Свободными вечерами собираются молодые автоматчики в просторной землянке комсорга роты сержанта Голыша. Приходят просто так «на огонек». Посидеть часок-другой. Отдохнуть душой и телом. Побалагурить, позабавиться чем-либо. Дело молодое, многие не доросли еще и до двадцати лет. Сгрудившись вокруг стола, поближе к чадящей плошке, читают коллективно «Новые похождения солдата Швейка». Смеются, вспоминают подобные эпизоды, случавшиеся в их роте. И, конечно, там, где собирается комсомольская братва, редко обходится вечер без пения. Голыш снимает с колка гитару. Серебром звенит его негромкий голос:
На позиции девушка провожала бойца,
Темной ночью простилася на ступеньках крыльца...
Любят ребята послушать Голыша. Считают своим законным запевалой. Любят и сами попеть, и потому дружно подхватывают:
И пока за туманами видеть мог паренек,
На окошке у девушки все горел огонек.
Сержант Мокиенко, подкладывая поленьев в печурку, говорит, ни к кому не обращаясь:
— Гарна пiсня, ничого не скажеш, а все ж на Вкраiне спiвають краще.
Хитрюга Мокиенко знает, что слова его прежде всего заденут Кебадзе. Час назад он проиграл ему в шашки и все еще не в духе. Расчет оказывается верным. Кебадзе сразу попадается на удочку.
— А песни Грузии? — перебивает он Мокиенко. — Ты слыхал песню «Сулико»? Ел груши дюшес? Дамские пальчики? Боржоми пил? Вино «Твиши», грузинского разлива?
— А ты видел разлив украинской пшеницы, — не сдается Мокиенко, — а Донбасс? А завод мой имени товарища Григория Ивановича Петровского знаешь?
Слова Мокиенко — словно свежие поленья в огонь. Завязывается долгий и жаркий спор. Каждый славит свои песни, свои края. Те священные места, где прошли детство и юность. Вслед за темпераментными южанами подают свой голос северяне. Уроженец старой Ладоги боец Гусев старается сгладить углы.
— По моему понятию, — встревает он в разговор, — так все края нашей Родины по-своему хороши. Украина, Кавказ, Средняя Азия — не спорю. А чем плох мой городок на берегу Ладоги? А само озеро? Конца и края не видать, настоящее море. Поболее его и во всей Европе не сыщешь.
Голыш на стороне Гусева:
— Правильные слова говоришь, товарищ Гусев. Поддерживаю. Я родился в Ташино Горьковской области. Городок этот и на картах не сыщешь, а для меня Ташино — пуп земли. И воюю я за Ташино. И каждый из вас воюет за свой родной край, а все вместе сражаемся мы за нашу Родину. Она и есть наш общий дом.
Подобного рода споры возникают почти каждый вечер. Спорят по самым неожиданным поводам. Какой род оружия главнее на войне? Есть ли жизнь на Марсе? Будет или не будет открыт второй фронт? Чаще всего споры затевает задира и насмешник сержант Мокиенко.
— Скажи, Кебадзе, — спрашивает он с подковыркой, — чи от природы человек герой, чи як?
Кебадзе заводится с пол-оборота:
— Утром ты был героем. Трех немцев укокошил. А вечером запсиховал, масла в каше не оказалось.
— То не по существу, — гнет свое Мокиенко, — ответь на мой ясный вопрос: рождаются героями или делаются попозже?
Гуще и гуще заваривается каша. Приводятся примеры из «Тихого Дона», из «Войны и мира», из боевых операций своего подразделения. Приводятся случаи, когда ребята из нового пополнения робели поначалу. А потом, войдя в боевой ритм, становились настоящими героями.
И, как обычно, долгий, завзятый спор к единому знаменателю подводит сержант Голыш. Геройство от убеждения человека. От веры в то дело, за которое он стоит. Так в жизни вообще, так и на фронте. Геройство еще и от умения владеть собой, своим оружием. Война требует от солдата сноровки, выдержки, риска, крепости характера, умения смело глядеть в лицо смерти. Без этого солдат не солдат. А герой и тем паче.
Комсоргу роты всего восемнадцать лет. Он один из самых молодых в подразделении. И один из самых авторитетных среди комсомольцев. Недаром зовут его и товарищи, и командиры по имени-отчеству:
— Порфирий Кузьмич!
По чьему почину удостоился он такой чести, неизвестно. Тем не менее чести заслуженной. Любят и уважают Голыша не только за солдатскую отвагу и доблесть. Высоко чтят за приверженность к песне. За веселый нрав. За светлую улыбку на открытом, приветливом лице. Удивительно притягательной, центростремительной силой обладает этот юноша. Умением удерживать вокруг себя всех, кто хоть однажды общался с ним.
Никто лучше не умеет разрешить любое недоразумение между друзьями, невзначай подбодрить впавшего в уныние, расшевелить самого хмурого человека. Когда немцы замкнули кольцо блокады вокруг города Ленина, приуныли, что скрывать, многие. Голыш всеми силами поддерживал боевой дух в сердцах ребят. Его постоянным девизом были слова:
— Держи голову выше. Не умирай, пока живешь!
Встряхивая буйным чубом, говорил убежденно:
— Нам ли поддаваться слабости, руки опускать. Четырнадцать государств перло на Советскую Россию. А чем кончилось? Красная Армия отбросила кого в Белое, кого в Черное море. Кого в Балтику, а кого и в Великий, или Тихий, океан. Придет срок, потурим и Гитлера. Да так, что костей не соберет.
В бою за Посадников Остров Голыша сильно ранило. В медсанбат идти он отказался. Остался в строю и после второго ранения в тот день. Не стрелял только, когда перевязывали рану. Его часто посылали в разведку, и не было случая, чтобы Порфирий Кузьмич возвращался с пустыми руками. То пулемет притащит, то полевую сумку с документами и картами. На его счету семь «языков», два из которых офицеры. Был случай, когда у наших связистов не хватало провода. Голыш отправился в тыл противника и срезал там шесть километров телефонного кабеля. Наступая на разъезд Жарок, наши подразделения напоролись на бешеное сопротивление дзотов, врытых в железнодорожную насыпь. Кинжальный огонь не давал поднять головы. Порфирий Кузьмич подобрался к ним и забросал противотанковыми гранатами.
Всех его славных дел и не перечислить. И все же счастье в бою переменчиво. В одном из боев комсорга ранило смертельно. Пуля угодила в сердце. Горячей кровью залился его комсомольский билет. Весть о гибели Порфирия Кузьмича потрясла комсомольцев. Яростно мстили они за смерть своего любимца.
После боя собрались ребята во вражеской землянке, недавно перешедшей в наши руки. Слабый каганец не в состоянии был разогнать сгустившийся в ней мрак. Тяжело и сумрачно было и на душе. Не хотелось верить, что никогда уже не услышат они голос своего запевалы. Восторженный рассказ его о славном городке своем Ташино, который он считал пупом земли.
Сержант Мокиенко, пытась рассеять гнетущую тишину, а может, смерти вопреки, воскликнул, как всегда по вечерам:
— Запевай, Порфирий Кузьмич!
Но запевала не отозвался. Не зазвучал его голос, проникающий в комсомольские сердца. Не услыхали ребята своей любимой песни:
На позиции девушка провожала бойца...
Недавно поступивший в роту молоденький автоматчик всхлипнул. Плечи его затряслись. Он обнял свой автомат и уткнулся головой в колени. Мокиенко поднялся со своего места, поднял сжатый кулак над головой. Словно по команде поднялись за Мокиенко все ребята.
— Пухом тебе земля, дорогой наш Порфирий Кузьмич, — проговорил Мокиенко глухо и замолчал.
Но он, как учил его Голыш, взял себя в руки и продолжал:
— Не знаю горшего слова, чем слово «прощай!». Не знаю разлуки горше, чем разлука навеки. Порфирия Кузьмича никогда уже не будет среди нас, но имя это сохранится в наших комсомольских сердцах. Мы никогда не простим фашистам смерти нашего дорогого товарища.
И комсомольцы проговорили в один голос:
— Ни-ког-да!
— Клянемся!
— Клянемся!
Молоденький автоматчик встрепенулся. Вытер рукавом шинели глаза.
Понравилась статья? Поставь лайк и подпишись на канал!