- Ты, крёстная, ни богу свечка, ни черту кочерга, - говорила племянница Любка своей суровой тетке Вале. – Вот мне будет что вспомнить. Сколько на мне мужиков перебывало.
И улыбалась щербатым ртом. Часть зубов съедены кариесом, часть выбили собутыльники. Впрочем, старости у Любки не было. Она умерла от туберкулеза в Варненской районной больнице в 38 лет. Собутыльники ее, зэки, они ж через одного туберкулезники.
Это вспоминала та самая тетка Валя, Валентина Ивановна, в свои 73 года. Она уже пять лет как не выходила из дома. Ослепла на один глаз, ходила по квартире с бодагом. Но ещё жила самостоятельно, не сильно напрягая двух сыновей, которые жили отдельно.
- Валя, ты, что ли, живая? – звонила ей подруга по общежитию и первому троллейбусному депо.
- А что мне сделается, - шутила Валентина.
В последнее время было много таких звонков. Из прошлого.
У всех валиных подруг уже было заготовлено «смертное». Вот и Валентина отдавала последние распоряжения.
- Вы меня по попам не возите. Пять часов гроб возили с Надеждой. Видано ли, что с покойницей прощались в одном месте, отпевали уже в другом районе города, за три жопы, - горячилась Валентина. - А хоронили в третьем. И всё это в часы «пик».
Другая подруга Вали, немного поврежденная Библией, бросала на эту валину отповедь:
- Не отпоют, так будут на тебе черти на том свете верхом ездить!
- Недалеко уедут, - Валя тыкала в подругу своим бодагом и заголяла свои в синих жилах негнущиеся колени.
Томку-подружку Валентина отправила за покрывалом для гроба. Велела из ритуального салона заказать себе бумажку на лоб «Бог с тобой». А больше чтобы религией и не пахло!
- Да, еще колготки купи в гроб, - продолжала «смертный» список Валя. Но потом они с подружкой-хохлушкой Томкой решали, что колготки на закоченевший труп не надеть и сошлись на гольфах, не видных из-под юбки. Но тут вставал вопрос: там, в раю, не стыдно ли будет в гольфах? Как-никак старые п..ды. Сошлись, что удобство в этой жизни - главнее той. Ту мы не знаем и не нюхали.
- На твои ляжки колготки не натянуть.
И ржали. Ничуть не боялись смерти. Ржали и над Нелькой, которая подвязывала новый платок, ложилась на диван, складывала руки на груди, ну чисто покойница, и спрашивала подругу, забежавшую на чай:
- Красивой я буду в этом в гробу?
Валя ненавидела врачей.
У Люды, например, износился старый кардиостимулятор и ей поставили новый. Новый оказался большого размера, он с трудом вошел в рану. Не рассчитали врачи. Она промучилась с ним несколько дней. Приготовилась умирать, так было больно. Но врачи нитки распороли, заново вскрыли и поставили «сердце» нужного размера.
Валя впомнила, как с врачами тихо и мучительно уходила мама. Как врач сказал ей, дочке про маму. «Мужайтесь, это рак желудка». Как потом положили на снятую с петель дверь маленькую сухонькую старушку. Как потом чуть не окарала с размером гроба – труп «растет», мышцы расслабляются и нужно оставлять 20 см на припуск.
Так, боясь врачей, Валентина скрыла, что в один день заволокло дымкой глаз. Думала, рассосется. Когда, через 4 месяца, дети потащили ее к врачу, спасать уже было нечего, необратимые изменения.
- Не одна, а несколько операций, - уточнил перспективы офтальмолог. – И не факт, что зрение улучшится. Если только на 1 строчку.
- На меня того, что осталось, хватит – сказала Валентина.
Валя вела телефонную жизнь. Коннектилась, как сказала бы внук Димка.
Баба Валя была как бы диспетчер. Стреноженная болезнями, она в динамике переживала жизнь со всеми ее передрягами. И как бы жила вместе со всеми.
Ивановна скручивала телефонный разговор коронной фразой «Люблю.Целую. Обнимаю». Готовилась, так сказать, к эпитафии: «Любим. Помним. Скорбим.» Или итожила: Пи...еть – не мешки ворочать» и клала трубку.
Валька не теряла юмора, рассудка и памяти. Обезножеть – не страшно! Страшно рехнуться. Как Ольга с пятого этажа, которая спрашивала сына каждое божье утро:
- Ты кто?
Продолжение следует