Почему пал Рим? Знаменитый историк Лев Гумилев сразу бы ответил, что из-за утраты римлянами пассионарности. И я, конечно, не стану спорить с мэтром. Только немного разверну тему. Одним из элементов этой пассионарности было святое почитание корней и следование традициям. Тут и мифология, и обычаи, и законы. Все это ставилось во главу угла во времена республики, когда последнее слово всегда (вернее, почти всегда) оставалось за сенатом и народом.
Во времена империи к этой исторической первооснове стали относиться не так внимательно, в культуру Рима невольно начали проникать тугими струями элементы чужих, а зачастую чуждых культур (речь, прежде всего, о многообразных восточных культах). Это не так было заметно в эпоху первых императоров, но в эпоху поздней империи расцвело невероятно пышно. И вся эта культурная революция, хотя, скорее, эволюция, неумолимо рассеивала традиционный римский дух, римскую пассионарность. Варвары, обрушившиеся на Pax Romana в эпоху Великого переселения народов, встретили перед собой не твердость ранних легионов, а аморфную мультикультурную массу, не склонную к упорному сопротивлению.
Я подумал об этом, читая «Историю эллинизма» Иоганна Дройзена. Автор, описывая войну римлян с царем Пирром (тем самым, который после триумфа в битве при Гераклее, расстроенный большими потерями, вокликнул: «Еще одна такая победа, и у меня не останется войска»), всячески подчеркивает твердость римлян, силу их духа, мощь их традиций. Всё это в итоге стало главной причиной возникновения величайшего Римского мира, объединившего Запад и Восток. И во время войны с Пирром и его многочисленными союзниками из числа италийских племен и городов Великой Греции, Рим, потерпев несколько чувствительных поражений, ведя почти непрерывно войну на протяжении полувека (разборки с Пирром были заключительной фазой этих войн), сумел в итоге выйти победителем.
Меня впечатлил один эпизод, он живо иллюстрирует традиционалисткую мощь тогдашнего Рима. Когда Пирр с закаленными в боях фалангами и боевыми слонами, внушая страх и трепет, высадился в Италии, римляне ни капли не сомневались, воевать или нет. Такой вопрос вообще не стоял, хотя угроза была очевидна. Мало того, они сами объявили эпирскому царю войны, причем сделали это в точном соответствии с древними традициями. Нашли какого-то безвестного перебежчика из эпиротов, заставили его купить в Лациуме участок земли, который стал считаться землей Эпира, а затем один из фециалов – жрецов, в чьем ведении находился ритуал объявления войны и мира, – метнул в землю окровавленное копье. «Рубикон пройден», - сказал бы Цезарь, оказавшись на месте того жреца. Война Эпиру была объявлена.