Если нет снега, к приезду с проверкой больших лохматых звезд в армии принято красить траву в зеленый цвет. На флоте с травой обычно напряженка. Особенно в морях. Поэтому приходится извращаться особым флотским способом.
К каждому появлению ревизорро устраивается большая приборка. В нашем случае - атомохода. Вылизывается и полируется до блеска все, до чего можно дотянуться без угрозы испортить матчасть. А потом красится. Очень жЫрно. Особенно те места, которые не удалось отдраить.
Итак.
Общая обстановка за несколько дней до часа «Ч», когда нас должен был облагодетельствовать своим вниманием звездный ревизорро. Атомоход - привязан намертво веревками к пирсу, чтобы сам не утоп или куда-нибудь не слинял, сообразив насколько у него внутри завелся безбашенный экипаж. Вдобавок у атомохода заглушен реактор, и он находится в коматозном состоянии на внутривенном питании. В прочном корпусе стараниями экипажа испачкано краской не только лишь все, но даже и тапочки Командира. Чего уж говорить о Старпоме! Он выглядит в своем старом пятнистом РБ как последний карась, откинувшийся лишь в прошлом месяце с учебки, и теперь вторую неделю занятый поиском иллюминаторов на дне трюма пятого отсека.
Внутри корпуса режет глаза и выбивает скупую мужскую слезу аромат масляной краски "слоновка". Вентиляция не справляется с удалением за борт ароматов разлитых везде декалитров краски. Я несу службу на своем боевом посту. Все приборы выключены. Тишина, только жужжит вытяжной вентилятор. Командир группы акустиков Осокин под легендой починки ГАК"Рубин" спит у стенки как раз за тыльной стороной этого самого ГАК. Его не видно и не слышно. А я караулю Осокина, чтоб его не никто не потревожил, хотя уже по моей по легенде - вырезаю лезвием из дуковского пластикового мешка трафареты, с помощью которых мы, акустики, будем метить в отсеках шкафы вверенной нам только что покрашенной матчасти. Дверь слегка приоткрыта, чтобы на Боевой Пост акустиков из шахты рубочного люка транзитом через Центральный Пост попадал йодированный морской воздух. Да, боцманенок там районе ограждения рубки в десятиградусный мороз тоже красит - валиком резиновые борта легкого корпуса, и тоже слегка портит воздух, но по сравнению с тем, что творится внутри, забортные миазмы - сама альпийская свежесть морозного утра.
В общем, лепота, а не тяготы и лишения службы. Еще чуть-чуть и можно будить Осокина и собираться на обед. А там и до программы "Время" с отбоем рукой подать. В общем, на день ближе дембель.
Но вдруг из рубочного люка, прямо на палубу возле порога моего родного БП-22, начала литься вода.
Поступление воды в отсек — это ЧП вселенского масштаба еще со времен первой подводной лодки. Тем более, когда вода льется в ЦП через главный входной люк атомохода.
Аварийная тревога!
Ааааа!
Я тряхнул головой, решив, что надышался краски и это морок.
Какая вода, когда мы в Базе и надежно привязаны к пирсу?
Когда цистерны главного балласта продуты так, что из воды чуть ли не торчит носовой обтекатель главной акустической антенны, на глубиномерах значится абсолютный ноль, а лодку даже не качает приливная волна!
Какая вода в отсеках, я спрашиваю?!
Я протянул руку за ИДАшкой, так сказать, на всякий случай. Вода же! Но услышал, как кто-то чертыхается в шахте входного люка. А вода тем временем из Центрального уже потекла на среднюю палубу второго отсека!
Блин. Какой-то винни-пух, застряв в шахте, своим жирным тельцем спасает нас от напора воды извне!
Я высунул свой нос в Центральный, чтобы посмотреть на героя. И увидел лишь огромный зад, а затем на палубу передо мной плюхнулся сам обладатель зада – боцманенок во всей своей уличной одежке: ватник, водолазный свитер, шарф из обрезка верблюжьего одеяла, ватные штаны фасона Карлсона и черные до колен валенки. Не хватало чОрной шапки-ушанки. Вся одежка была насквозь мокрая. И именно она являлась источником поступления воды внутрь прочного корпуса.
- Как морская водичка? – спросил я у боцманенка, покинув свой пост. – Теплая?
Боцманенок – рулевой-сигнальщик первого года службы – очумело смотрел на меня, тяжело дышал и не понимал, о чем я у него спрашиваю.
- Упал с корпуса? – уточнил я.
В глазах боцманенка появились проблески сознания:
- Ага.
- Глубоко нырнул? – поинтересовался я, помогая матросу выбраться из мокрого ватника. Ко мне присоединился трюмный мичман, несший вахту в пустом Центральном посту.
У матроса с мокрых волос стекали последние капли воды, он махнул рукой куда-то вверх.
- Где упал? – спросил я. – Между пирсом и лодкой?
- Нет. С другой стороны. Прямо в полынью возле корпуса.
- А как выбрался-то? – удивился мичман. – Ты ведь красил возле рубки! Там же вертикальный борт почти четыре метра высотой!
- Не знаю, - выдохнул матрос. И его прорвало: – Нырнул с головой. Метра на три. Несколько минут не мог всплыть на поверхность и вздохнуть. Думал – писец котенку. Только черная вода вокруг и белый лед. А потом хлоп – и уже здесь.
- Телепортировался в Центральный? – сделал большие глаза мичман.
Матрос пожал плечами.
- Нет, точно не телепортировался, - возразил я. - Было слышно, как он протискивается в верхний люк. По шпигатам в легком корпусе, наверно, забрался и забыл. Или от страха щучкой прыгнул из воды сразу на пять метров вверх.
В этот момент на неуставные голоса в Центральном из штурманской рубки выглянул Старпом:
- Что вы тут в ЦП бардак развели?
Резонно полагая, что сейчас всех нас построят и начнут ровнять, я под прикрытием вахтенного мичмана и боцманенка стал меньше в размерах и отступил к себе на БП. От греха подальше…