#спальныйрайон
Высокое небо. Пух от одуванчиков. Запах нагретой солнцем земли. Карамелька "лимончик", липкая от долгого лежания в кармане выгоревших шорт. Шорты эти - бывшие индийские джинсы, которые ты, обмирая от собственной смелости, обкорнала кухонным ножом. Скрипучий велик с постоянно слетающей цепью, автор зеленой болячки на коленке, которую настрого запретили "колупать", а ты все равно колупаешь, сидя на ржавых рельсах заброшенной железки. Холодные скользкие камни, по которым ты переходишь обмелевшую от жары речку: Ба, это совсем не опасно, я же за ветки держусь, там на берегу такие ивы, видишь, у меня ладони зеленые? Ну Ба, ну погоди выключать свет, я же читаю! Мне же на лето задали! Она верит растрепанному тому, а еще больше - фиолетовому библиотечному штампу на первой странице. Или делает вид - как тогда, с собачьим укусом, про который мы наврали, что это об забор. И с обломками "зыканских" перфорированных кирпичей, за которыми мы тайком лазили на стройку: на дороге нашли, Ба, всю кучу, "честное-пчт-слово". "Пчт" - это "почти", что-то вроде скрещенных пальцев за спиной, словесный мухтар на границе между враньем и "настоящим словом". То, что я читаю - это "пчт" задали в школе: Владислав Крапивин, "Голубятня на Желтой Поляне". Этой книги нет в списке внеклассного чтения, но кому какое дело. Я в самом начале летних каникул. У меня впереди бесконечное лето.
В тринадцать ты машешь рукой проносящемуся мимо скорому поезду и пытаешься прочесть на вагонах название города, куда едут счастливые пассажиры.Когда-нибудь я вырасту, куплю билет на верхнюю полку и поеду далеко-далеко.
В тридцать семь ты, наконец, пассажир. Ты наблюдаешь, как проносятся мимо безымянные поселки. Ты ничему не удивляешься. Но, увидев загорелых детей, которые побросали свои велики у железнодорожной насыпи, ты чувствуешь, как екает сердце. И высматриваешь в этой ошалевшей от молодого лета стайке нескладную девочку в рваных джинсовых шортах. Может быть, ей удалось прочесть, куда идет твой поезд - потому что ты этого до сих пор не знаешь.
Вот такие нехитрые мысли думала я утром, когда возвращалась с тренировки.
А потом грохнулась с самоката.
Грохнулась, впрочем, красиво: я в одну сторону, самокат в другую. Рюкзак со спортивным барахлом приземлился мне на голову. Взлетели, сверкнув крыльями, жирные нахальные голуби.
- Отлично! Молодец! - сказал мальчик. Он сидел на ступеньках лестницы, ведущей в Грачевский парк, и вроде бы даже читал книжку.
Хороший такой мальчик, Ба назвала бы его "умытенький": аккуратная стрижка, голубые джинсы, кеды с "прямоугольной" шнуровкой.
Эта шнуровка меня страшно разозлила. Я ее делать не умею. А он умеет. И еще издевается.
- Убью, говнюк, - буркнула я, собирая в кучу руки, ноги и рюкзак.
Честное слово, это не предназначалось для его ушей. Я надеялась, что мальчик меня не услышит. Но оказалось, что у него не только хорошо развитая мелкая моторика, но и отличный слух.
- Извините, - сказал мальчик. - Это я не вам.
- И я не вам, - разглядывая ссадину на колене, ответила я. - Это самокату. Это я его убью.
- Пока преимущество у него, - мальчик отложил книгу - это оказалось старое издание "Основ служебного собаководства". Валерьян Зубко, 1975 год. Я знаю, потому что в детстве у меня была такая же. А собаки не было. Особенно служебной.
Я встала на ноги и принялась отряхивать изрядно пострадавшие джинсы. Мальчик поднял самокат, прислонил его к лестнице и деловито сообщил:
- Выглядит страшнее, чем есть на самом деле. Но надо промыть.
- Спасибо, кэп, - огрызнулась я.
- Нет, правда, - настаивал мальчик. - Чем быстрее обработаете - лучше перекисью водорода - тем скорее заживет.
Я скрипнула зубами: разбитая коленка и ссадина на локте - это ерунда, а вот асфальтовая крошка в ладони действительно пугала. Мальчик вздохнул и кивнул в сторону лестницы.
- А? - перепугалась я.
- Присядьте, я попробую что-нибудь сделать.
Не знаю, почему я его послушалась. Проковыляла к лестнице, облокотилась на каменный парапет, завопила - асфальтовая крошка впилась в ладонь - и снова чуть не рухнула. Мальчик поймал меня буквально за шкирку и усадил на ступеньку, прямо на "Основы служебного собаководства".
- Этой книге больше лет, чем мне, - сварливо заметила я, вытаскивая из-под седалища букинистическое издание. - Не уважаете вы, малолетки, печатное слово.
- Малолетки уважают, - спокойно ответил мальчик. - И даже малолетки знают, что женщине нельзя сидеть на холодных камнях.
- Лето! Жара! Где они холодные?
- Мы под деревом. Довольно густым. Сделайте одолжение, посидите спокойно, я сейчас вернусь.
- Ты что, домой пойдешь? За перекисью? - подозрительно спросила я.
- Была такая мысль. Я же через дорогу живу.
- А дома есть кто?
- Бабушка.
- Тогда фуфло твоя мысль. Если ты посреди дня залезешь в аптечку, а на самом тебе ни царапины, бабушка начнет задавать вопросы. Тебе это надо?
Мальчик посмотрел на меня с уважением.
- А в рюкзаке у вас ничего нет? - с надеждой спросил он.
- Например, чего?
- Ну, какие-нибудь духи... Или вот то, чем вы маникюр стираете...
Я представила, что будет, если вдарить по моим ранениям смывкой для лака, и содрогнулась.
- Погоди, есть мицеллярная вода!
- Что это?
- Это мягкое очищающее средство для чувствительной кожи... Блин, просто дай мне рюкзак.
Мальчик повертел в руках бутылочку и с сомнением сказал:
- Уверены, что это безопасно?
- Господи, я этим лицо мою! Там в кармане ватные диски, давай сюда.
Дисков, как и следовало ожидать, не оказалось. Кончились. Мальчик достал влажное после тренировки полотенце, щедро налил на единственный сухой угол французской мицеллярки и принялся осторожно обрабатывать мою разбитую коленку.
- Щиплет?
- Нет, - мужественно сказала я. На самом деле и правда не щипало, но было больновато.
- Уже почти все.
Я попыталась представить, как мы выглядим со стороны. Воображение услужливо подсунуло картинку: тимуровец и бабка, вступившая в схватку с троллейбусом.
- Сколько тебе лет?
- В сентябре будет четырнадцать. С коленкой все, давайте локоть.
- А кому ты сказал "молодец"?
- Собаке. Вон тому далматину, видите? Его тренируют. Умный пес.
В глубине парка, на поляне, действительно скакал пятнистый щенок.
- У тебя ведь нет собаки? - спросила я. О том, как часто он приходит на эту лестницу, чтобы полюбоваться чужой, я спрашивать не стала.
- Пока нет. Папа сказал, что я могу рассчитывать на собаку только если докажу, что способен о ней заботиться.
Почему-то я не сомневалась, что мальчик докажет.
Руки у него была теплые и твердые, мою ладонь он держал с мальчишечьей осторожностью - так трогают найденного на лесной поляне ежа. Так держат птенца, рогатку и стаканчик со сливочным мороженым.
- Сейчас будет немного больно, - сообщил мальчик, изучив ссадину.
- Осколочное? - спросила я и тут же устыдилась своего взрослого сарказма.
- Заноза. Довольно глубокая. Не волнуйтесь, я знаю, что делать.
Я смотрела на его белобрысый затылок и вспоминала, как однажды другой мальчик, Лешка Федосеенко, зубами вытаскивал у меня из-под ногтя колючку, которую я поймала в зарослях ежевики. Острый шип, изогнутый, как кошачий коготь, вонзился так глубоко, что другого способа избавиться от него просто не было. Я скрежетала зубами, Лешка сопел и время от времени, не отрываясь от занозы, бубнил: ну че ты дергаешься, ну все уже. Нам было по двенадцать. Спустя десять лет Лешку убили в пьяной драке.
Мальчик вытащил занозу, сплюнул и с улыбкой повернулся ко мне.
- Все, порядок. Сейчас посмотрим, что с вашим самокатом.
Он завинтил болт, проверил крепление и смущенно сказал:
- Я проедусь? Хочу быть уверен, что все нормально.
Он катился по тротуару, весь в солнечных лучах и пляшущих пылинках. Веселый, растрепанный, с покрасневшими от скорости и ветра щеками. Пронесся мимо с воплем:
- Еще кружок, ладно?
Он мог бы быть моим сыном, подумала я. Надела рюкзак, взяла его книгу о собаке, которой пока нет.
Мальчик шикарно затормозил рядом.
- Как тебя зовут? - спросила я.
- Сергей.
- Спасибо тебе, Сергей. Мне правда пора.
Он наклонился, сорвал пуховый шарик одуванчика. Хитро прищурился.
- Я знаю, о чем вы думаете.
- Да ну?
- Ну да. Какую-нибудь фигню про то, что я вам в сыновья гожусь и все такое.
- Когда ты родился, мне было двадцать четыре года. Так что математически это верно.
- Да ну? - засмеялся он. И дунул мне в лицо одуванчиковым пухом.
И я засмеялась тоже.
Домой я пришла с ощущением беспричинной радости. Но время от времени ловила себя на чувстве, будто не могу вспомнить что-то важное. Так бывает, когда в голове крутится обрывок забытой мелодии. И лишь через несколько часов я вспомнила.
Сергей.
Сережа Каховский. "Мальчик со шпагой".
Оказывается, они до сих пор существуют.