(Невыдуманные рассказы о Гражданской войне в Сибири)
*Примечание: повесть посвящена героическому рейду по тылам врага сводного партизанского отряда под командованием красного командира Петра Федоровича Сухова, сибирского Чапаева; пожалуй, одного из самых ярких и трагических и при этом мало известных героев Гражданской… Пересказано со слов Данилы Андреевича Ветрова, советского физика, уроженца Кузбасса.
Итак, в двадцатых числах мая 1918 года по всей Сибири вспыхнул мятеж белочехов. В наше Кольчугино стали приходить новости одна хуже другой. Каждый день мы узнавали о том, что в очередном городе или поселке повержена советская власть. Беда стремительно подкатывала и к нам. Еще страшнее всех новостей были слухи. Говорили, что Петроград и Москва пали, что наше советское правительство в полном составе бежало за границу, а товарищ Ленин то ли захвачен в плен, то ли повешен.
Должен сознаться, что в те критические для молодой Советской Республики дни вопреки всему я находился в состоянии полнейшего внутреннего блаженства, поскольку обрел, наконец, свою возлюбленную, которая отвечала мне полнейшим согласием. Мой мозг, безусловно, осознавал весь ужас сложившегося положения, но внутри меня тем не менее царило состояние полнейшей эйфории. Никогда ни до ни после я не чувствовал себя таким счастливым, как в те трагические дни.
Несмотря ни на что, шахта наша продолжала работать. В один день после своей смены я вернулся в наш барак, где еще с царских времен жили такие же как я шахтеры. Уже с порога до меня из длинного коридора донесся громкий голос:
- Катись к черту со своим мнением, Кондратий! Нельзя быть как бы девственницей. Ты – либо ведешь себя как коммунист, либо ты в душе контра и только прикидываешься им для виду. Если не придешь завтра на митинг и не запишешься в отряд – между нами все кончено. Больше моих уговоров не будет. Все. Точка!
Я вошел в коридор. Мимо меня к выходу быстро прошагал товарищ Сухов. На мое приветствие он никак не прореагировал. По его лицу со стиснутыми до посинения губами и сжатым кулакам я понял, что он сейчас с трудом сдерживает свое бешенство. Меня это удивило, поскольку еще ни разу не видел его в таком состоянии. Но обстановка кругом складывалась критическая и, видимо, даже у этого железного человека нервы были на пределе.
Выходя из барака, Сухов всю свою ярость обратил на ни в чем не повинную входную дверь, которой хлопнул с такой силой, что она едва не вылетела из петель. Я пошел дальше к свой койке мимо занавесок, которыми были укрыты уютные уголки семейных шахтеров. Из-за некоторых доносились детские голоса и дразнящие запахи. Пределом всех моих самых радужных мечтаний было тогда поселиться со своей ненаглядной Дусей в точно таком вот теплом семейном гнездышке, занавешенном со всех сторон от посторонних глаз брезентовыми шторами…
Напротив моей кровати на своей койке сидел подперев свою курчавую голову мой хороший товарищ, Кондратий.
- Что тут у вас с Суховым стряслось? – спросил я.
- Сам вишь, что. Злится на меня. Хочет, чтобы я коммисарить пошел в его отряд.
- Что еще за отряд? – спросил я непонимающе.
Да, - махнул рукой Кондратий, - завтра сам все на митинге узнаешь.
По его расстроенному виду было хорошо заметно, что он сейчас явно не был расположен на разговор.
- Ну все-таки, - не отставал я, - будь же человеком, объясни.
- Плохи у нас дела, брат, - мой товарищ поднял голову и посмотрел на меня грустными серыми глазами. – Новониколаевск захвачен... Контра подняла мятеж... И откуда этих гадов столько повылазило на нашу голову! – Кондратий в ярости хлопнул себя могучей рукой по колену. – Надо, надо было всех бывших перестрелять, а не цацкаться с ними… Сколько волка не корми... Барнаульские на станцию звонили… У них та же беда. Снаружи белые да чехи с пушками давят, а изнутри - все местное кулачье и офицерье недобитое на них поперло… Наши пока на вокзале еще только держатся… Из последних сил… В окружении… Просят всех, кто может, прислать подмогу… Если бы не мадьяры, давно бы уже их там всех порешали…
- Что за мадьяры? – спросил я.
- Бывшие военнопленные, наши братья, венгерский пролетариат. Как же так, Василий, получается, что бывшие враги всей душой приняли советскую власть и дерутся за нее как лютые звери, а братушки, славяне, - нож в спину? А? Можешь мне ответить?!
- Надо бы помочь, раз просят… - сказал я.
- И ты туда же! – Кондратий окинул меня яростным взглядом.
- А головой, прежде чем языком молоть, слабо подумать? А обстановку выяснить прежде чем под пули лезть – кишка тонка?
- Я - рабочий человек, нет у меня возможности обстановку выяснять, - сказал я, повышая голос (я уже тоже начал злиться).
Но Кондратий, заметив это, уже резко сбавил тон:
- Ладно, ладно, не сердись, друг, - говоря это, он пересел ко мне на кровать и обнял меня за плечи. – Погорячился я. Прости. Сухов меня завел. Сам решай, как быть, но и меня выслушай. Разве ж я против своим помочь. Дело не в том… Суди сам. По всему Транссибу от Находки до Урала сейчас чехи хозяйничают. У них пушки, пулеметы. К ним примкнуло офицерье недобитое, казаки, бывшие фронтовики… А у нас что? Партизанщина сплошная. Половина не обстреляны. От первого же залпа наложат в штаны и бегом к мамке. Окромя винтовочек ничего нет, да и патронов к ним – кот наплакал. Не будешь же ты в штыковую против пушек и конницы казачьей бросаться… Да что тебе объяснять. Ты ж сам воевал. Должен все понимать не хуже меня. Наши из под Новониколаевска, черепановские, сузунские, бердские и прочие – все туда драпанули, в Барнаул. Их же там тыщи должны быть… Где они теперь? Полегли? Дальше деру дали? Непонятно! В Барнауле больше, чем полста тыщ народу. А что мы можем? Максимум сотню бойцов наберем с горем пополам. А толку? Это ж капля в море. Как пить дать, все за зря полягут. Не так надо бороться. С умом. С пользой.
- Что же ты предлагаешь, Кондратий? – спросил я.
- Затаиться и ждать, - убежденно ответил он. – Помнишь, как мы, большевики, власть взяли. Ударили в нужный момент, в самую нужную точку, когда никто не ждал. Как тогда еще товарищ Ленин правильно сказал: «Вчера было рано, завтра будет поздно. Власть надо брать сегодня»». Вот и теперь нужно действовать так же. Уйдем в подполье, наберемся сил и ударим в самое сердце, когда никто не будет ждать, в нужный момент, ни раньше и не позже, когда любое промедление будет смерти подобно, как тогда, в Октябре…
Я не знал, что ему ответить. И Сухов и Кондратий были опытными заслуженными большевиками с большим авторитетом. Оба они были открытыми и предельно честными людьми, убежденными коммунистами прожжёнными до мозга костей. И все же между ними существовало негласное соперничество. И тот и другой были по натуре лидерами с твердыми и непреклонными характерами. Сильным людям трудно ужиться вместе. Но, как это ни странно, меж собой дружили они крепко. Порой ссорились, ругались, бывало чуть не дрались, но потом как ни в чем не бывало снова сходились так, что казалось их друг от друга силком не оттащишь. Поэтому я ничуть не сомневался, что завтра же они снова помирятся, и Кондратий появится на митинге, забыв про все свои обиды.
- Не готов я сейчас ничего решить, - сказал я и поднялся. – Завтра после митинга будет видно.
Я переоделся в чистую рубаху и вышел из барака. Возле старой водокачки, как вчера условились, меня уже должна была ждать моя Дуся. Весь день я только и думал о том, как бы поскорей ее увидеть. Поэтому у меня не было никакого желания долго точить лясы с Кондратием. Едва за мной захлопнулась дверь барака, весь наш разговор с ним тут же вылетел у меня из головы, и я чуть не бегом поспешил на свидание.
К моему несказанному разочарованию у водокачки никого не было. Я обошел ее вокруг. Никого. «Не ужели не придет…» - мелькнуло у меня в голове. Но в этот самый момент чьи-то ладони зажали мои глаза.
- Дуся! – воскликнул я.
- Угадал, милый! – сзади раздался ее беспечный звонкий смех.
Мы кинулись друг другу в объятья.
- Побежали к клубу! Там сейчас танцы. – предложила она и, не дожидаясь ответа, схватила меня за руку и повлекла меня туда, где звучала музыка.
Скоро мы с ей уже были на танцплощадке, которая как обычно была полна народу.
Клуб представлял из себя большой каменный двухэтажный особняк бывшего купца Плотникова, который был реквизирован советской властью под нужды трудящихся. Над его центральным входом красовался большой транспарант с цитатой из В.И. Ленина: «Искусство принадлежит народу». Перед домом был разбит довольно большой парк, где и была оборудована танцплощадка. Среди имущества бывших владельцев обнаружился граммофон и целая коллекция пластинок. Сейчас этот граммофон как раз и был установлен на сцене и из него лились волшебные звуки танго. Танцующих в этот теплый июньский вечер было много. Причем почти все пары танцевали весьма прилично. Дело в том, что кроме танцев никаких других развлечений у нашей молодежи тогда по сути и не было, поэтому регулярные открытые уроки современных танцев пользовались бешеной популярностью. Многие парни и девчата старались при малейшей на то возможности отточить свое мастерство, чтобы потом можно было им блеснуть. Разумеется, танцплощадка была так же излюбленным местом, где назначались свидания и сводились новые знакомства.
Мы с Дусей старались не пропускать ни одной репетиции, поэтому я к тому времени уже весьма сносно танцевал и танго, и фокстрот. Что касается Дуси, она была в этом деле настоящей звездой местной величины. Кроме того, у нее был явный актерский талант и склонность подурачиться при любой подходящей возможности. На танцплощадке она выделывала порой такие головокружительные па и корчила столь уморительные гримасы, что окружающие надрывали животы от смеха. Когда мы танцевали с ней в паре я старался не отставать и соответствовать образу. В этот же вечер мы с ней превзошли сами себя. Не знаю уж, что на нас нашло. Возможно чувствовали, что это было наше с ней последнее в жизни танго…
Мы сходу вошли в танец. Дуся стала изображать из себя жеманную барышню, которая никак не может решиться принять ухаживания своего настойчивого кавалера, но при этом видно, что это ей очень хочется. Я же делал вид, что полностью потерял голову и умоляю ее быть ко мне благосклонной. Не прошло и минуты, как вокруг наc все расступились, давая нам больше простору. Дуся взлетала, кружилась, делала томные вздохи, ее гибкие руки выделывали всевозможные пассажи, полные непередаваемой грации и жеманства. Я же то вставал перед ней на одно колено, то хватал ее в порыве бешеной страсти, кружил вокруг себя, резко отстранял и снова ловил. Словом, мы были в ударе. Уморительные сценические образы рождались прямо на ходу. Зрители в восторге рукоплескали нам и требовали продолжения. Мы станцевали для всех еще раз, и все так же с неизменным успехом. Потом сменили пластинку, и из трубы граммофона полились романтичные звуки вальса. Все закружились в медленном танце. Дуся положила свою голову мне на плечо и танцевала с закрытыми глазами. Я бережно обнимал ее за нежный стан и сам с головой погружался в какое-то бесконечное и безмятежное блаженство…
После танцев я пошел провожать ее к женскому бараку, в котором она жила. Было уже достаточно поздно и вокруг царила непроглядная ночь. Кое-где лишь светились немногочисленные окна. Неожиданно Дуся задержала шаг и остановилась.
- Как хорошо, что ты у меня есть, - сказала она, пряча голову у меня на груди. – Как ты думаешь, когда наступит мирное время?
- Не знаю, - честно признался. – Боюсь, что еще не так скоро, как хотелось бы.
- К нам в барак сегодня заходил Сухов вместе со старым фельдшером из больницы - вдруг сказала она. – Сказал, что нужны две девушки в его отряд в качестве медсестер. Я очень испугалась, что мне может не достаться места и сразу же записалась. Я не смогу ни дня без тебя прожить, если ты уйдешь… Ты ведь тоже в его отряде?
- Да, теперь я точно в его отряде, - подтвердил я и еще крепче прижал ее к себе.
- Мне сегодня приснился ужасный сон… - сказала она. – Мне снилось, что я совсем голая и вся в крови стою одна на вспаханной земле, и меня всю насквозь пронизывает смертельный холод. Вдруг вижу, как ты идешь мимо. Я обрадовалась, хочу за тобой бежать, но не могу сдвинуться с места. Ноги мои точно ватные и меня не слушаются. А ты идешь и меня не замечаешь… Я начинаю кричать тебе изо всех сил. Но даже сама не слышу своего крика… А ты уже так далеко, так далеко, что тебя едва видно…
- Я всегда буду с тобой рядом, мое солнышко. Это был всего лишь плохой сон… - я пытался успокоить ее.
- Нет! – вскрикнула она. - Пожалуйста, не надо меня дальше провожать, мне нужно побыть одной.
Она резко отстранилась от меня и убежала в темноту. Я остался стоять. Через некоторое время до меня донеслись из темноты звуки ее приглушенного рыдания.