Восток алел зловещим заревом. Оно простиралось в полнеба и упиралось в непробиваемую свинцово-серую твердь. Декабрь обещал быть солнечным и морозным.
– Вот пойду на могилу матери и умру там, – сказал Вадим жене и вышел из дому.
– Ну и катись, алкаш… – злобно крикнула в след ему Ираида, довольная тем, что не придётся терпеть запившего в свой день рождения мужа. – Подохнешь, не приходи!..
Уходил он не первый раз, наверное, и не последний. Ираида не допускала мысли об уходе Вадима насовсем, и его исчезновение из квартиры воспринимала как облегчение. Запои мужа для неё были не просто болезненны, как для любой жены алкоголика, они были невыносимо мучительны, потому что она сама имела точно такую же слабость.
Вадим Иванович был преподавателем в техникуме, где училась Ираида, она и не могла не влюбиться в него. Он нравился многим, если не сказать, всем. Не своей особой статью или неотразимой красотой, не страстностью натуры и охочестью до женщин – таких мужчин часто любит слабый пол. Нравился он добрым нравом и неизменной доброжелательностью ко всем, независимо от положения и качеств характера. Предмет свой он любил и вёл занятия вдохновенно. И это не только из-за интереса к радиотехнике, которую преподавал, а в силу склада своей натуры, тонкой, художественно-музыкальной. Когда он играл на гитаре и пел, равнодушных дамских сердец не оставалось.
Не остался равнодушным и сам Вадим, когда увидел в широко раскрытых глазах Ираиды интерес не только к предмету. Что и как происходило дальше, подробных описаний не требует. Это жизнь. И когда Вадим узнал о беременности Иры, тотчас сделал ей предложение.
Денежных трудностей молодая семья не испытывала. Вадим умел заработать. И в радиотехнике разбирался хорошо – кому телевизор отремонтирует, кому магнитофон, и в ансамбле играл – то у кого-то свадьба, то юбилей. Квартирный вопрос тоже остро не стоял – жили с тёщей. Характер Вадима, слава Богу, позволял. Но вдруг, по непонятной для внешнего наблюдателя причине, Ира начала попивать. Сначала понемногу взбадривала свою скучающую душу, потом приёмы алкогольных увеселителей участились, а со временем это пристрастие приобрело степень зависимости и оказалось необратимым.
Когда Ираида запивала, мамаша относилась к ней как к больной, вызывала врача, оплачивала недешёвые капельницы. Муж прощал жене всё. Сам тяги к спиртному не испытывал, жалел её и относился к ней как к больной. Однако же избежать встречи с алкоголем и пробуждения глубокой взаимности не смог. Хотя и случилось это после пятнадцати лет совместной супружеской жизни…
И когда запивал он, его выгоняли из квартиры и отправляли к сестре. Мария кротко принимала брата, запихивала в ванну, выхаживала. Её муж, будучи непьющим, смотрел на всё это безобразие с глубоким раздражением, но терпел. Понимал, что у Маши нет выбора. Если Вадима в таком состоянии и впускали в тёщину квартиру, то на диван ложиться запрещали (о супружеском ложе, само собою, речи быть не могло), стелили в прихожей коврик, на котором он и укладывался. Как собака.
Ираида устраивала скандалы, обзывая его всеми словами, которые в возбуждённом состоянии могли прийти в голову. Самыми мягкими были:
– Алкаш! Подонок!..
Вадим никогда на эти скандалы, крики и обзывательства не отвечал! Но душа его сжималась от несправедливости и боли. Несправедливости? Разве он не пил беспробудно, не обращая ни на кого внимания? Да, пил! Вот только нельзя сказать, что внимания не обращал. Как раз оттого, что обращал и не встречал ответного интереса, который называется любовь, и должен скреплять супружество, Вадим, не видя другого выхода, вступал на самый доступный. Хотя для этой самой любви и самый погибельный.
В тот ясный декабрьский день к Маше Вадим пойти не мог по причине её отсутствия – она с мужем уехала к своему духовнику отцу Григорию. Другой родственник – родной брат Маши, а Вадиму по матери – мужик неплохой, но в его семье руководящую роль исполняла жена. Надежды не было, но и вариантов тоже.
Вадим постучался в дверь квартиры брата и, конечно, открыла жена Леонида.
– Куда? В таком виде?! – заверещала она и со всей силой, на какую была способна, захлопнула дверь. – Чтобы ноги твоей здесь больше не было, – неслось из-за двери. – Нашёл дураков!.. Здесь тебе не ночлежка…
Вадиму в голову не приходило, куда бы он мог пойти, и автобусная остановка сделалась его последним земным пристанищем. Он сел, засунул руки в карманы куртки и согнулся, будто от этого тепло могло сохраниться.
– Помолись за брата, – просила батюшку накануне Введенья Маша, – ушёл из дома и пропал. Никто не знает, где он.
Маша как-то просила молитв духовника за Вадима и, хотя отец Григорий считал, что пьющий человек сам должен обращаться к Богу, налаживать с Ним глубокий контакт, всё же молился. Вадим не пил год. Теперь Мария тоже надеялась на иерейские молитвы, но предчувствие было нехорошим. Уж очень трагичным было небо, да и всё состояние природы, когда они уезжали.
Ираида не спохватилась. Она была уверена, что Вадим у Маши. И когда та позвонила, узнать про брата, услышала резкое:
– Да пусть хоть провалится! Надоел уже!..
Он надоел ей раздирающим душу напоминанием о своём пороке, причём не каким-то словестным, когда тебя обзывают, а образным. Ираида видела, во что превращается запивший человек, и с ужасом и отвращением понимала: она ничуть не лучше! И всё отвращение оборачивала с себя-запивающую на мужа-запившего.
Через два дня, когда наступило третье число первого зимнего месяца, обещавшего быть солнечным и морозным (и когда Маша просила духовного отца помолиться), душа Вадима оставила тело и отправилась в неведомые дали, где нет ни болезней, ни печали, ни алкоголя, ни… Впрочем, не будем голословными, покуда там ещё не бывали… Но всё же думаем, что – ни осуждения.
В праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы батюшка молился о душе Вадима, не зная, что произошло с его телесной оболочкой. Не о здравии, не о упокоении, а просто о душе. Чтобы в надлежащий час ангелы подхватили её и ввели в Храм Вечности. А когда этот час настанет или уже настал, Бог весть…
Хоронили его на десятый день. Сначала сестра с братом искали Вадима по оврагам, потом заявили в милицию и обзванивали морги. В одном ответили:
– Приезжайте на опознание.
Маша, при всей любви к брату и бесконечной о нём заботе, не смогла пойти на такой подвиг. Поехал Леонид и в груде сваленных в кучу тел нашёл то, что было Вадимом.
Ираида и жена Леонида выли волком: одна выгнала, другая не пустила. А Маша была спокойной и даже умиротворённой: отмучался.
Гроб с телом Вадима опустили в могилу матери. Со дня её смерти прошло ровно тридцать лет. Они умерли день в день.
Холодное солнце проглядывало сквозь кладбищенские деревья, словно цепляясь за их ветки. Мороз набирал силушку, чтобы ночью окончательно сковать свежезарытую могилу.
Tags: ПрозаProject: MolokoAuthor: Игумен Варлаам (Борин)