побьет. Все живое. И любовь.
- У тебя сын, у меня – двое, - продолжала Галя. - Да и Раису твою куда девать…
И Коля уехал ни с чем.
Кто целовался на ветру
- Профукали счастье – надо было тогда, - рассказывала потом баба Галя своим жиличкам про несостоявшуюся любовь. Когда дети выросли и разлетелись, Галя по привычке была гостиницей. У нее был инкубатор невест. Уютная такая девичья. Вместо дискотек – пасьянс. И девчонки у нее были, будто из заповедника. Женихи это чувствовали. И нюх был у бабы Гали на козлищ.
- Нинк, вон женихи все ворота обоссали! Выходи! Но через час домой.
А когда Нинка с потрескавшимися губами приходит, шутит:
- На ветру целовались?! Не вздыхай тяжело - не отдадим далеко, хоть за лыско – да близко, хоть за вора – да возле своего забора…
А потом ей снова позвонил Коля. Бабе Гале было тогда чуть больше пятидесяти. И назначил ей свидание в Киеве. И баба Галя – поехала! Они сидели на лавочке в парке Киева, и сердца их плакали, потому что всю жизнь они, как те голуби, сидели на теплом воспоминании и грелись от любви. А надо было свить общее гнездо.
- И что мы наделали, Галя?
И вот тут они решили больше не уступать судьбе-чертовке. Коля приехал домой и стал готовить документы по переводу пенсии в Россию. Раиса слегла в больницу. Дети, прознав про закидон престарелого отца, заявили:
- Мать пожалей, на старости лет куда собрался? Кому ты больной нужен?
Бабя Галя худела от любви. Строила планы. Пора было уже пожить для себя. Не для детей, не ради работы, а для себя. Той девчонки, которая любила клюкву в сахаре. Такую горьковатую внутри, но сладкую снаружи, на языке. Как наша жизнь.
И вот в Рождество, когда у бабы Гали собрался обычный для нее базар-вокзал – в дверь позвонили. Там стоял Коля, с одышкой, одним инфарктом и наклевывающимся гипертоническим кризом. Но такой родной. От него пахло поездом.