И до чего ж приятно попариться солдату в бане. Смыть с себя сто пудов окопной грязи. Сто пудов забот, лишений, физической и душевной усталости. До чего приятно натянуть на бренное тело чистое бязевое белье. Правда, белье сильно попахивает дезинфекционной камерой, но велика ли в том беда? Запах карболки, смешанный с запахами снега и хвои, воспринимается как райское благорастворение воздухов.
— Ценю баню на передовой, — говорил командир стрелковой дивизии полковник Владимиров, — ценю не меньше полевой кухни. Без них на фронте не обойдешься. Сытый и мытый, ухоженный боец один двоих, а при случае и троих стоит.
Полковник распорядился, чтобы в каждом подразделении была своя, пусть самая примитивная баня. Бойцы при всех обстоятельствах должны выглядеть опрятными, подтянутыми и даже щеголеватыми. Молодцами, а не мокрыми курицами.
— Какой из него воин, — рассуждал командир дивизии, — если он три дня не брился, три дня не умывался и вообще забыл, что на свете мыло есть. А посмотрите на его оружие. Грязь, ржавчина, затвор заедает. Не очень-то много навоюешь таким оружием.
Справедливость слов полковника совершенно бесспорна. Много раз видел я, как бойцы после бани словно заново рождались. Разглаживались морщины на усталых лицах. Веселели глаза. Раздавались шутки-прибаутки. Настроение бойцов подымалось, а вместе с ним и боеспособность их.
Слов нет, баня на передке несколько отличается от московских «Сандунов», например. На это никто и не в претензии. Фронт, он фронт и есть. Комфорта мало. Однако ж в полевой бане дивизии полковника Владимирова устроен даже душ. Есть и каменка, и полок, и березовые веники для любителей попариться. Расторопный начальник АХЧ (административно-хозяйственной части) раздобыл никелированные краны с надписями на фарфоровых шишечках «гор» и «хол». И хотя краны имеют чисто декоративное значение, начальник АХЧ очень гордится своим приобретением.
Рядом с баней походная дезинфекционная камера, землянка-прачечная, землянка-парикмахерская, мастерские по починке обуви и другого обмундирования. Целый комбинат бытового обслуживания. А при нем еще и «красная землянка». Можно отдохнуть в ней, пока ремонтируют твою амуницию. Послушать радио, почитать, написать письмишко домой.
Появилось это не в один день. Сначала же фронтовая баня выглядела довольно оригинально. Чаще всего это была обыкновенная палатка, а то и просто-напросто яма. На дно ее набросано еловых лапок, чтобы ноги не вязли. Сверху для сохранения тепла накрыта она плащ-палаткой или куском брезента.
Торопливо, ежась и посапывая от холода, разоблачаешься прямо на снегу. Проворно ныряешь под брезент, и аки в купели очутишься. Сидишь по-птичьи на поперечной жердочке, самозабвенно плещешься из брезентового ведра. Наслаждаешься. Блаженствуешь. Прикосновение теплых водяных струй — словно прикосновение ласковых материнских рук. Во всем теле легкость. Задубелая кожа очищается, мягчеет. Мягчеет и душа твоя, и ты даже песенку мурлычишь от великого удовольствия:
Пойдем, пойдем, Дуня,
Пойдем, Дуня, во лесок, во лесок...
Рядом с ямой потрескивает дымный костер. Подвешена над костром железная бочка, набитая снегом. Двадцать-тридцать минут, и, пожалуйста, к вашим услугам горячая, мягкая вода. Что может быть лучше! Жаль только, производительность бочки мала. Приходится экономить каждый литр.
— Товарищ боец, — взываешь к распорядителю воды, — будь ласков, спусти еще ведерочко.
Инструкция начальника АХЧ строга:
— Не положено.
— Смилуйся, дружище.
— Русским языком сказано: не положено!
А ты еще мыла не смыл. Как же быть? И помимо воли голос твой становится заискивающим, льстивым. И ты стараешься подъехать с другого боку.
— Откуда родом, земляк, не вятский ли случайно?
— Не, я горьковский.
— Так сосед, значит. Считай, мы почти родичи.
— И верно, — посмеивается банщик.
Все же в голосе его не слышно прежней непреклонности. И ты продолжаешь атаку:
— Плесни чуток. Войди в положение. Дай хоть мыло смыть.
После некоторого раздумья банщик нисходит к твоей просьбе. Великодушно спускает на поясном ремне полведерка разогретой снеговой воды.
— Больше и не заикайся, — предупреждает он хмуро, — другим тоже надоть. А бочка одна. На всех не напасешься по два ведра.
И ты, как благочестивый Иов, сознавая, что и другим «надоть», смиряешься. Торопливо ополоснувшись, выбираешься на волю. Стараешься не извозиться в растоптанном торфе. После кромешной тьмы под брезентом невольно жмуришься от яркого дневного света, серебряными бликами рассыпанного по белому снегу. Разогретое тело ощущает приятные уколы январского морозца. Хватаешь пригоршни девственно-чистого снега, энергично растираешь грудь. Кряхтишь, взвизгиваешь даже, хохочешь. И, набравшись храбрости, валишься в снеговую перину, катаешься. И уже не смеешься, а дико гогочешь от необыкновенного удовольствия. От веселого ужаса, охватывающего твою очищенную, омытую от всякой скверны душу. Прыгаешь на одной ноге, поспешно натягивая подштанники. Громко славишь фронтовых интендантов.
В общем, как ни рассуждай, а баня на фронте — величайшее благо. Радость неизреченная,
Баня делает солдата поистине счастливым.
Понравилась статья? Поставь лайк и подпишись на канал!