На прикроватной тумбочке лежат очки, лупа и книга - автобиография Нины Берберовой «Курсив мой». Автору книги было 92. Хозяйке всех этих предметов сейчас - 95.
Она выходит из ванной комнаты. Маленькая, согбенная женщина. Мы знакомимся. Татьяна Алексеевна хочет переодеться, но боится сломать молнию на халате. Я помогаю ей осторожно застегнуть замок, надеть халат. Она медленно, но уверено двигается к кровати. «Как на втором этаже живу, такая постель высокая. Тяжело мне. Видите, уже устала», - взгромоздившись на кровать с помощью двухъярусной этажерки, объясняет старушка.
В декабре Татьяне Алексеевне исполнилось девяносто пять лет. За окном снег. Татьяна Алексеевна радуется виду из окна: «Прелесть просто, а когда фонарь вечером горит и видно деревья, снег, то тогда - сказка просто». Но в сказку, на улицу, она почему-то не хочет. В комнату заходит врач, спрашивает её о здоровье и как бы между делом уговаривает:
- Гулять?
- Неет...
- Всё отказываемся. Боимся гулять, холодов боимся.
- Я колёса не сменила, - отшучивается Татьяна Алексеевна.
- Смените-то скоро?
- Не дождётесь, - смеётся она.
- Не дождёмся?! Ну и дела...
Татьяна Алексеевна оказалась в хосписе после инсульта. Она не может оставаться одна в большой квартире. Боится огня теперь, однажды обожгла руки, когда готовила, а сейчас и приготовить сама себе уже не может. Одеться и раздеться трудно. Пробовали ей нанимать сиделок, но они не справляются. «Я обычно не требовательная...», - как бы извиняется старушка. Здесь ей нравится питание, нравятся «сестрички», так она их называет, соседка по палате, как человек ничего, отзывается о ней Татьяна Алексеевна. И только когда мы заговариваем о концертах, что проходят в хосписе и которых все пациенты ждут с нетерпением, Татьяна Алексеевна начинает плакать. Я не могу понять, почему она расстроилась, ведь все им только радуются... И тут выясняется, что ее жизнь была связана с выступлениями - танцами и музыкой. Справившись со слезами, она начинает автобиографию, свой курсив.
Муж ее был из советских немцев. Учился в консерватории, не окончил, но остался хорошим слухачом и выступал с ансамблем. Был он как-то со своим ансамблем проездом из Брянска на два дня в Орле, чтобы дать концерт. Татьяна Алексеевна там родилась и, окончив Орловскую государственную военную школу, тоже была в ансамбле. «Девочка со мной пела, уговорила пойти посмотреть на них, да они ещё и набирали людей. Мара начала петь, но нот она не знала и не подошла им. Тогда я давай танцевать. Вспомню, смешно аж. Предложили поехать с ними. Я пришла домой, сказала. Папы у меня не было, брат на фронте. Только сестра младшая и мама. Ну и я поехала. Там меня встретили, ребята молодые тоже. Хороший ансамбль у нас был. Поженились мы в 1942. Колесили везде...», - прикрывая глаза, вспоминает Татьяна Алексеевна.
«Потом мы оказались в Самарканде. Дали нам комнату. Там трясло страшно! Все детские игрушки летят, мы из хаты выскакиваем на улицу... Но я не жалею. Я столько посмотрела, обычаи всякие. Много осталось впечатлений. Оттуда нас отправили на Урал. Мы привезли с собой фруктов сушёных. Под кроватью разложили, а больше некуда: ни посуды, ничего не было. Черпали горстями и раздавали всем: - возьмите, возьмите. Вот так и жили».
Жили они и в Первоуральске, и в Верхней Пышме. Муж Татьяны Алексеевны всё отмечаться ходил, как немец. «Будто враг. А он ничего и не сделал» - недоумевает Татьяна Алексеевна. Сняли с него в 1954 году эту повинность, чтобы отмечаться. Кроме музыки, он был финансистом. Дали им квартиру в Свердловске на Старой Сортировке. Тогда как раз сдавался четырехэтажный дом и строили его пленные немцы. «Жалко их тоже было, - вспоминает Татьяна Алексеевна, - Все молодые парни. Вот их ведут, кто хлеб им кинет, кто ещё чего. Подкармливали. Наш народ хорошо к ним относился. Да я помню, когда жила в оккупации 22 месяца, нас стеснили, наш большой дом. С нами жили хорошие, пожилые немцы, которые нам говорили, что они воевать не хотят, что их заставили, что наши люди хорошие... У меня и подруга была потом Зигфрид. Она на аккордеоне играла и пела, а я танцевала».
Татьяна Алексеевна не только сама танцевала, но и вела кружок. В Москве окончила курсы и получила документ, что может заниматься с детьми. Пока была на курсах, останавливалась у двоюродной сестры, та артистов обшивала: работала швеёй в Большом театре. Вернувшись в Свердловск, Татьяна Алексеевна получила кулинарный диплом, домоводством занималась и ходила ещё к женщине, которая выучила ее шить и вышивать.
Татьяна Алексеевна показывает вышитую шелком свечу, вышивка эта стоит в рамке, на холодильнике, напротив ее кровати.
От разговора о свечке на картинке мы переходим к разговору о свечах церковных и о церкви вообще. Татьяна Алексеевна признаётся: «Я не против Бога. Я крещённая. Крест не ношу. В церковь не ходила. Монашка ходит здесь. Дала мне молитвослов. Попросила, чтоб я знала хоть одну молитву. Она мне советует: "Вы в возрасте, почитайте", - а я не понимаю, что я читаю. Она села и объяснила мне. Хотя я столько прочитала! Сейчас я уже прочитала "Фактор страха" Абдуллаева. Это фантазия, конечно...». Книги достались Татьяне Алексеевне от сына, он умер и не успел их дочитать. Теперь вместо него их читает она.
Она помнит много книг, но не помнит когда и как заболела: «77 мне было, что ли... Ни с того ни с сего стали ноги болеть. Я к медицине не очень. Лечиться не люблю. Я пью таблетки только от давления. Если хорошо - вообще не пью. И сын мне говорил, пей меньше химии. Не вылечил меня в своё время... Он травматолог, хирург был. Я ему говорила, где меня похоронить, а вышло всё наоборот...». Татьяна Алексеевна умолкает. Она не может смириться с утратой сына, плачет каждый раз, как произносит его имя. «Вот я живу... Мужа похоронила, сестру на шесть лет моложе себя. И сыну не было 72...».
Татьяна Алексеевна вытирает слезы, достаёт из тумбочки квадратик советского зеркальца, спохватывается: «Я же лохматая», - берёт небольшую, почти мужскую, зелененькую расческу, прихорашивается. «Меня подстригли здесь, - приводя себя в порядок, говорит между делом, - Я год назад тут уже лежала, так меня и не узнали даже», - улыбается и секретничает со мной на прощание.
Татьяна Алексеевна может бывать в хосписе дольше и чаще. Здесь ей и другим пациентам проще справиться с ежедневными бытовыми препятствиями: молнией на одежде, приготовлением еды, высокой кроватью. Время их нахождения в хосписе зависит от нас с вами. Сделайте небольшое пожертвование на завершение ремонта третьего этажа первого городского хосписа Екатеринбурга и там появятся ещё тридцать мест, которых кому-то очень не хватает.